Мощный мышечный спазм заставил тело содрогнуться в короткой конвульсии, и Кевин Слейвмонк подскочил в кровати, чуть с нее не свалившись.
Во рту ощущался медный привкус крови, и Кевин нащупал кончиком языка маленькую ранку на внутренней стороне щеки:
-Вот черт! – выругался он мысленно, не открывая глаз и представляя как будет поедать свой всегдашний утренний бекон с яйцом и тостом но без любимого Табаско, –Денек проживу без остренького, не велика беда.
Сквозь сомкнутые веки не проникал дневной свет, и Кевин с удовольствием осознал, что утро еще не наступило и у него есть время поспать.
-Вчера был странный день, -думал он, сквозь возвращающуюся дремоту, вспоминая как посреди ночного дежурства они получили вызов о шуме в районе старого монастыря в Сент. Норбере.
Кевин вспомнил сумасшедшего, обкурившегося подростка, ножом искромсавшего своих приятелей до неузнаваемости и ранивший пятерых копов.
Радовало только то, что это было последнее дежурство в ночную смену в этом месяце, и впереди у него есть целых три дня и две ночи для отдыха. Именно поэтому он не побрезговал перед сном выкурить, найденный в вещах тех подростков, косячок. Их там была целая куча – этих самокруток.
-Никто не должен знать что у них было в рюкзаках и шмотках. Это им, по любому уже не понадобится, -так размышлял Кевин, распихивая по своим карманам найденное.
Правда привкус у того был какой-то странный, словно от грибов.
Работая патрульным в полиции Виннипега уже пять лет, Кевин привык к посменной работе, считая, что ночные дежурства отвлекают от обыденности, придавая работе копа некий романтичный ореол.
Он любил свою работу, мечтая стать детективом отдела особо тяжких преступлений, и поэтому о том, чтобы завести семью, в свои тридцать, пока не думал.
Конечно, от искрометных романов он не отказывался, и изредка приводил новых подружек в свою ухоженную и хорошо обставленную “двушку”.
Этой ночью он был один. Так было всегда после пяти ночных дежурств, когда днем приходилось спать, а потом “ломать” режим, заставляя себя засыпать поздней ночью.
Эта ночь была второй, а накануне вечером они с приятелем из убойного, пили пиво и гоняли шары в ночном клубе в центре города.
Именно поэтому Кевин Слейвмонк напряг все свои мускулы, когда услышал, или скорее почувствовал, что рядом с ним кто-то есть. Кевин не мог понять, что именно выдало пришельца; дыхание, тихий шорох одежды или какое-то движение... Но Кевин точно знал, что в комнате он не один.
Служебный револьвер висел на стуле в кобуре, и до него не было возможности дотянуться быстро и незаметно, а Кевин не знал причины появления у него в доме незнакомца, и боялся его спугнуть.
С трудом сдерживая ритм все ускоряющегося дыхания, Кевин чуть приоткрыл глаза, оглядев ту часть комнаты, которую мог видеть лежа на правом боку. Легкие, полупрозрачные занавески были задернуты, и было понятно, что до спасительного утра еще далеко.
Сквозь тонкую ткань едва просачивался лунный свет, и этот свет освещал нечто странное, на что полицейский вначале не обратил внимания; по полу, тонким шлейфом, расползалась красная, плотная пелена.
Когда Кевин заметил это, то на несколько секунд решил было что это дым, и что в квартире пожар, но эту мысль он тут же отогнал, не ощутив запаха гари.
То, что он видел, больше всего напоминало туман, очень плотный туман, только не белый или серый, а красный. Туман поднимался все выше и выше, заполняя собой все пространство просторной комнаты. Когда его уровень достиг высоты кровати, на которой лежал полицейский, Кевин решился и повернул голову туда, откуда услышал неясные звуки, исходившие от незваного гостя.
