Сорок шесть лет. Сорок шесть. И к чему я пришел? Когда я выйду, мне будет уже пятьдесят четыре. Ни дома, ни жены. Кому я буду нужен? Впрочем, я и сейчас никому не нужен. Разве только сыну. Он хороший парень, но через восемь лет у него будет своя семья. Разве возьмет он к себе отсидевшего старика? На суде соседи говорили, что я хороший, спокойный, что во всем виновата Нинулька. А в чем она виновата? В том, что три года назад выгнала меня, развелась? Конечно, она права. Пятый десяток на носу, а что она видела? Работа да дети. Вот и загуляла баба. Терпел, сколько мог. Дети малые были. Потом дочь уехала в Астану учиться, да осталась совсем. Замуж вышла. С тех пор Нинулька запила. Друзья появились, подруги, в доме плохо стало. Пьянки, скандалы, вечные поиски денег на выпивку. Вот и развелись. Уехал я к матери, в Боровое. Год прожил, работал. А потом был в Зеренде, зашел к Ниночкиной сестре. Она и передала, что Нинулька обратно меня примет. Обрадовался я. Мать не пускала. Не верила ей. А я верил. Нагулялась, думал. Вместе старость встречать будем. Внуков нянчить. И поехал. Деньги мать подкопила. В своем доме двоим - много ли надо? Зарплату мою откладывала, да что с огорода продавала. Все и отдала. Я как знал, что плохо Нинульке сейчас. Приехал – и точно. Долги за квартиру, да людям - отдал. Кое-что в дом купили, детям подарки. На работу устроился. Два года хорошо жили. Только все чаще и чаще Нинулька выпившая с работы приходить стала. Я молчал, терпел. А потом снова пошли скандалы. Выгонять стала. Ушел я. Жил у знакомых. Потом в подвале. Работу потерял, конечно. Совсем плохо стало. Хотел уже к матери вернуться, да сынок меня нашел. Привел домой. Не хотел я идти. Не понравится это Нинульке. Так и случилось. Выгонять меня стала. А сынок, пока не жил я с ними, на мать покрикивать стал. Первый раз тогда я услышал, как он на Нинульку голос повысил. Отругал его, конечно, за такое. Какая б не была, а мать она ему. Но сын тогда на своем настоял. Остался я. По дому убирался, кушать готовил. Вот только на работу никак не мог устроиться. Болел часто. Простыл в подвале. Тут уж Нинульке спасибо сказать надо. Ухаживала за мной. Таблетки давала, банки даже однажды поставила. Молодчина оказалась. Хорошая она у меня. А что скандалили, так это водка все. Трезвая, Нина тихая и спокойная.
Когда она первый раз ночевать не пришла домой, я волновался, конечно, за нее. Позвонила днем, сказала, что на работе три смены отработала за кого-то. Дело житейское. Через неделю снова на работе осталась. Там у кого-то день рождения был – и не пошла домой. Ну выпила да заснула. С кем не бывает. Дня через три ее снова на работе оставили. Так и пошло-поехало. Приходила домой без рук без ног. Уставшая. Даже разговаривать сил не было. Надоело мне это. Хотел пойти на работу к ней. Поругаться – чего над женщиной издеваются? Но Нинулька не пустила. Не позорь, говорила. Так и жили. Но если раньше в выходные Нинулька дома была, то теперь у нее какие-то подруги появились, уходила к ним, иногда с ночевкой. Я не возражал. Что ей со мной сидеть? Пусть ее… А когда дома была, то бутылочку брала. Сама. И я с ней потихоньку выпивать начал. Не любил я, правда, этого. Пьяная Нинулька ругать- меня начинала, а я смолчать в ответ не мог. Вот и скандалы чаще стали.
Про то, что у моей Нинульки другой мужчина, мне соседка сказала перед Новым годом. Язык бы выдрать этим кумушкам! Добренькие все! В тот день Нинулька дома была. Я у нее так прямо и спросил. А она отказываться не стала. Уходи, говорит, другого люблю. Пятый десяток бабе. Думал, пошутила. А она к телефону – и с кем-то ласково так заговорила. Телефон у нас с определителем. Вот я и позвонил. Трубку мужик взял. Я и говорю: «Приходи, поговорим». Минут через двадцать он с бутылкой пришел. Сам дверь ему открыл. Мужик еще старше меня, страшный, правда, одет хорошо. Я думал, он молодой, красивый. Нинулька в комнате была – не видела. Прошли мы на кухню, сели. Я стопки достал. Закуску. Выпили. Зачем тебе она, спрашиваю. Тут на кухню Нинулька зашла. Увидела и на шею к нему как бросится! Целовать начала. Пальчиком щекотать. И надо мной смеяться стала. Налила себе стопку. Чокнуться всем сказала, выпила вместе с нами и снова ушла за чем-то. А мужик начал мне про нее гадости говорить. Что она ему надоела. Что у него есть хорошая женщина, а Нинулька моя – так, по пьянке. И обзывать ее стал. Тут я не вытерпел. Стал его выгонять. Так он говорит: «Сам сейчас вылетишь». Ударил я его первый. Это правда. А он за табурет. По голове мне. Упал я. Так ему это мало показалось. За нож он схватился. «Убирайся!», - кричит. Я встал да вырвал у него нож. Этим ножом и ткнул его. Тут Нинулька заскочила, и этот мужик за нее спрятался. За юбку бабскую! Вот и любовь тебе. Плюнул я и ушел в подвал. Лег там и уснул. Утром узнал, что убил я его. Умер он от той раны. Пошел я на автовокзал. Уехать, думал, на дачу да замерзнуть. Идти мне больше некуда, и жизни больше нет. То, что убил я его, жалко. А еще больше Нинульку жалко. Пропадет она одна. Сын на суде сказал, что разменяет нашу двухкомнатную, один жить будет, хоть и просил я его мать не бросать. Плохо ей будет, и я помочь не смогу. Она хорошая у меня, Нинулька.
