-7-
Клим в сопровождении Серафимы с интересом обошёл квартиру дочери и зятя. Ему импонировала чистота комнат и безукоризненный вкус интерьера.
- Кариночка большое внимание уделяла твоему эстетическому воспитанию, доченька. Я незримо чувствую здесь её присутствие. Мне кажется, что этот дом она обустроила бы точно так же.
Заглянув в супружескую спальню, он обнаружил там детскую кроватку.
- Серочка, ты уже мама?
- Да, папочка. У нас уже растёт сын Илья. Ему год и семь месяцев, – улыбнулась Серафима.
- А где он сейчас?
- На поместье.
- Где? - переспросил Клим.
- На поместье. Я всегда мечтала о большом доме на своей земле, какой был у нас когда-то. Вот Глеб и подарил мне несколько гектаров, – пояснила дочь, с любовью и признательностью взглянув на мужа.
- А с кем он там? – Клим с удовольствием начал примерять на себя статус дедушки.
- С бабушкой Валей – мамой Глеба. Но они там не одни. Их опекает мой милый дедушка Матвей.
- Кто? – насторожился Клим.
- Ой, папочка, мне нужно тебе столько рассказать! Пойдём на кухню, там Глебушка, наверно, стол накрыл.
_
Напольные часы в гостиной пробили полночь, но, занятые оживлённой беседой и воспоминаниями, Глеб, Серафима и Клим даже не думали ложиться спать.
- Я делал запрос в твой детский дом. Я точно помню! Но мне ответили, что девочка по имени Серафима с такой-то фамилией двенадцати лет к ним не поступала. У меня и мысли не возникло, что из-за сильнейшего стресса детская психика может не выдержать, и ты что-то можешь о себе или о своей семье забыть! Почему я не мог допустить этого? – сокрушался Клим.
- Не расстраивайся, папа. Что было, то прошло. Мы же всё-таки встретились! – с пониманием посмотрела на отца Серафима и ободряюще улыбнулась.
- А под какой тогда фамилией ты жила те годы?
- Иванова. Первое, что я очень смутно помню после того, как какой-то матрос вытащил меня из воды, это была какая-то комната. Она показалась мне какой-то серой и давящей. Там сидели какие-то люди за столами, а перед ними лежали какие-то бумаги. Документы, наверное. Они, эти люди, что-то спрашивали у меня. Мне было так плохо, что никак не могла сосредоточиться и собраться с мыслями. Я думала о тебе, и перед глазами стояла мама. Я понимаю, что отвечала невпопад и говорила странно, потому что потом ко мне стали обращаться на европейских языках, даже на арабском. Я опять отвечала. Потом меня с другими русскими пострадавшими отправили в Россию. В распределителе мне и дали фамилию Иванова, потому что в сопроводительных документах в графе «фамилия» стоял прочерк.
- Милая моя девочка, сколько же тебе пришлось пережить! – Клим обнял Серафиму.
В его голове снова промелькнули события того страшного дня и многолетних безрезультатных поисков.
Глеб очистил яблоко и положил его перед женой. Серафима поблагодарила мужа взглядом.
- А бабушку с дедушкой ты помнишь? – отец с надеждой посмотрел на дочь.
- Нет. Я никого не помню.
Клим достал из дипломата пакет, в котором были завёрнуты фотографии.
- Вот взгляни. Это родители Каридад: Фернандо и Пилар. На этом снимке они на своей вилле близ Адра. Узнаёшь?
Серафима хоть что-то пыталась вспомнить. Размытые неясные образы постепенно стали появляться в её сознании.
- У них в доме был фортепиано, - неуверенно сказала Серафима.
- Верно. А на этой фотографии я с Кариночкой, ты маленькая и дедушка с бабушкой. Когда я, понимая, что нашёл тебя, собирался ехать сюда, взял почти все снимки нашей семьи. Ты внимательно пересмотри их, если что-то тебе будет незнакомо, я поясню.
Серафима аккуратно взяла в руку всю пачку, подолгу и очень внимательно всматривалась в каждый цветной снимок. Какие-то фотографии будили её память, а на какие-то не возникало откликов.
