Нераскрытое дело майора Протасова.

     НЕРАСКРЫТОЕ   ДЕЛО  МАЙОРА  ПРОТАСОВА



Борис Николаевич Протасов слыл  в  нашем  городке  личностью легендарной. Без малого тридцать лет прослужив  следователем горотдела  милиции, он за время  службы   раскрыл рекордное  количество самых  невероятных и запутанных  преступлений.  Судачили, будто бы  он обладает даром предвиденья, владеет приёмами гипноза, поэтому, дескать, преступники так быстро  сознаются  в  своих  злодеяниях.
Ничего  такого на  самом  деле не было. Это был профессионал своего дела, въедливый  педант с прекрасным аналитическим умом и острым глазом, отлично пользующийся в  работе  дедуктивным  методом. Часто мельчайшие, казалось бы,  ничего не значащие  детали, на  которые его  коллеги могли не обратить внимания, для  Протасова  становились той  самой отправной точкой, идя  от которой он мог раскрутить самые  хитроумные  преступления.
  Когда  он вышел на  пенсию, его  пригласили работать в частное  сыскное  агентство, и он не отказался: здоровье у  него  было прекрасное, да и работа  эта  ему  вполне подходила. Жена  Протасова умерла  десять  лет назад, детей  у него не было, он  больше не женился и  жил  в  своей   «двушке» тихим бобылём.
 Эта   печальная  и  невероятно странная  история, перевернувшая жизнь Протасова, началась  поздним осенним  вечером, когда  он после  работы  вошёл в  лифт  своего  дома. Войдя  в  лифт, он  тихо  выругался: на  стенке  только что   отремонтированного  лифта   появилась кривоватая   надпись  черным  маркером  с коротким словом — «лох».
    Большинство людей, скорей, всего даже и не  обратили  бы внимания на  эту бессмысленную надпись, но Протасова, который всегда был верен девизу: «Чисто не там, где  метут, а  там, где не сорят», эта мазня возмутила и задела. Человек военный, дисциплинированный он имел чёткую и активную жизненную  позицию. Либеральных   штучек, «толераций» он не признавал, был прям, консервативен, голову в песок никогда не прятал. Он мог в автобусе поднять на  ноги молодых  людей, делающих  вид, что они  едут  в  пустом  автобусе, когда  рядом с  ними в  толчее и духоте  томились  пожилые люди,  беременные  женщины и инвалиды. Делал он  это просто и  эффективно, без нотаций  и уговоров:  подходил  к такому задумчивому индивиду-наглецу и громко  и  жестко  произносил командным голосом: «Резко встал, новобранец! Уступил место  женщине!», и  это действовало безотказно.
Городские ларёчники   боялись его  больше, чем  налоговых  обирателей: с теми   договаривались —  с  Протасовым  договориться  было нельзя. При  нём всегда  был  фотоаппарат  и  диктофон, пользовался  он  ими с большой   пользой для  дела.  Появляясь неожиданно, он выявлял  продавцов, которые  продавали  несовершеннолетним  пиво,  джин, и сигареты и отвертеться уже им не удавалось, он  «сигналил» в  прокуратуру, контролировал ход  дела (чтобы  его не спустили на  тормозах), и  непременно добивался  наказания  для  проштрафившихся, причем, совсем не  боялся  тратить  на это  своё  время. Неудобный это был человек для нынешней  начальствующей братии, принявшей  «присягу» верности диким законам рыночной экономики, смотрелся вроде пальмы в берёзовом лесу, но как говориться, и один в поле воин, если он умеет воевать.
   Вот и сейчас он твёрдо решил:  «Нет,  этого  я  так не оставлю:  вычислю подлеца, заставлю прилюдно  оттирать эту абракадабру в  лифте, а  заодно и остальные  гадости в  подъезде. И  родителей  его  расчихвостю, что бы за детками-акселератами  цвета индигового дерьма присматривали».
