Предисловие: Странные сны, порой, случается видеть некоторым людям
Ванькины сны...
Видел Ванька сны.
Разные.
Столько разные, что уж странноватой казалась и самая-то разность эта.
Сны его были удивительными. Шибко удивительными.Неземными какими-то.
Был, порою, Ванька огорчённым несколько оттого, что не смог увидеть хоть чего-то такого, что желал бы увидеть.
Впрочем, тут, ведь, никак не угадаешь. Сфера особая. Сновиденная. Не контролируемая никак сознанием человеческим. Ну, не удалось как-то так, да и не удалось. Что показалось тебе, то и показалось. У кого спрашивать? Кому жаловаться?..
Виделось там что-то ему, порой, совсем уж тяжкое и неприятное. А то и вовсе страшное.
А иногда и иначе: радостное что-то такое, и совершенно невыразимо-сладкое видел-невидел, а ощущал он. Куда было от того деваться? Так уж хотелось тому следовать. Да только – некуда. Нет в жизни земной-грешной туда путей…
Стоп. Это я об чём? Ах да, о снах Ванькиных.
В детстве-отрочестве своём видел Ванька странные очень вещи. Очень сладко случалось иногда просыпаться ему. Где-то там. Оно и не совсем понятно было, где именно. Но нечто такое, вроде далеко-далёкого, напоминавшего ему едва только угадываемую абсолютную гармонию, неведомого хора (Ангельского?), порождало в нём только смутные догадки о том, где именно могло произойти просыпание это. Точнее сказать, «где-то» в странствиях витала душа Ванькина, а само пробуждение происходило неизменно в постели его.
А состояние внутреннее души и тела его было таково, настолько тихим, благостно-лёгким и невесомым, что он будто бы исполнен был весь благодатного эфира. В такие моменты казалось ему, что произошло возвращение его откуда-то, не совсем понятно, откуда именно, но точно сверху – с Неба, наверное. Самого которого он и не помнил никогда, но ощущал-таки его в остаточном переживании блаженного парения. Ванька и пошевельнуться боялся, дабы не утратить дарованного ему, почему-то, такого состояния. И лежал бездвижно и беззвучно до полного своего возвращения в бренный этот мир.
Об этом в своё время напомнила ему песня уважаемого им известного отечественного музыканта, композитора и певца Владимира Кузьмина (вообще-то, в творчестве его рокерском – «попрыгунчика», как Ванька незлобиво называл того про себя, но создавшего и спевшего несколько великолепных песен, прямо-таки шедевров, что возвысило его в Ванькиных глазах до уровня большого и серьёзного творца) «Какая музыка приснилась мне во сне!». Услышав её, Ванька сразу же понял, что приснилась она музыканту там же, или пришла к нему оттуда же, откуда в отрочестве Ваньке самому несколько раз случалось возвращаться по утрам.
Видывал Ванька и страшные сны. Нет, без шуток. Действительно страшные сны. В разные годы своей жизни. И вот что интересно: все разновидности своих снов, всех категорий, видел он, почему-то, по нескольку раз – не менее трёх.
В детстве это были сны про бабу-Ягу. Которая была всё время где-то сзади. И то ли догоняла его неотступно, то ли наблюдала скептически за его беглецкими потугами. Ванька же, в страхе нешуточном, чувствуя приближение сзади злой силы, изо всех сил пытался убегать, но, почему-то, топтался всё время на одном месте, не в силах стронуться в галоп, изнывал от приближения страшной развязки, но …к счастью, просыпался, как и во всех подобных случаях, каждый раз в холодном поту.
В юности Ваньку потерзали немного, пожалуй, самые серьёзные кошмары. Какая-то безликая и невидимая, но, по ощущениям, всесильная и всемогущая тёмная сила, или сущность стремилась парализовать его волю, подчинить и поработить его своему недоброму влиянию. Ванька в страхе и с ощущением жуткой безысходности всячески пытался убежать или спрятаться от неё, но всё было безполезно. Он словно находился в каком-то запутанном и замысловатом, душном и напрочь закупоренном лабиринте без выхода, а сила была вездесущей. И оттого Ванька в попытках своих вырваться куда-нибудь, к свободе, к свету и воздуху свежему, как связанный по рукам и ногам утопающий, впадал в порывы безысходного, едва ли не истерического, отчаяния.
Тяжёлые это были ночи. Но Ванька просыпался и в суете юношеского бытия забывал как-то об этом. Однако через некоторое время кошмар этот вновь приходил к нему и безжалостно повергал его в очередные страдательные ночные истязания психики. Потом всё это прекратилось. Цикл, видимо, закончился. И Ванька забыл на время об этом. Но через годы всё же вспомнил. А вспомнив, попытался осмыслить и понять: что же это всё-таки такое было?
Не возьмёмся судить о том, насколько прав оказался Ванька, но сам он пришёл к такому вот выводу. Это сам сатана, в пору возрастания и формирования его личности, гибкой ещё, как молоденькая берёзка, испытывал подопытного на прочность, а также и «на вшивость»: поддастся он страшной и зловещей силе или нет, сломается ли и сдастся на «милость победителя» или будет сопротивляться? К чести Ванькиной надо сказать, что, хотя и в безнадёжном отчаяньи и страхе безместном, но сопротивлялся он отчаянно, упорно и до конца: органически не мог воспринять довления над собой таковой силы.
Ну а в зрелом возрасте видел Ванька несколько раз в кошмарных своих снах уже и слуг того самого – то ли бесов, то ли демонов. Которые совершали на него нападения. Причём, как понял Ванька, мистические силы тьмы не нуждаются, как человеческие боксёры и бойцы разные, в крепких кулаках. Нападения свои совершают они на энергетическом уровне, что вызывает у жертвы нападения безотчётный, а то и животный ужас. Было это тогда, когда Ванька время от времени принимал на грудь свою слабую прилично зелена вина.