На краю кровати, спиной к Кевину восседала сгорбившаяся человеческая фигура. Кевину показалось, что это старик; так сгорблена была его спина, а облачен он был в красную монашескую сутану, покрыв голову просторным капюшоном.
Монах, казалось, не дышал. Он словно сидел и ждал чего-то от Кевина, как будто пришел к полицейскому с какой-то своей, только ему одному понятной целью.
Кевин попытался было что-то сказать, но нечто вязкое залепило ему рот не давая произнести ни слова. Он попытался поднять руку, но увидел, что рука не сдвинулась с места, оставшись лежать словно неживая, не реагируя на команды “хозяина”.
Тут Кевин почувствовал, как что-то липкое заползает ему в нос и рот не давая вдохнуть. Он понял, что это ползет по нему странный туман, покрывая его тягучими клубящимися завитками.
Монах сидел, не шевелясь и не издавая ни единого звука. А полицейский задыхался.
Воздух не проходил в легкие, которые уже начало жечь, словно в них залили расплавленный металл. По венам и артериям уже текла не кровь, а серная кислота, стремящаяся уничтожить мозг, расплавить его, превратив в сладкое желе, которое потом, чайной ложечкой до самой последней капли, выест этот чертов старик, предварительно раскрыв черепную коробку Кевина особыми приспособлениями, ржавыми и покрытыми пятнами крови предыдущих жертв.
Кевин мечтал поскорее умереть. Он уже не дышал минут пять или семь, но смерть не приходила, чтобы прекратить эту страшную нескончаемую пытку. Он не понимал как такое возможно, почему он еще не потерял сознание и не умер от удушья. Красный туман, грязевым потоком, залил ему рот и нос, залепил уши и проник в легкие, обжигая их раскаленной вулканической лавой.
И в этот момент старик повернулся к Кевину лицом. Если бы полицейский мог в этот момент завопить как маленькая девочка, испугавшаяся небольшого паучка, то он это сделал бы непременно, потому что только теперь ему стало по - настоящему страшно.
Большими черными дырами, на него смотрело сморщенное и высохшее лицо, бывшее когда-то человеческим, или почти человеческим, потому что из непропорционально огромной нижней челюсти торчала дюжина тонких и острых зубов, а по краям выпирали могучие клыки, способные рвать мясо не хуже тигриных.
Череп чудовища был гол, и только кое-где торчали бесцветные клочки волос. Одного уха не было вообще, а другое напоминало кусок пластилина, который прилепил к черепу неумелый ребенок.
Но самым страшным было не это. Существо выглядело не настоящим , а словно являло собой голографическую проекцию, мерцающую внутри капюшона, то исчезая полностью на долю секунды, то вновь появляясь в своем диком, нечеловеческом, полупрозрачном облике .
Монах протянул свои руки к лицу Кевина. Рот призрака то открывался, то закрывался, оставляя снаружи острые клыки-бритвы. Тут Кевин заметил, что один из рукавов монаха пуст. Одна высохшая, костлявая рука торчала из просторного рукава сутаны, а второй руки не было.
Несмотря на весь ужас и адскую боль, полицейский вспомнил, как нашел на земле возле ночного побоища, отрезанную конечность, такую точно, мать ее, конечность, как упаковал ее в пакет для улик и передал дежурному патологоанатому...
Кевин снова попытался открыть рот, но очередная волна нестерпимой боли завладела всем его существом.
И тут вдруг старик произнес фразу, которую Кевин Слейвмонк запомнил до конца своих дней.
Монах произнес ее так неожиданно, что на секунду Кевину показалось, что приступы боли отошли на второй план:
-Верни то, что принадлежит мне...
Голос исходил, словно из глубокого колодца, наполненного гремучими змеями. Он вибрировал и шипел как тысяча злобных змей, как рой разозлившихся ос, потревоженных в своем гнезде. Не было никаких интонаций, невозможно было понять , голос старика это или ребенка, женщины или мужчины. Так могла бы разговаривать гиена, выпрашивая у гнилого трупа зебры еще кусочек червивой плоти. Так могли бы говорить крокодилы, разрывая свои жертвы на куски. Так визжали бы пираньи при виде добычи. Монах повторил сказанное:
-Верни то, что принадлежит мне...
