Испытание жизнью. Часть 1. Глава 5

                                                                                                      Глава пятая.
                                                             
                                                                                                               1

              Виктор проснулся и открыл глаза. Утро. Ярко светит солнце. В квадрате большого окна виднеется мокрый, от ночного дождя, куст акации. Блестя в солнечных лучах, дрожат на листьях прозрачные капли.
              «Какой кошмарный сон приснился!» - подумал он и хотел встать, но почувствовал, что не может, словно был привязан к кровати. Растерявшись, с трудом приподнял голову и увидел, что его грудь и плечи стягивали бинты. Левая рука, зафиксированная в локте в полусогнутом положении, смотрелась непривычно короткой. Вместо кисти, ее покрывал толстый слой бинтов с ржавыми пятнами на конце.              
              «Так это был не сон!» - короткая, как вспышка молнии, сверкнула мысль. Железными клещами сердце сдавил страх. В сознании всплыло лицо молоденькой медсестры с рыжей прядью на лбу, ее испуганный взгляд и мучительное ожидание операции.
              Виктор посмотрел в окошко. За стеклом, в кустах акации, гомонили воробьи, а в ушах стоял звон, временами похожий на грустную музыку, где слышалось чье-то рыдание. И тогда в голову лезли мысли о непоправимом горе, которое нельзя вырвать из груди, или забыть хотя бы на время.
              От отчаяния и бессилия Виктор застонал, и тут же вздрогнул от незнакомого голоса.
              - Проснулся? Вот и хорошо!
              «Чего уж тут хорошего? - хотелось сказать в ответ. - Лучше бы совсем не просыпаться!»
              На соседней, через проход, кровати лежал мужчина лет шестидесяти. Из-под густых, лохматых бровей на него смотрели внимательные глаза. Насколько было возможно, Виктор осмотрелся. Продолговатая комната с высоким потолком и стенами, окрашенными в зеленый цвет. По углам четыре кровати. У окна, в проходе, тумбочка, а на ней раскрытая книга.
              - Тебя, как кличут? - спросил сосед и сел на кровати, свесив ногу. Другой ноги не было почти до колена. Едва ворочая пересохшим языком, Орлов ответил:
              - Виктор.
              - Очень хорошо! - неизвестно за что похвалил мужчина. - А меня Антоном Митричем, или просто дядей Антоном.
              Он достал из-под кровати протез, надел его на культю и встал, проверяя, удобно ли тот закреплен.
               - Ты тут поскучай маненько, а я пойду хирургу скажу, что ты проснулся, он наказывал мне.
              Стуча протезом, Антон Дмитриевич вышел. Оставшись один, Виктор пошевелился, стараясь лечь удобнее, и почувствовал, как в правом плече что-то щелкнуло, и боль мгновенно разлилась по всему телу. Едва не вскрикнув, он полежал неподвижно несколько минут и вновь попытался поднять плечо. Снова щелчок, и снова невыносимая боль заставила покрыться лоб испариной. Его начало бросать то в жар, то в холод, каждый мускул стонал от боли, болели голова и шея, и мучительно хотелось пить.
              Послышались торопливые шаги. В палату вошел хирург, а следом - Антон Дмитриевич. Он сел на свою кровать, а хирург присел рядом с Виктором.
              - Что у меня в плече щелкает? - спросил он хирурга.
              Тот потрогал его лоб тыльной стороной пальцев и произнес:
              - Еще бы не щелкать! Ко всем травмам у тебя еще и ключица сломана. Надо бы шину наложить, да культя коротка. Молодец, парень! - воскликнул он через минуту. - Честно признаться, не надеялся тебя вытащить. Можно сказать, на том свете побывал. Скажи спасибо своему сердцу. Крепким оно оказалось. С таким сердцем тебе износу не будет, сто лет проживешь!
              - Для чего? - обреченно спросил Виктор.
              - Для жизни, чудак! У каждого человека есть такая задача, жить и все! Посмотри в окошко: солнышко светит, птички чирикают, радио играет. А мог бы всего этого ни увидеть, ни услышать. Чего еще надо, живи и радуйся!
              - В семнадцать лет остаться калекой и жить сто лет, какая уж тут радость? Человек пользу свою ощущать должен, а без пользы и паук живет, и чер-вяк.
              - Дурак ты! - вмешался Антон Дмитриевич. – Смотря, как понимать пользу эту? Ты вот может, думаешь, что без пользы будешь жить, а на самом деле от тебя очень большая польза. Родители у тебя есть? Они пропали бы с тоски, если б ты погиб. А так - ухаживать будут, заботиться. Хоть горе, конечно, но все же теплее им с тобой будет. Вот и польза - отогреешь родителей. А от червяка, между прочим, в природе очень большая польза! Подумаешь - рук нет! Зато ноги есть и голова на плечах цела.
              - Голова? Одной головой ничего не сделаешь. К ней еще и руки нужны. Я только сейчас понял, какое великое благо - руки! Без них человек - жалкое беспомощное существо. Хуже того же червя. Как ни говори, червь caм по себе обходится, а мне няньки нужны. Так что все кончено!
