По горящим путевкам ездили* с дочкой на северный Кавказ.
В Невинномысск поезд пришёл вечером и поэтому в Домбай* везли нас автобусом уже ночью. В темных окнах метались придорожные фонари, выхватывая пятна снега, мы маялись без сна и только часа через три, продрогшие и умаявшиеся, подъехали к двухэтажному корпусу гостиницы. Нас накормили, развели по номерам, и мы тут же ткнулись в подушки, а утром…
После завтрака вышли на улицу и нас ослепило сумасшедше-яркое солнце, теплынь, бегущие с гор ручьи, а у дорожек - прекрасные крокусы!
И уже после обеда поднимались по подсыхающей лесной тропинке в горы. Снег островками прятался под деревьями, на проталинах ёжиком зеленела травка и пели, звенели птицы многоголосо, радостно, томящее! А вскоре меж крон замелькали синеватые пики гор, заворковала речка. Долго сидели на камне, любуясь разлапистыми елями и призрачными вершинами гор, слушали серебристый голос речушки и в душе что-то трепетало, звенело под стать и этому воркованью воды, и этим радостно-озорным хорам птиц.
Потом снова поднимались всё выше, выше и вдруг как-то неожиданно открылось кладбище альпинистов. Памятники еще тонули в глубоким, оседающем снегу, но меж нависших над ними берёзовых ветвей, прямо у наших ног, с черного мрамора улыбались совсем молодые лица.
- Ну, что ж... Царство им небесное, романтикам, - сказала и вдруг услышала:
- Вот и мои здесь...
Оглянулась. Позади стоял мужчина в клетчатой рубахе и с рюкзаком, высокий, седоватый. И уже вместе с ним спускались к Домбаю, а Арнольд Вацлавич всё рассказывал и рассказывал о горах, называл пики, - он здесь всё исходил, излазил, и сейчас отдыхает в Алибеке, километров за семь от Домбая. И снова пели-заливались птицы, серебром звенело и блистало в водах горной речушки солнце и пьянил густой дурманящий аромат весны.
В первый же день дочка научилась спускаться с гор ловко и быстро, да так обгорела на солнце, что покрылась пятнами.
- Ой, какая я стра-ашная! - воскликнула, взглянув вечером в зеркало.
Но всё же пошла в бар, и какой-то «крутой мужик» угощал ее там коктейлями и орешками.
- А я попрощалась с ним и ушла, - улыбнулась: - так что наши ребята из группы даже гордились мной.
И потом один из них все дни не отходил от неё… Симпатичный был этот Андрей, но дочка только покрикивала на него, - он, видите ли, заикается, - и когда возвратимся домой, он будет звонить и звонить ей каждый день целую неделю, пока она опять ни прикрикнет: все, мол, не звони больше.
Хорошо просыпаться и видеть синеватые и недостижимые вершины, - есть в этом что-то от утренней молитвы, - но когда подъёмники приближали к ним, то казались они просто заиндевевшими громадами льда, отчего становилось диковато и зябко. Нет, не было уже в них ничего притягательного, лишь при спуске... От проплывающих склонов, заросших елями и расчерченных просеками снежных лавин, - словно трещинами! – становилось жутковато, но и восторженно.
Почти каждый день поднимались к пологой поляне, укрытой сияющим снегом среди сосен и гор. Ах, как же пронзительно радостно было скользить на лыжах, падать и кувыркаться в ласковом, теплом снегу под холодным и строгим взглядом почти отвесных вершин, а потом спускаться к гостинице и снова падать, падать... И спалось после такого дня отлично, - будто погружалась в баюкающую, мягкую пустоту.
Наш знакомый альпинист приходил каждый день, и уже втроем бродили вокруг поселка, стояли на мостике над узкой, но шустрой речушкой, а в небольшом сквере петляли и петляли меж старых, отяжелевших, разморенных весенним теплом елей. И было с Арнольдом Вацлавичем легко и просто. Жаль, что, когда перед отъездом зашел проститься, мы даже чаем его не угостили, - в магазинах ничего не было.
А вскоре уезжали и мы. Было раннее утро и деревца еще поблескивали легкой изморозью. Автобус юлил меж скал, ущелий, с каждым километром горы становились все ниже, ниже, - будто таяли, - и, наконец, разгладились, дорога прижалась к берегу скользящей меж валунов Кубани и вдруг мы ощутили запах теплой земли, молодой травы, увидели квадраты чернозема и ярко-бирюзовой зелени.
А в Невинномысске всё уже заполонила весна и улицы города пенились цветущими вишнями. В ожидании поезда бродили по улочкам, сидели во дворе пятиэтажки под деревцем, усыпанном желтыми цветками, ели пирожки с повидлом, запивали чаем из термоса, на десерт щелкали превкусные семечки, купленный у бабули на уличном базарчике, а потом упаковывали большой керамический чайник, приглянувшийся в сувенирной лавке.
Быстро сгущались сумерки, в которые въезжали, но в окнах поезда еще мелькали выбежавшие на обочины оживающих полей цветущие деревца диких яблонь, теплый, напитанный лесными ароматами воздух втискивался в купе и всё сплеталось, звучало таинственным, радостным очарованием весны. Но трепетала, не уходила грусть об удаляющейся сказке, которая может не повториться, и от которой останется лишь снежная память Домбая.
*1987-й год.
*Домбай - горная территория в Карачаево-Черкесии в бассейне Теберды на Северном Кавказе