После этих слов, чудовище начало раскрывать свой рот. Челюсти распахнулись, словно у питона, заглатывающего целого олененка, только у питона нет таких длинных, острых клыков и кроваво красной слюны стекающей по ним и капающей на красную ткань сутаны.
Из этой разверзшейся пасти появился тонкий, раздвоенный язычок, быстро скользнувший к уху Кевина. Язычок был острым как игла и холодным как лед. Вдруг, язычок распрямился, словно вязальная спица и со скоростью броска кобры вонзился в ухо Кевина.
Полицейский закричал. Он смог, наконец-то это сделать, так как больше ничто не мешало ему вопить, словно резаная свинья на убое.
Он подскочил и открыл глаза. Солнце слепило сквозь тонкую ткань занавески. Кевина бил озноб.
Изо рта тонкой струйкой вытекала кровь. Щека была прокусана насквозь, и Кевин сразу нащупал дырку кончиком языка. Он был весь в поту и окровавлен. Почувствовав неприятный, резкий запах, он посмотрел вниз и понял, что обгадил трусы, всю простыню и одеяло. Зловоние было таким мерзким, что Кевин не выдержал и блеванул прямо в кровать, где лежал.
Потом он постепенно пришел в себя. Ночной кошмар он помнил полностью до самых мелких деталей.
День прошел без происшествий, но ночью кошмар вернулся. Сон повторился с такой же точностью как видео фильм на диске. Те же слова, та же боль. После второго раза была прокушена вторая щека. А потом кошмар стал приходить к Кевину каждую ночь, каждый день, стоило ему закрыть глаза. Он просыпался каждый раз с новыми ранами, обгаженный и грязный как вывалившийся в собственном дерьме, боров.
Кевин записался к психологу и ему выписали таблетки. Он взял на работе бессрочный отпуск за свой счет, и стал жить на накопленные сбережения.
Таблетки не помогли. Каждую ночь Кевин зажимал во рту свернутое полотенце и завязывал его на затылке. Это помогло избавиться от ночных ранений. Но постоянные кошмары и недосыпания довели полицейского до полного истощения, как физического, так и психического.
В его голове, словно существуя сама по себе, звучала фраза, которую призрак монаха повторял из ночи в ночь, изо дня в день, всегда, когда Кевин засыпал:
-Верни то, что принадлежит мне...
И тогда Кевин решился.
Прошло три недели с того момента когда Кевин впервые увидел у себя в квартире тот жуткий призрак. За это время половину волос на его голове припорошила седина, а темно синие мешки под глазами старили молодого полицейского лет на двадцать.
Он стал нервным и постоянно оглядывался, словно страдающий паранойей психический больной.
Кевин выбрал вечер воскресенья, когда в полицейском управлении шерифа было меньше всего народа. Кевин оделся в полицейскую форму и вошел.
-О, Кев, привет дружище, -крикнул ему один из дежуривших молодых офицеров, с которым Кевину пару раз довелось работать в ночную смену.
-Здравствуй Бобби, - вспомнил Кевин имя молодого копа.
Парнишка только что женился, и был от своей супруги без ума. Кевин припомнил, что Бобби собирался купить молодой жене новенький Мини - Купер, поэтому, ему стало немного жаль парня, когда его мозги живописно раскрасили одну из стен полицейского управления.
Магнум 45-го калибра редко давал осечки, и пуля вышибала мозги любому, кто попадался ей на пути.
Кевин улыбался. Он не боялся ничего. Точнее, почти ничего. Он только не хотел больше видеть того мерзкого монаха в красной, долбанной, мать ее, сутане. На все остальное уму
|