              - Не мели чепухи, паря! - строго сказал Антон Дмитриевич. - Голова человеку для того и дана, чтобы он находил выход из трудного положения. Не потеряешь голову, свое место в жизни найдешь. Говоришь - все кончено? Нет, милок, у тебя все только начинается.
              Он помолчал, а затем продолжил:
              - Знаешь сколько нас калек, с войны вернулось? Не сосчитать. Мне восемнадцать лет было, когда под Курском ногу потерял. Вначале хандрил, да-же застрелиться хотел, думал, кому я нужен? Оказалось - нужен. Женился, трое детей у меня. Живу, работаю и радуюсь, что тогда глупость не совершил.
              Хирург снова коснулся рукой лба Виктора и проговорил:
              - Поправляйся и не хандри. Ты мужественный парень, и не к лицу тебе раскисать. Сделайте ему обезболивающий, - сказал он кому-то и вышел.
              Словно из-под земли, перед Виктором выросла фигура девушки с рыжей прядью на лбу. Как ни странно, ее появление обрадовало его, словно встретил давнишнюю знакомую. Это была девушка, которая вчера находилась с ним в приемном покое. В руках она держала шприц. Сделав укол, девушка присела на край кровати и ласково улыбнулась, обнажая ровные, на удивление мелкие зубы.
              - Посижу с тобой, можно? - склонившись к Виктору, проговорила она и поинтересовалась:
              - Может, тебе что нужно, так ты скажи, не стесняйся!
              - Пить хочу... Внутри все огнем горит... Дай воды!
              - Воды тебе нельзя. А вот губы смочить могу.
              Девушка сорвалась с места и через минуту вернулась с алюминиевой кружкой. Окунув в воду кусочек ваты, осторожно провела им по сухим, опухшим губам парня. Виктор старался всосать хотя бы каплю влаги, чтобы погасить огонь бушевавший внутри. С большим трудом удалось это сделать, но тут же острый приступ рвоты потряс все тело.
              - Я говорила, что нельзя пить, - сказала девушка, когда он немного отдышался. - Ты очень долго находился под наркозом, а после него нельзя.
              Чистым тампоном она ловко вытерла Виктору рот, а потом, взглянув на него, спросила:
              - Ну, что приуныл?
              - Да и веселиться вроде не с чего, - ответил он и глубоко вздохнул.
              Девушка прикасалась к нему ласковыми руками, смотрела жалеющим взглядом, словно бы вместе с ним страдала его страданиями. Но Виктор видел ее жизнерадостной и здоровой. Да, она была здорова, крепка. Белый халат туго обтягивал ее налитое силой тело. А самое главное - у нее были две руки, две са-мостоятельные руки, проворные и ловкие. Он устало закрыл глаза.
              Разговор и приступы тошноты утомили его, к тому же чувствовалось легкое головокружение. Видимо начал действовать укол, боль немного утихла. Девушка подумала, что он уснул, осторожно встала и вышла из палаты.
              Но Виктор не спал. Он лежал с закрытыми глазами и думал о своей дальнейшей судьбе. В голове сложные и противоречивые мысли, которые вертятся, всплывают вереницами, цепляются друг за друга, словно паутина бабьего лета за корявые ветви деревьев. Множество вопросов - и ни одного ответа. Как жить? Чем заниматься? Что ждет его впереди?
              Он чувствовал себя одиноким и оторванным от всего. Не было никакой надежды на будущее. Все моментально разрушилось и лишилось смысла. Отныне его мысли сосредоточились на одном: он - жалкий калека, неспособный к самостоятельному существованию.
              - А вот и завтрак, - послышался голос нянечки, и сама она появилась в палате с тарелкой в руках. Присев рядом с Виктором, проговорила: - Я тебе поесть принесла. Давай, сынок, поедим. Надо ведь сил набираться.
              - Не хочу, - отвернулся он.
              Тогда она тихо посоветовала:
              - Ты, сынок, не очень-то горюй. Любому горю нужно противостоять и не поддаваться, а если поддашься, считай, пропал.
              Говорила она ласково, с участием, но именно от этой ласки Виктору стало еще тяжелее. Он почувствовал, как к горлу подступил комок, долго терпел, а потом не выдержал.
              - Ты не стесняйся и поплачь, тебе легче станет, - посочувствовала няня. - Горе в сердце нельзя долго держать - измучает всего.
              И верно, кошмар из головы, как будто выветрился, ход мыслей совершенно изменился, и не так болезненно стала ощущаться тяжесть, камнем лежащее на сердце.
              С трудом глотая остывшую кашу, Виктор избегал смотреть в добрые, светлые глаза няни. Ему было невыносимо стыдно перед этой пожилой женщиной, что он, взрослый парень, превратился в маленького ребенка и, как птенец, только открывает рот, в который суют ложку. Разве это жизнь? Как слепой не может обойтись без поводыря, так и он ничего не сможет делать без посторонней помощи. Даже перед таким, с детства хорошо знакомым предметом, как ложка, он чувствовал себя совершенно беспомощным.

