Умеем ли мы вести себя в Храме?

   Скорбные наблюдения недостойного «критикана».



   Радостно бывает видеть, как храмы наши православные наполняются постепенно людьми, как всё больше и больше мам и пап ведут и несут детишек своих ко Святому Причастию, да и сами причащаться не забывают. И хотя посетители храмов наших соотносятся с народом нашим многострадальным как капля с морем, однако «капля» эта медленно, но верно, на глазах растёт и наливается силою народной, сокрытой, правда, пока ещё в причастниках-детишках. И это радует, как уже сказано. А также вселяет надежду на то, что, по мере возрастания количества прихожан, многострадальность вышеупомянутая несомненно и неуклонно (пропорционально, думается мне) будет убывать.

   Не все, однако, приходят в Храм за тем, зачем он и воздвигнут: пообщаться с Богом в Его доме, помолиться то есть («дом Мой есть дом молитвы», – сказано было Спасителем [Лк 19:46] ). Немало захаживает сюда случайного люда: праздношатающихся, зевак, туристов (что, впрочем, почти одно и то же). В Троице-Сергиевой Лавре это хорошо заметно.
   Туристы, особенно иностранные, – статья особая. Одна за другой вваливаются пёстрые компании в Храм Божий во время священнодейства Божественной Литургии, радуя честной народ голыми бёдрами, пупами, спинами, а также едва прикрытыми бюстами (обычная картинка для мужского-то монастыря, не правда ли?). Ведут себя по-разному: кто поскромнее, кто побойчее, но – отдадим им должное – не толкаются, в отличие от наших. На всех их лицах одно – печать любопытства. Правда, попадаются изредка и такие лица, на которых угадывается понимание того, куда они зашли.
   Ну да Бог с ними. Не о них речь. Пожалеть их только надобно. Ибо у меня – тёмного русского православного – смотреть на них, цивилизованных, без слёз не получается.
   Речь-то я хочу вести как раз о наших, православных (судя по регулярному посещению ими храмов) прихожанах. Сам я не являюсь прихожанином какого-либо строго одного храма. Случается, в зависимости от обстоятельств, бывать в разных церквах Лавры (одно неизменно: храмы я со своим семейством посещаю именно лаврские). И это меня не огорчает. Наоборот, даже радует: в каждом храме есть что-то своё, ему только присущее. И хотя Дух во всех них живёт единый – Святой, но атмосфера везде своя. Да и пищу для наблюдений и размышлений посещение разных храмов даёт обильную. Вот ими-то, некоторыми из своих наблюдений, мне и хотелось бы поделиться с читателем.

   Прежде всего, напомню читателю, что православный Храм – это то единственное место на грешной нашей земле, где живёт Господь Бог Духом Своим Святым и где совершаются священнослужителями Его таинства Его Святые. Двери Храма открыты для всех. Каждый человек может прийти в Храм и приобщиться к этим таинствам.
Истинно же верующие люди точно знают, зачем они приходят в Храм Божий. Только здесь они могут уединиться душою своею (грешной и израненной скорбями нашими земными), несмотря даже на многолюдство, и, излившись невидимыми миру слезами о греховности своей, прикоснуться, прильнуть в молитве ранами души и сердца своего к Свету Истины, к Божественной Святости, дарящей исцеление любым ранам и отдохновение от любых скорбей.

   Благоговение – вот единственное чувство, которое может и должен испытывать христианин, переступая порог православного Храма. Испытывая это чувство, истинно верующий человек понимает всю мизерность и ничтожность личного своего «Я», своего «Эго», столь любимого нами в мирской нашей жизни, по сравнению с непостижимым величием Того, Кто одною только волею Своей сотворил не только многие миллиарды таких же «Эго» и всё живое и неживое в этом мире, но и сам этот мир – «сотворшаго небо и землю».
   И хотя понимающий всё это христианин знает, что для Отца нашего Небесного душа каждого Его чада одинаково дорога, но отнести такое Отеческое к себе отношение на счёт личных своих достоинств никак не может. И поэтому сыновнее чувство естественным образом побуждает его к почтительному, то есть благоговейному отношению к Отцу и дому Его на земле. Тем более, что детьми мы в подавляющем своём большинстве оказываемся на поверку блудными.
   Оно же, благоговение, не оставляет христианину ничего иного, кроме единственного желания – стать как можно менее заметным, находясь в стенах Храма. Ибо, по убогому моему разумению, это именно она, и только она – незаметность для окружающих молящегося – приближает душу его ко Господу, позволяет ему и при множестве народа ощутить себя наедине с Отцом и помогает растворению его «Эго» в благодати Божией (при условии, конечно, что народ окружающий тоже пришёл в Храм для молитвы; иногда случается и такое).
   В идеале храмы наши должны бы быть исполнены благоговения. Оно должно бы витать в воздухе вместе с воскуриваемым ладаном. И это не фантастика. По идее, это должно быть обычной нормой богослужебного нашего бытия. Ведь где ещё быть благоговению, если не там, где святость? То ли видим мы в наших храмах? Увы мне, увы…