 А между  тем, в голове  Протасова непроизвольно уже  возник  слабенький  буранчик,   который  частенько   становился  предтечей   мощнейшего  мыслительного  тайфуна: мозг Протасова зацепился  за  это короткое слово, которым, (его острый глаз это давно заметил), были  исписаны  стены многих подъездов города. Это  означало  только одно: Борис  Николаевич  уже начал  расследование, стал  анализировать, думать. Остановиться  он  уже  не мог — таков  был  этот человек.
 Весь вечер он размышлял о том, почему  именно этим  словом украшаются  нынче  стены подъездов и лифтов. « И раньше, —  думал он, —  реже,  чем  сейчас, но всё же появлялись слова из  трёх известных  букв на  заборах и  стенах, но это можно  было  объяснить: слово это появлялось в связи с  подростковым  гормональным  всплеском, плюс —  естественное, дурацкое желание выпендриться, похулиганить. Теперь же пишут какое-то постное слово, больше похожее  на  междометие. Само слово, впрочем, в нынешних исторических реалиях  не без смысла: означает оно сущность человека  наивного, которого  можно  легко надуть; человека упустившего какие-то  возможности, индивида не  добившегося  успеха, оставшегося  на  обочине    жизни. Но, чёрт побери, скажите мне на милость, чего ради, какие-то идиоты ходят и пишут именно это слово?   Не о себе же пишут, в конце-концов, не себя же лохом обзывают? Если написано «Петров лох», — тут мне понятно: успешный господин выставляет чёрную метку неудачнику лоху Петрову, но в большинстве случаев пишут-то  это тоскливо одинокое «лох»… »
Некая неоформившаяся  мысль стала  томиться  в  голове  Протасова, и утром  в лифте он внимательно  рассмотрел  слово с помощью мощной лупы; из  лифта  он вышел   в  сильной  задумчивости.
После обеда  ему  пришлось ездить  в  пригород по одному  делу.  В  доме, в  котором ему  довелось  быть,  стены  были  расписаны всякой гадостью, в том числе и этим новомодным «лох». Когда же  он вернулся  на  работу, то и в лифте  дома, в  котором  находилось  сыскное  агентство, появилось это слово, хотя  ещё  утром его не было. Тут  Протасова посетила нелепая  мысль: а не один ли  человек всё  это калякает? Уж очень почерк  сходный! Это нужно  было проверить: педант  Протасов обязан  был  проверить свои мысли. Всю следующую   неделю  он  фотографировал это  слово везде, где оно ему  встречалось. Скинув  снимки на флешку, он  отнёс  их в  горотдел своему  старому  другу  графологу Логинову. Резюме графолога выглядело совершенно невероятным: «все  слова  написаны  одной  рукой».
Не верить Логинову Протасов не мог — его друг был настоящим профессионалом, но и скепсис присутствовал, заставлял сомневаться. Согласиться с тем, что какой-то бездельник-идиот шатается по всему  городу, ездит во все его концы  и даже в  пригород,   ради того, чтобы черкнуть  маркером три  буквы было трудно. На такую «работу» нужны  не только время, но и средства - городской  транспорт и  бензин, если он  ездит  на  автомобиле,  стоит денег и немалых. И поразительно: при такой поразительной активности «художника», никто и никогда не видел  этого  неуловимого подлеца!
В эту  ночь  Протасов  лёг спать поздно. Сидя на кухне за крепким чаем, он на  листе бумаги, написал слово «лох» и, рассматривая  его, попытался сделать какие-то выводы.
    Сделал он  следующее заключение: слово это очень лёгкое  для  написания — это почти клинопись. В самом деле: л  —  это просто галочка, или  закорючка; о —  кружок; х —  крестик.  На написание такого  слова уходит  очень  мало времени, а  учитывая, что нужно не попасться —  это, конечно, является благоприятным  фактором для марателя  стен: закорючка — кружок —  крестик,  — гадость сотворена!
     У Протасова на написание  этого  слово уходило две секунды.  Размышления привели его к мысли, что графология всё же не математика и ошибки возможны. И твердо он уверился пока лишь в одном, что  пишут совсем юные  подлецы, с неустановившимся почерком (о каком почерке можно говорить сейчас во времена компьютеров!), от того и схожесть написания. «Пора заканчивать это гиблое дело» —  решил Протасов, но неудовлетворение и сомнения остались.
