Традиция.

Было холодно и сыро. Мелкий, жутко противный дождь моросил с утра не переставая. По настоящему холодно и по настоящему сыро. Как-никак осень, октябрь месяц. Хотя удивляться смысла не было, всё было как всегда. Каждый раз, когда мы здесь встречались было холодно и сыро. Потому что всегда была осень, и всегда был октябрь. Традиции на то и существуют, что бы всё было как всегда. Осень, дождь и растущие с каждым годом неловкость и отчуждение, были неизменными атрибутами наших встреч здесь. Встреч одноклассников.

Встречались мы не часто да и далеко не всем классом уже. Жизнь разбросала маленький класс по всей большой стране, как случайно рассыпанный бисер разбегается по полу мелкими крупинками. Встречались на кладбище, так уж сложилось. Это тоже была традиция. Хотя нет, здесь была причина появления самой традиции, то что заставляло нас встречаться. Именно здесь, среди разнообразия покосившихся деревянных крестов и гранитных плит было место наших встреч. Могила учителя.

-Давай, Таракан. -привычно сказал Толик, привычно наливая водку в рюмку на могиле, -Вот мы и снова здесь.

Эта была его традиция, разливать водку по рюмкам, наливать живым и мертвым.

Двадцать лет назад Таракан, так мы за глаза звали Владислава Ивановича, видел в Толике хваткого журналиста. Впрочем, как и во мне. Он видел нас журналистами, он как то разглядел это тогда. Учил нас писать, думать. Он легко заставил нас поверить, что это наше, это наш путь. Именно тогда, когда мы и сами ещё не знали и не думали кем хотим стать. И ведь это действительно было наше, у нас это получалось, он не ошибся.

Уже будучи в шестом классе мы стали юнкорами районки, а через год нас уже печатали в главной республиканской прессе. Мы не боялись писать жёстко, чётко, порой грубо, но правдиво. Дети по другому не умеют, что вы хотите. Они не боятся. Им нечего бояться, тумаки и шишки от жизни ещё впереди. Он учил нас главному - быть честными. Писать честно, думать честно, жить честно. Учил порой жёстко.

Помню как меня вызвали к нему в кабинет прямо с урока, Владислав Иванович был тогда директором школы. Разговор был серьёзным, да другим он и не мог быть. Ведь по другому мы легко могли поговорить когда угодно, на перемене, на уроке - он вел у нас литературу и русский язык - да я даже легко мог заявиться к нему домой если требовалось. Но официальный вызов в кабинет директора, предполагал крайнюю серьёзность. Тогда он попросил меня написать для стенгазеты заметку о случившемся в школе ЧП, была разгромлена дорогущая школьная теплица. Казалось бы местечковое внутришкольное происшествие, да и для стенгазеты я уже давно не писал. Вдобавок выяснилось, Толика он попросил о том же самом. Но я прекрасно понимал, почему он даёт нам это поручение. Понимал и сгорал от стыда. Таракан знал, что мы в том разгроме очень даже участвовали. Знал, что это мы её разгромили. Это был экзамен на честность от учителя.

Журналистами мы не стали. Толик забросил писать одновременно с последним звонком, я же пытался, но после скандала с одной из статей тоже свернул с неровной журналистской дорожки. Теперь я занимался бизнесом и семьёй, а Толик слесарил в автосервисе, пил и строгал детей направо и налево.

-Много наливаешь. -попыталась притормозить заведующего алкоголем Анатолия отличница Инна.

Наша главная отличница, единственная в нашем классе претендентка на золотую медаль. Её Таракан видел врачом. Гениальным врачом, настоящим доктором. Не знаю почему, Инна одинаково успевала по всем предметам, получая одинаковые пятёрки. Но он почему-то видел её именно врачом, верил, что это её. Поэтому и советовал, говорил ей прямо, углубляться только в биологию и химию, пожертвовать другими предметами. Не убедил.
Врачом Инна так и не стала, да и не пыталась. После школы проучилась поочередно в парочке университетов, с трудом вытянув по сессии в каждом и благополучно бросив. Не получалось у неё учиться после школы, совсем не получалось. Она словно неопытный спортсмен выложилась по полной ещё на старте, ещё в школе. А на дальнейшие соревнования сил не осталось. Перегорела. Школьная медаль осталась единственным трофеем.

-Вина то почему не взяли? -обратилась ко всем сразу первая красавица класса Машка и горделиво словно хвастаясь добавила, -Я водку не пью вообще.

Сейчас от её школьной красоты не осталось ничего. В свои тридцать пять она успела из красотки превратиться в дородную тётку с пропитым лицом под толстенным слоем дешевой и яркой косметики. Про нелюбовь к водке явно соврала. От той изящной Марии, в которую были влюблены когда-то все парни класса поголовно, остался похоже лишь горделиво вызывающий взгляд.

Владислав Иванович поначалу тоже не видел в Машке ничего кроме бесполезной красоты, быть неприступно желанной был пожалуй её единственный козырь. Но уроки литературы раскрыли её умение. Когда Маша читала вслух какое-либо произведение или стих, она делала это с таким эмоциональным выражением и даже надрывом, так вживалась во всё происходящее в книге, что мы все дружно и безоговорочно начинали ей верить. Верить, что это было именно с ней, это её история. Возможно конечно всё дело было в её красоте и нашем юношеском спермотоксикозе. Так или иначе, Машка получила прозвище Актриса, ну и соответствующую цель в жизни - стать известной и знаменитой. Таракан её поддержал и вскоре в школе появился драмкружок с примой Марией.