                                                                                                                2

              После обеда медсестра сказала Виктору, что приехали родители, и он растерялся. В голове сразу же промелькнули вопросы: что будет с родными, когда они увидят его всего забинтованного и такого... беспомощного? Как воспримут это? И как ему вести себя? То ли плакать вместе с ними, то ли крепиться, чтобы не расстраивать еще больше?
              - Где он? - послышался знакомый, с хрипотцой от волнения, голос отца.
              Он появился в палате, постукивая тростью о пол, следом мать с небольшой cyмкой в руках, а затем вошли Василий и Зина. Все четверо сгрудились у кровати. Быстрым взглядом Ирина Андрияновна скользнула по телу сына, видимо, до последней минуты надеясь на какое-то чудо. В глаза сразу же бросились короткие культи рук с темными пятнами засохшей крови на бинтах. Сумка выпала из ее рук, а сама она рухнула на колени.
              - Сыноче-ек!  Дa-a как же это та-ак?
              Ее голос, в котором слышались и затаенная боль, и крайняя степень отчаяния, оборвался на самой высокой ноте и замер где-то вверху, под потолком. Голова упала на подушку рядом с забинтованной головой сына, и плечи затряслись в беззвучном рыдании.
              - Подожди-ка, мать, подожди, - прерывающимся голосом проговорил Тихон Яковлевич. - Вставай, чего уж тут...
              Часто моргая увлажненными глазами, он усадил ее на кровать у ног Виктора, а сам оглянулся в поисках, на что бы сесть.
              Антон Дмитриевич, дремавший до их прихода, поднялся.
              - Садитесь вот сюда, на мою кровать, а я пойду, покурю.
              Все расселись, и Виктор невольно отметил перемену в их лицах. У сестры выступили скулы, а нос заострился. Она как-то подобралась и сжалась, словно напуганный зверек. Отец заметно поседел за