   Всякий, посещавший позднюю Литургию в Лавре, знает, что посещают её также и едва ли не соревнуются между собой в пении две «солистки». К слову сказать, одна из них одарена действительно красивым и сильным голосом, который, к сожалению, всенепременно стремится продемонстрировать всем окружающим. Что, по моим наблюдениям, мало у кого вызывает чувство глубокой признательности. Каждый раз, слушая этот богодарованный голос, я неизменно впадаю в некоторое лёгкое недоумение: да разве ж так следует использовать сей дар? И почему бы ни обогатить им палитру церковного хора во Славу Божию?
   Вторая «солистка» являет собой случай скорее курьёзный. Её неизменный «бенефис» наступает в момент совершения таинства Причастия. «Тело Христово…» – дребезжит под сводами Храма её сиплый, неровный и сбивающийся то и дело голос, изо всех сил выдавливаемый его хозяйкой из своего вечно простуженного, судя по всему, горла. Реакция заезжего народа варьирует от недоумённых взглядов до едва ли не шараханья испуганного в сторону. «Бенефициантку», однако, никакая реакция не смущает. Несмотря ни на что, она упоённо исполняет свою «миссию».
   Вспоминается, как однажды неразумный народ пел Символ Веры не так, как «надо», а «солистка» наша, стараясь всех перекричать, прошу прощения – перепеть, упорно, на такт или два, шла «впереди планеты всей». А затем, когда кто-то не выдержал-таки и одёрнул её, она стала громко всем объяснять, что они, глупые, не смотрели, как дирижировал дьякон, а она, в назидание разным там слепцам, правильно пела строго по дирижирующей дьяконовой руке. Что может возразить грешный христианин на правильные доводы подобных «миссионеров», кои в храмах наших никак не переводятся?
   Есть ещё и третья «солистка», но это уж совсем клинический случай. Сильно пожилая женщина, в поддержку, видимо, второй из своих «коллег» «поёт» «Тело Христово…», издавая какие-то астматические хрипы, проглатывая слова и части слов, но по части громкости стараясь не отставать от запевалы.
   Слышишь всё это «вдохновенное» пение и думаешь: «Зачем это? Кому нужно такое пение? Чей слух оно может приласкать? Неужто звучит оно во Славу Божию?» Ведь даже красивый, но стремящийся непременно выделиться, голос первой сразу же звучит диссонансом к общему, простому, но искреннему и смиренному, хору. Что уж тогда говорить о хриплом, но чрезвычайно громком скрипении последней? Какое уж тут может быть благоговение.

   Один храм я со своей семьёй посещаю гораздо более часто, чем иные. Хотя церковь эта и не является древней, нам в ней нравится: прекрасно звучит хор (а то и два, и даже – три), споро, но благочинно, без суеты, проводятся службы. Хорошо, в общем. Тем более, что расположена церковь сия несколько в стороне от «магистральных» паломнических путей, что способствует большей предсказуемости благочестия посещающих её прихожан. Словом, посетители здесь в большинстве своём постоянные, соответственно, и лица вокруг по большей части знакомые. Можно предположить, что уж здесь-то с благоговением всё должно быть в полном порядке? Куда там!
   Вот несколько картинок, так сказать, с натуры…

   Пожилой человек, истовый верующий (вывод этот напрашивается из того, насколько часто – и в утренние, и в вечерние службы – посещает он Храм), заходя в церковь, неизменно обходит все храмовые иконы, прикладываясь к каждой из них. Порадоваться бы только можно было за него? Да, если бы не одно «но». Дело в том, что совершает он этот свой традиционный «хадж» (Господи, прости!), столь же неизменно, минут через 10-15 после начала службы. То есть именно тогда, когда присутствующие в Храме христиане застыли в тишине, ловя каждое слово священнослужителей. Причём перемещается сей верующий по всему Храму в момент священнодейства, громко шаркая по полу ногами и протискиваясь среди молящихся.
   Что это? Полное непонимание того, где ты находишься, а также непонимание того, что находишься здесь ты далеко не один? Или это просто отсутствие элементарной культуры поведения? В любом случае, это очень печально. Ибо в чём же тогда смысл состоит многочисленных посещений Храма (мне бы, многогрешному, бывать в храме столько, сколько времени проводит в нём он) этим человеком? Ведь в «Законе Божием» сказано недвусмысленно, что христианину подобает приходить в Храм вовремя, т.е. до начала службы, если он хочет приложиться к иконам, возжечь свечку во Славу Божию; затем занять место и тихо, благоговейно внимать священнослужению. Неужели при столь богатом опыте посещений Храма такие простые вещи остаются человеку неизвестными?

   Ещё один сильноверующий (опять же, исходя из регулярного посещения им Храма), да к тому же ещё и работающий в Лавре. Тоже является на Литургию, как правило, с изрядным опозданием. Ну ладно, пришёл с опозданием (всякие обстоятельства случиться могут), так стань тихонько и затаись, как мышка, чтобы людям не мешать. Какое там!
   Стоял как-то на Литургии в молитвенном настроении ваш грешный и недостойный слуга. Вдруг рядом с ним шумно возник некто пыхтящий и сопящий, долго и громко «обустраивался» и, в довершение ко всему, притиснулся вплотную к плечу стоящего, хотя места в храме было более чем достаточно. А затем, до самого «Отче наш», при каждом крестном знамении и поклоне пихался своим плечом в плечо чужое.
   Надо ли объяснять, что молитвенное настроение моментально улетучилось, как дым ладана, а на смену ему явились искушения, одно другого «краше»? И вот автор сих строк в борьбе с этими искушениями вынужден был молить Бога уже о том, чтобы Он простил его, жестокосердного, за то, что испытывает он к безмятежно пихающему его, нет, не Любовь христианскую, а другие – не столь высокие – чувства.
   Уже на улице, случайно встретившись после Обедни, я поинтересовался, не доводилось ли ему когда-нибудь открывать книгу «Закон Божий», где поясняется, как надо вести себя в Храме. Ответом было: «А что? Что-то не так?» Святая простота! Нам бы, жестокосердным, дорасти до неё. Я устыдился. Но с тех пор держаться стараюсь подальше.

   Бегло коснусь ещё некоторых, типичных, к сожалению, для «нашей» церкви (как, впрочем, и для других храмов) явлений. Очень «приятно»