- Как бабушка с дедушкой сейчас живы-здоровы? – тихо спросила Сима, возвращаясь к самой первой фотографии.
- Фернандо после страшного известия прожил недолго: не смог оправиться после инфаркта. Пилар тоже слегла: ноги отказали. Со временем она пришла в себя. Жила надеждой тебя увидеть.
-?!
- Она и мысли не допускала, что ты погибла.
- Ты часто к ней ездишь?
- Да. Как позволяет время. Кроме этого мы часто перезваниваемся. Мы дружны. Ни у неё, ни у меня больше никого нет.
- А твои родители? – несмело спросила Серафима отца.
- Ты их не помнишь? – увидев отрицание, он, вдохнув, поведал. – Моя мама, её Софьей Аркадьевной звали, умерла, когда тебе было десять лет. У неё был рак молочной железы. Она так и не смогла простить мне, что я выбрал ту, которую полюбил, а не ту, которая нравилась ей, которая, по мнению мамы, стала бы лучшей партией. Отец Алексей Агафонович умер через три года, как похоронил мою мать. Он много курил. У него началась гангрена обеих рук… Он слишком поздно обратился к врачам…
- Страшная смерть, – в ужасе прошептала молодая женщина.
- Ты, как я успел заметить, не куришь? – Клим посмотрел на Глеба.
- Мне не нужен этот костыль.
- Уважаю. Уважаю тебя и тех, кто уверен в себе и не подвластен этой моде. Налей, Глеб, мне ещё чаю. Необычный он у вас какой-то, особый.
Хозяин снял с большого заварочного чайника льняную салфетку и наполнил кружку ароматным настоем. Большая уютная кухня, пропитанная лёгким запахом хвои, земляники и розмарина, снова наполнилась благоуханием цветущих луговых цветов.
- Пилар ждёт тебя, Серафима, – Клим вернулся к разговору.
- Она знает?..
- Знает, знает. Забрав ту фотографию у месье д'Арона, я выкроил время и буквально на полдня съездил к Пилар в Адру. Она была безумно счастлива. Она ждёт тебя с мужем.
Серафима потрогала запылавшие щёки:
- Кто-то думает обо мне.
- Это малыш размышляет: «Когда мама спать пойдёт?» - Глеб глазами показал на её животик.
Клим, спохватившись, стал казнить себя:
- Вы, ребята, давно бы меня оговорили! Это я на радостях счёт времени потерял. Ты прости меня, Серочка. Конечно, тебе давно нужно отдыхать.
Серафима поднялась, подошла к отцу и обняла его:
- Какое счастье, что ты нашёл меня. Какое счастье, что жива бабушка Пилар. Наша семья стала ещё больше! А завтра мы все вместе поедем к нам на поместье, и ты познакомишься со своим старшим внуком Ильёй, мамой Валей, дедушкой Матвеем. Посмотришь и оценишь наш дом, который строится, и в который ближе к лету мы планируем перебраться жить.
_
Через полчаса в квартире стало тихо. Глеб беззвучно затворил за собой дверь спальни. Клим, переполненный приятными волнениями и событиями, лежал на удобном диване в тёмной гостиной, вновь и вновь вспоминая радостные минуты дня. Он долго ворочался, потом встал и подошёл к телевизору, на котором стояла фотография. В блеске яркой луны со снимка на Клима смотрели счастливые Глеб и Серафима. «Что может быть дороже этих улыбок?» - и отец улыбнулся им в ответ.
-8-
Сторожиха Василиса Степановна, проводив дежурного завуча до входных дверей школы, затворила их и задвинула щеколду. Где-то на втором этаже, гремя ведром, домывала рекреацию Алёна. Больше в здании никого не было.
Шаркая больными ногами, старушка дошла до колонны, к которой был прислонён веник и, прислушиваясь к звукам наверху, продолжила подметать вестибюль.
«Тяжело девке. Ой, тяжело! Тяжелу ношу взяла на себя. Редко кто из молодёжи так нонче работает. А эта-то какая-то упорная нашлась. Молчит да терпит, и не жалуется ни на что», – сжималось от сострадания сердце бабульки.