Видел Ванька и бабу-Ягу в какой-то лесной хижине, в которой, по сценарию сновидения, остался он однажды переночевать, а та ночью при зловещих всполохах молнии и жутких раскатах грома – в самый их момент – совершала на него свои нападения. Увидев это, понял Ванька, что баба эта – не детско-сказочный персонаж, смешной и забавный в киносказках Александра Роу, а реальная и опасная демоническая сущность, бытийствующая где-то в глухих и заброшенных местностях. Видел и других таковых, разных и всегда жутких. То, что было у этих мистических сил выше плеч, он не рискнул бы назвать лицами. Это были лики. Совсем, как у ангелов, только с абсолютно обратным знаком, с жутким знаком подавляющего ужаса и тьмы. Голливудские какие-то вампиры, безголовые всадники, оборотни и прочие чудовища разные были детским лепетом и беззаботным агуканьем, по сравнению с тем, что видел Ванька…
Но самый большой ужас испытал Ванька, когда видел пару раз один и тот же сюжет. Как в каком-то его жилище появляется вдруг регулярно в жутком каком-то свечении зловещее какое-то существо со страшным энергетическим полем. Такого ужаса Ванька не испытывал даже тогда, когда в юности тяжким испытаниям подвергал его «сам». Волосы на голове его шевелились, он чётко ощущал парализованную ужасом и онемевшую свою челюсть, и когда он пытался что-то говорить, то слышал свой голос, ставший вдруг каким-то чужим и не подчинявшимся ему, грубым, тягучим и маловразумительным, как на замедленной звукозаписи. «Боже упаси! – думал впоследствии Ванька, – пережить ещё хоть раз такой ужас». Наверное, ощущал он себя тогда, как Хома Брут из гоголевского произведения «Вий»…
Бывали у Ваньки и такие сны, как просмотр кинофильмов. То есть, он как бы со стороны смотрел фильмы с разными сюжетами и со своим в них участием. Случалось, видел он такое, что напоминало, к примеру, некоторые картинки из голливудского фильма «Константин» с участием в главной роли Кину Ривза. Или, например, попал он однажды, неведомо как, в какой-то безнадёжно закрытый мрачный дом, функционировавший в своём бытии по «законам» уголовного мiра, с существовавшей в нём специфической публикой со своим «бизнесом», повадками и «примочками». Опасаясь безследно исчезнуть (даже без кругов на воде), Ванька не чаял, как вырваться из этой обители зла. И вырвался, только проснувшись, в холодном поту. Естественно, Ванька не испытывал ни малейшего желания возвращаться назад.
В общем, описывать тут что-либо достаточно сложно. Скажу только, что всё и всегда было очень и очень реально, вплоть до каких-то реплик, прозвучавших вполголоса или даже полушёпотом, как на ушко. И ещё замечу, что были в тех снах фильмы-предупреждения, фильмы-предостережения для него самого с моралью примерно такого типа: что такое «хорошо» и что такое «плохо»; или «что нельзя, поскольку вполне может стать опасным». А также, что немаловажно, были и фильмы-искушения с весьма непривлекательными и сугубо греховными сюжетами. Ну, всё, как в реальной нынешней жизни…
Ещё одна разновидность снов – это какой-нибудь сюжет, протекающий в антураже каких-либо конкретных городов или посёлков, по которым Ванька регулярно путешествовал, как пешком, так и на транспорте различном. Причём, в некоторых таких, в которых Ванька и не бывал-то никогда. Ну, это самые то ли фантастические, то ли фантазийные (не знаю, как будет точнее) сны. Общим для всех городов свойством было то, что в городах и местностях, которые Ванька хорошо знал, в снах его всегда появлялись какие-то новые пространства, порой немалые, застроенные и незастроенные, которых не было в реальных городах, но которые в снах всегда были и твёрдо подразумевались принадлежностью этих городов. Странно, почему так было? но так было всегда.
Раза два или три Ванька «бывал» по каким-то делам в каком-то сибирском городе, не то в Красноярске, не то в Иркутске. Через город бурным потоком протекала достаточно широкая река с коричневатой водой. Главным для Ваньки было наличие там больших, порой – грандиозных, красивых храмов, которые по ходу езды по сопкам города открывались один за другим во всей своей разноцветной красоте и необычном и ярком величии, то есть один краше другого. Особенно восхитил Ваньку какой-то храм, который куполами своими напоминал Собор Василия Блаженного на Красной площади, а по компоновке – что-то вроде Успенского лаврского собора, только сложнее. В общем, храмы в этом городе были великолепны. А сердце Ванькино исполнено было наслаждением от красоты и величия, радостью неизреченной и благостным удовлетворением…
Ну, и наконец, однажды, в родном своём городе в пору своей молодости видел Ванька такой сон. Город его, расположенный на сопках, в реальности застроен был разноэтажными современными советскими домами и различными сооружениями. А вот во сне увидел он совершенно иную картину.
На знакомых центральных сопках города располагались белые храмы и светлые какие-то здания Русской постройки XIX века. По широким улицам ездили степенно какие-то конные экипажи и купеческие брички. Хорошо слышен был размеренный шум городской Русской житейской суеты. В центре же всего высоко возносилась к небу белая, ажурная какая-то колокольня, привлекавшая взор своим изяществом и неизъяснимой какой-то прелестью. Где-то наверху, на одном из ярусов покосилась одна из ажурных створок и выглядела, как покосившаяся калитка с плохо прикреплённым верхним навесом.
При виде всего
|