Но и она не использовала свой талант, не смогла. После школы, из-за вспыхнувшей вдруг любви осталась в родном посёлке и теперь с периодичностью раз в три года стабильно выходила замуж и рожала очередного ребёнка.

-Не было вина. -Толик вытряс из бутылки последние капли водки.

Мы взяли рюмки и молча стояли под мелким моросящим дождём.

-Опять все молчат. -недовольно проворчал Серёга, -Мне что ли снова речь толкать?

-Не стоит. -Толик улыбнулся, показывая всем практически полное отсутствие зубов, -Ты всегда одинаковую речь толкаешь. Ещё с похорон Иваныча как начал. И блюешь потом тоже одинаково.

-Да пошёл ты! -обиделся Серёга, -Сам тогда теперь говори.

-Да ладно, хорош барагозить, говори давай.

Речь Сереги была неотъемлемой частью нашей традиции, наших осенних встреч на поселковом кладбище. Так получилось.

Началось всё в одиннадцатом классе когда мы также осенью, таким же холодным и мокрым октябрем, хоронили Владислава Ивановича. Как его любимый класс, мы шли впереди траурной процессии, несли венки, а потом уже на свежей могиле нас попросили что-нибудь сказать. Никто не смог. Никто не знал, что говорить. Серёга тогда говорил. Говорил долго. О том, что Таракан успел сделать, что ещё мог бы сделать, каким замечательным учителем и директором был. Сказал и сразу побежал в кладбищенские кусты поливать землю содержимым желудка. И так теперь было каждую нашу встречу здесь. Серёга сначала говорил, а затем блевал всё в тех же кустах. Традиция, мать её.

Серёга по мнению Иваныча, должен был стать пробивным адвокатом или юристом. Всегда и во всём первый, пусть не блистал в учёбе, но за счёт отлично подвешенного языка и ярких мыслей он мог любого убедить в своей правоте, направить куда требуется. Легко и непринужденно, он сам верил в то, что говорил, даже если всё это только что придумал. Это была его, как говорится фишка. И Таракан знал как это использовать. Но Серёга конечно же не использовал. Умение красноречиво говорить в жизни ему пригодилось и не раз, оно помогло развести на секс не один десяток девчонок. Другого предназначения своему таланту он не нашёл.

Никто из нас не использовал в жизни советы Иваныча, никто. Никто не оправдал его надежд. Детские мечты никогда не сбываются, особенно если не стремиться их осуществить.

-За тебя, Владислав Иванович. -начал привычно Сергей, -Жаль, что тебя не стало. Очень жаль. Глядишь и мы все по другому жили бы.

-Ты серьёзно? -я не сдержался в этот раз, -Вы, блять, серьёзно так думаете?

-Ты о чем Сань? -Толик повернулся с недовольным видом, ему не терпелось опрокинуть в себя рюмку водки.

-Вы реально думаете, что будь он жив, у нас бы всё по другому в жизни было?

-А то! -Серёга был готов обсудить и это, -Он бы легко помог поступить мне на юридический после школы. Тебе, между прочим, он журфак обеспечил бы, как и обещал. Он нам помог бы сто процентов, я уверен.

-Как? Всему классу обеспечил бы поступление в разные ВУЗы? Ты веришь в это?

-А почему нет? -Толик становился всё недовольнее, хотел наконец выпить, -Он мог, не последний человек был всё-таки.

-А без него, что нам помешало? Что?

Все молчали. Я уже клял себя внутри за то, что начал этот разговор. Но идти нужно до конца, раз уж сделал шаг. Экзамен на честность.

-Иваныч видел в нас это, подсказывал, направлял. Он увидел в нас потенциал, а мы, сука, его сами в себе не увидели и не использовали. Мы! Мы не смогли! Мы сами всё проебали. Почему он верил в нас больше чем мы сами?

Никто не ответил. Все молча выпили. В этот раз Серёга не блевал в кустах, видимо потому что не договорил свою речь. Традиция полетела к чертям.

Мы разошлись. Домой я возвращался на пару с сильно захмелевшим Толиком, у него были проблемы с алкоголем и даже маленькая доза пьянила его со страшной силой. Я решил доставить его до дома.

-Сань, а ты что тогда написал? -спросил он вдруг уже у своего подъезда, -Тогда, про теплицу.

-Как было так и написал. А ты?

-А я не писал. Отказался.

Я помнил, Толик тогда неожиданно удачно заболел. Не мог писать и в срок не уложился. Я же заметку тоже не написал, отказался. Я принёс Иванычу рассказ о том как громил теплицу и попросил оставить для стенгазеты всё как есть, ничего не убирать. Экзамен на честность сдал, о чём пожалею еще не раз в жизни. Как окажется в дальнейшем, за неё часто бьют лицо, что обидно. И да, журналистом я конечно же не стал. Возможно по этой же причине, кто знает.

Так наши традиционные встречи на кладбище закончились. Нет, мы посещали и посещаем могилу учителя. Но больше не делаем это вместе. А я наконец понял, почему мы встречались именно там. Каждый приходил на могилу своей мечты, своего сдохшего неиспользованного потенциала.

-Ладно, Сань, до завтра. -сказал тогда Толик и уже входя в тьму подъезда обернулся и бросил, -Поломал ты хорошую традицию, Сань.

Я пожал плечами, развернулся и побрел домой. Было всё также холодно и сыро.