Через три часа, наведя порядок на этажах и вымыв туалеты, Алёна по-хозяйски прополоскала половые тряпки в вёдрах и развесила их на батареях для просушки.
«На сегодня мой рабочий день закончился, - она остановилась перед зеркалом и провела усталой рукой по лицу и растрепавшимся волосам. – Терпи, дорогая, всего полгода осталось такой жизни. Там легче будет».
Девушка выключила свет и пошла к своей каморке, располагавшейся рядом со спортивным залом и запасным выходом, через который доставляли продукты в школьную столовую.
- Алён, поди, чайку попьёшь со мной? – Василиса Степановна выглянула из раздевалки для преподавателей. – Опять, наверно, весь день не евши?
- Спасибо. Я к себе пойду. Повара сегодня мне тарелку супа оставили. Поем да спать завалюсь, а то ног под собой не чую, а завтра снова ни свет, ни заря вставать. Отдохнуть очень хочется.
Старушка понимающе закивала головой:
- Иди, девонька, иди.
Алёна, спустившись по нескольким ступенькам в полуподвал, прошла по тёмному коридору, повернула под лестницу, ведущую на второй этаж в столовую, и достала ключи от своей двери. Тихо звякнув замком, она открыла их, нащупала на стене выключатель и зажгла свет. Из комнаты потянуло промозглым холодом. Вытащив под лестницу поближе к батарее раскладушку, девушка привычным движением раскатала на нём плохонький матрац, накрыла чистой, но уже застиранной простынёй, положила у изголовья жиденькую подушку и расправила на второй простыне три тонких байковых одеяла. «Хоть немного постель прогреется», - как обычно подумала она и включила крошечную электроплитку, предназначенную для работы в школьной лаборатории. На подоконнике единственного окна стояла маленькая алюминиевая кастрюлька с супом и лежал пакет обезжиренного молока. Огромные щели оконной рамы были заткнуты старым ватином, но даже он не спасал комнату от пронизывающего холода зимы, а сильный порыв ветра заставлял колыхаться плотные шторы.
Пока разогревался ужин, Алёна подошла к старому с отслоившимся шпоном двустворчатому шифоньеру и открыла его. В платяном отделе висели двое плечиков, на которых без труда поместился почти весь гардероб девушки. Во втором отделе на полках лежало кое-что из белья, и хранился скудный запас дешёвых продуктов. Сунув руку к задней стенке нижней полки, она извлекла оттуда старую полиэтиленовую сумку-пакет с оборванными ручками, в которой были аккуратно завёрнуты поношенные резиновые сапоги. Взяв правый сапог, хозяйка каморки вытащила из него мятую газету, затем стельку и, наконец, достала небольшую пачку тысячерублёвых купюр. Пересчитав их, она всё вернула на прежнее место. Проверив сохранность документов, которые тоже были спрятаны в шкафу на полке и накрыты картонкой, на которой стояли съестные запасы, Алёна взяла четвертинку ржаного хлеба и две мандаринки из неожиданного подарка.
Суп на плите забурлил. Обжигаясь, девушка взяла кастрюльку за ручки, спешно выскочила их комнатки к раскладушке и поставила её прямо на одеяло. Затем она вынесла нарезанный хлеб, молоко, стакан, ложку, фрукты и, удобно устроившись на постели, принялась за еду.
Приятное тепло растеклось по телу, пустой желудок перестал урчать, и оптимистичные планы вновь овладели всеми помыслами Алёны.
«Через полгода всё изменится, - рассуждала она, смакуя сладко-кислые мандарины. – Я перестану жить на такой жёсткой экономии, куплю хороший холодильник и забью его до отказа продуктами. И, наконец-то, я досыта наемся сметаны. Каждый день буду покупать себе по пол-литровой банке. А кухня моя будет оклеена розовыми обоями. На шкафчиках, подоконнике расставлю красивые цветы. На стол постелю розовую скатерть и поставлю на неё вазу с фруктами, вазу с печеньем и конфетницу. Представляю, просыпаюсь я утром на широкой мягкой кровати. А бельё на ней белое-белое в мелкий
