Трудное дело - умереть.

Трудное дело – умереть.
  Леонтьев сидел под забором, раскинув ноги и свесив голову на грудь. Возле его руки валялась пустая бутылка из-под водки. Дальше деградировать было некуда.
  Каким образом, достаточно преуспевающий литератор и переводчик оказался под забором? Кризис среднего возраста? Возраст Леонтьева был далеко за средний, - 58 лет. И до самого последнего времени, он возраста не чувствовал. Он чувствовал себя молодым, энергичным, полным сил и планов. Но, депрессия не стучится в дверь, не звонит по мобильнику, не шлёт СМС. Всё обрушилось мгновенно. В один день. В один час. В одну секунду. Вдруг, он ощутил себя старым, больным, никчемным и бесперспективным. Тогда он схватился за бутылку. В бутылке он нашёл ответ на вопрос «что делать?» Хватит. Надо кончать.
  Леонтьев располагал парой огнестрелов, с помощью которых, вопрос мог быть решён быстро и окончательно. Но, ему было страшно. Он решил воспользоваться способом, результаты которого видел вокруг себя много раз, - упиться вусмерть. А ещё, ему запал в память голливудский фильм с Кейджем, где герой красиво применил ту же методологию, чтобы улететь на небо.
Леонтьев купил ящик(12 штук) водки, уехал в старый, давно им брошенный родительский дом на посёлке Октябрьском и предался мрачному пьянству. В жизни это оказалось не так красиво, как на экране, - вплоть до неконтролируемой уринации и дефекации. Однако, каждое утро (или день или вечер или ночь) он с тоской просыпался и обнаруживал, что ещё не умер.
  Водка кончилась. Леонтьев выполз на базар и купил 2 бутылки палёнки. Взял бы больше, но забыл прихватить с собой какую-нибудь кошёлку. А тащить ящик не позволяли дрожащие руки и заплетающиеся ноги.
  Пить он начал прямо под забором. Мимо проходило полу знакомое лицо. Леонтьев с ним поделился. Лицо пошло дальше, зажав в кулаке полбутылки. Леонтьев допил, что осталось, и свалился.
  Казалось, его уже не пробудит и труба архангела Гавриила. Однако, есть вещи понадёжней. Грохнул взрыв. Леонтьева подбросило и швырнуло задницей о землю. Он сел, дико озираясь. Совсем рядом в воздухе расплывалась туча белого тумана и химической вони. Ещё взрыв. Дом Коли-цыгана, прямо перед глазами Леонтьева, превратился в столб дыма и пыли. Из дыма и пыли раздались детские крики. Леонтьев поднялся на четвереньки, потом на дрожащие ноги и кинулся туда.
  У Коли было пятеро детей мал-мала меньше, старуха-мать  Марфа и толстая жена Катя.
  К самому  Коле можно было не подходить. Он лежал на спине, без движения, весь залитый кровью, вместо лица – красная маска. Наська, младшая, сидела посреди развалин и орала. Леонтьев схватил её в охапку, отнёс через дорогу в свой дом, посадил на продавленный диван и вернулся.
  Он увидел чудо. Неведомый цыганский бог Колиных детей спас. Мина упала не сбоку, не с краю. Она угодила прямо в крышу и разорвалась внутри. От хаты почти ничего не осталось. А  дети остались живы. Грязней, чем обычно, в гематомах и царапинах, но без серьёзных повреждений. Одного за другим, как собака щенков, Леонтьев перетащил их к себе и усадил рядком на диван. Однако, сидеть они не стали. Они тут же вскочили и начали рыться в ящиках письменного стола и буфета.
  Леонтьев вернулся в развалины.
 Со стороны туалета, через двор, шатаясь, шла толстая Катя. Её рот раскрывался и закрывался, как у рыбы, выброшенной на берег, она шевелила синим языком, но сказать ничего не могла, только тянула к Леонтьеву скрюченные пальцы.
  - Дети у меня! – Крикнул Леонтьев ей в лицо.- У меня в доме дети! Туда иди!
  Она не поняла. Тогда Леонтьев схватил её за руку и отволок в дом, как неисправную тележку с картошкой.
  Оставалась старая Марфа.
  Леонтьев поискал в дымящихся развалинах, но не нашёл.
  Рядом с хатой торчал саманный сарай, который Коля называл «флигель». Взрывом его не задело, но взрывной волной повалило стену, обращённую к взрыву, и сорвало толевую крышу. Старая Марфа стояла там, на четвереньках и рылась в мусоре.
  - Марфа, все твои у меня в доме, - сказал Леонтьев, касаясь её плеча. – Пошли со мной.
  - Лавэ(деньги)! – Крикнула старуха. – Лавэ! Лавэ!
  Леонтьев вздохнул и начал ей помогать. Никакого лавэ они не нашли, может, его и не было. В конце-концов, Леонтьев силой поволок дико матерящуюся по-русски, по-украински и по-цыгански старуху к себе в дом. По ходу дела его ожидал большой сюрприз. Покойный Коля не упокоился. Он больше не лежал недвижимо, он сидел прямо и протирал грязными кулаками глаза. При ближайшем рассмотрении оказалось, что большая часть пролитой им крови, - из разбитого и, возможно, сломанного носа. Остальное, - мелкие порезы. Колю основательно контузило, он был глух, как пень, но железо и камень не тронули его, он даже помог Леонтьеву переволочь Марфу через дорогу.
  Когда они вошли в дом, за их спинами поднялось красно-чёрное пламя, - в тлевших развалинах взорвался газ.
  Дети перевернули всё кверху дном.
  Через полчаса Марфа уже визгливо переругивалась с толстой Катей.
  Коля, поглядывая на Леонтьева, многозначительно почёсывал кадык, - мол, не худо бы… Где гонят, Коля очень хорошо знал, но нуждался в экономической поддержке.
  Леонтьев подошёл к окну. На его лице заиграли отсветы огня.
  Не вышло. Приходилось жить дальше.