   Вскоре  у Протасова  образовалась череда   командировок. За  два  месяца он побывал  в  Тюмени, Барнауле, Москве,  Ростове на Дону, Воронеже.  Он  ездил  с фотоаппаратом и по инерции снимал все увиденные на стенах факсимиле из пресловутых  трёх  букв. Собралась порядочная  коллекция  автографов. Дома  он снёс  снимки  Логинову и попросил  сравнить новые  снимки со снимками первой  серии. Изумлению его не было  границ —  Логинов  сообщил, что все  слова написаны одной  рукой!
 Протасов  впал в транс. Такого в  его практике ещё не было. Он изменился, стал раздражителен, задумчив, после  семилетнего перерыва  вновь  стал  курить. Согласиться с тем, что он не в силах  разгадать  этот ребус ему  не позволяло  самолюбие, шансов  схватить   за  руку  человека,  который одновременно  мог находиться  в  разных местах, практически не было. Тоскливое состояние безысходности однажды даже попыталось подкинуть ему идею плюнуть на эти бредни, успокоиться, свалив всё на  сверхъестественные силы, мистику. Этого  Протасов  совсем  не мог  сделать, потому что был прагматиком и закоренелым  материалистом. Внешне он продолжал жить обычной жизнью, но внутренний  надлом лишил его уверенности, покоя. Надо дать воде отстоятся, — решил он, — в конце концов, всё как-то должно проясниться
  И однажды его осенило!  В голове ярко вспыхнуло: «Логинов! Скотина! Да он же меня за нос водит, за дурака держит! Прикалывается! Он же  всегда  был мастак по  части розыгрышей. Ну, мерзавец, ну, подлец, как я раньше не догадался! Фиаско приколиста будет страшным – и конец дружбе!  Я, в конце концов, следак и сам могу «разводить» людей. Напишу  это слово, отнесу своё творение  Логинову и попрошу  сличить его  с прежними автографами. И если он мне скажет, что оно совпадает по почерку с прежними словами, получит он от меня по первое число».
 В  девять утра он  стоял у  двери кабинета  Логинова с листком бумаги, на котором он написал ненавистное  слово.
— Вот, — сказал он, — представляешь, в почтовый ящик бросили. Прямо-таки, лоховская эпидемия какая-то. Егорушка, сравни с моими прежними материалами, пожалуйста.
Логинов  устало  и грустно  глянул  поверх очков  на  Протасова и  сказал:  «Ты бы  завязывал, Борис,  с  этой  галиматьей. Крыша   может съехать».  Но Протасов насел на  друга и тот сказал ему, что  сделает  всё  через пару  дней. Через  два дня Логин  положил на  стол перед Протасовым  лист  бумаги, с   коротким  резюме: « Все 586 слов написаны  одной  рукой».
Протасов прочитал и, погрозив Логинову  пальцем,  сказал весело:
— Вот ты им попался!  Козёл ты, Егор, редкостный!  Тебе, что делать нечего? Долго ж ты надо мной  стебался! Последнее слово  писал я! Вот  этой  самой рукой,   два дня  назад  на  своей  кухне. Хороши шутки — друг называешься, забудь, что мы знакомы.
— Делать мне нечего, Боря. Факты  — упрямая  вещь, —  ответил  Логин. —  Тебе, Боря,  нужно  отдохнуть. Развеяться. Съездить в  тёплые  края.
—В тёплые края говоришь? Совершеннейшая ты скотина, Логинов, — закричал Протасов и, разорвав  резюме  на клочки,  швырнул их  вверх к потолку. Выбежал он из кабинета друга совершенно взбешённым.



Дома его ждало новое потрясение: на его новенькой  металлической двери, облицованной  под  светлый  дуб, чёрным  маркером было написано проклятое слово.  Протасов простоял перед дверью целую минуту  истуканом, иступлённо  шептавшим: «Я не лох, не лох, не лох! Подлецы, подлецы, подлецы —  это вы  наипервейшие  лохи!»
Оттирать слово пришлось долго, пришлось смочить губку ацетоном, после чего на месте слова осталось серая прогалина, портившая  вид двери. Четыре рюмки