Сидр

СИДР


Я пошел в паб, потому что мне захотелось выпить сидра в субботу вечером, и не хотелось оставаться одному. Я рассчитывал встретить кого-нибудь из обычной компании, но если никого не окажется, просто почитать, а то и написать пару строк.
В пабе было пусто. Дубленку я отдавать в гардероб не стал, потому что на улице было морозно и выходить курить без нее было бы не комфортно. Гардеробщик сам подошел ко мне.
       - Нынче никто не сдает пальто в гардероб, - сказал он. - все берут пальто с собой.
Это был славный старик, он держал себя с большим достоинством. Мы с ним давно были знакомы, и он уважал меня за то, что я не веду себя плохо, даже когда выпиваю лишку.
       Он смотрел на меня выцветшими глазами, грустными, как у спаниеля.
       - Никто не отдает ни пальто, ни шуб. - повторил старик. - Я теперь не знаю, что я тут делаю.
Я посмотрел и увидел, что в гардеробе висит всего одно пальто.
       - Вы стоите на своем посту и делаете свое дело, - сказал я старику. - Вы отважно делаете свое дело, как я или девочки.
       - Спасибо, Игорь. - Старик, кажется, растрогался. - Спасибо. Вы меня всегда понимали. Но мне бы хотелось быть полезным. А я не чувствую себя полезным, когда все берут одежду с собой.
       - Вы всегда очень полезны, Виктор Владимирович. - ответил я. - Вы здесь приносите много пользы, и вы всегда на своем посту. Если бы все приносили столько пользы, как вы, мы бы сейчас жили просто прекрасно. Может, вы выпейте со мной чего-нибудь, чтобы мы жили прекрасно и приносили еще больше пользы?
Старик покачал головой. Он был непьющим, я давно знал это.
       - Если так будет продолжаться, я уволюсь, - сказал он. - Если так будет продолжаться, я очень быстро уволюсь. А у вас что, грустное настроение, Игорь?
Какого черта, подумал я.
       - У меня прекрасное настроение, - сказал я. - У меня замечательное настроение, но мне больно видеть человека, который так переживает из-за того, что ему не несут пальто.
       - Не беспокойтесь за меня, - улыбнулся старик. - Может быть, за вечер пару раз кто-нибудь ко мне подойдет.
Он отошел к гардеробу, а я отпил глоток сидра. Сидр был хорош. Это был «Magners», в меру холодный и в меру сладкий, он пах яблоками и был восхитительно золотист, если взглянуть через стакан на свет.
Я откинулся на спинку стула и постарался расслабиться. Думать мне не хотелось. Может быть, стоило бы попытаться что-нибудь написать, но для этого надо было думать, а мне не по душе сегодня было думать. Я стал смотреть за окно. Я любил этот паб за то, что в нем было большое обзорное окно - целая стеклянная стена. Можно было долго смотреть на улицу, особенно зимой, когда идет снег и темно, и люди двигаются быстро, согнувшись, прикрывая рукой лицо, а я сижу в тепле и смотрю на них, и пью сидр, и мне хорошо. А еще можно было наблюдать за машинами, как они осторожно выворачивают по заметенной дороге, и едут еле-еле, и снег сверкает в лучах фар. Если прийти часов в семь, часто застаешь пробку, тогда ты сквозь стекло чувствуешь, какие злые люди там, в своих жестяных коробках, как они устали и хотят домой, и, верно, здорово матерятся, что не могут проехать. А потом все незаметно и быстро рассасывается, и на улице не остается ни машин, ни людей, только метель, в это время в пабе как раз заведено ставить приятное кантри или старый рок. Я обычно в это время бываю пьян, и мои приятели, если они приходят, тоже бывают пьяны, и так приятно бывает  поздно ночью сидеть в баре, смотреть на пустую улицу и слушать кантри.
Я долго смотрел в окно и пил сидр, пока не поймал себя на мысли, что я опять начинаю вспоминать о том, что оставил позади год назад, и о том, что было сегодня утром и днем. Так я ни черта не напишу и ничего не прочту, подумал я, так я просто напьюсь.
А тебе не надо бы напиваться, сказал во мне кто-то холодный и рассудительный, потому что завтра тебе опять идти на работу, а ополченцы уже взяли аэропорт, и ты знаешь, как они это делали. Тебе нельзя напиваться, сказал кто-то во мне, потому что завтра они опять что-нибудь затеют отбить, или те, другие что-нибудь решат отбить, и тебе нужна свежая голова, потому что без свежей головы сейчас нечего делать на работе. С похмелья  можно что-то перепутать, или сделать так, что это не понравится ополченцам, или тем, другим, или тому дерьму, что сидит здесь, и последнее — самое плохое. Так что тебе нельзя напиваться и надо иметь свежую голову.
А пошел ты, ответил я этому холодному и рассудительному. Я и не собираюсь напиваться. Я просто хочу выпить сидр и скоротать вечерок. Я люблю скоротать вечерок за сидром, и ни о чем не думать, и смотреть за окно. Может, кто-нибудь заглянет. Или девочки подсядут.
Хотя нет, для девочек ты сегодня не годишься, честно сказал я себе. Для девочек надо, чтобы хотя бы что-то было внутри, а там сейчас ничего нет. Поэтому тебе и думать неохота, потому что внутри ничего нет. Если бы было что-то внутри, ты бы чего-нибудь написал.
Я повернулся к бару и поднял руку, подзывая официантку, а когда обернулся назад, увидел, что напротив меня сидит человек-гора и пристально на меня смотрит.
       - Чего уставился? - спросил я человека-гору. - Что ты на меня пялишься?
       - Ты что пьешь? - спросил человек-гора.
       - Сидр.
       - Водичка. Я не хочу сидр.
       - Возьми мочи.
       - Грубиян. Я возьму кальвадос, - сказал он. - Так у нас с тобой будет хотя бы относительная гармония.
       - К дьяволу гармонию, - сказал я. - Бери свой дурацкий кальвадос и перестань на меня пялиться.
Официантка принесла кружку сидра и кальвадос. Ее звали Жанна, она была хорошенькая и улыбалась человеку-горе. Она давно была к нему неравнодушна. Все женщины в той или иной степени были неравнодушны к человеку-горе.
Человек-гора, как и подобает такому монстру, был огромен, но у него была непропорционально маленькая голова и тонкие черты лица. Меня всегда это в нем забавляло — у него один кулак был размером почти с голову. Когда-то он занимался борьбой, и, как часто бывает, бросив спорт, слегка раздобрел. Он всегда сохранял спокойствие. Мы десять лет пытались его раздразнить, хотя, может быть, это не очень разумно, когда имеешь дело с человеком такого сложения, но он ни разу не вышел из себя. За счет этого спокойствия он был лучшим в нашей профессии, и еще к нему были неравнодушны женщины. Он мягко улыбнулся официантке и спросил:
       - Ты давно здесь сидишь?
       - Нет.
       - Давно он тут? - спросил человек-гора официантку.
       - Два часа, и все время смотрит в окно, - сказала Жанна.
       - А ты что-нибудь ел?
       - Да, - сказал я.
       - Нет, ничего не заказывал, кроме сидра , - сказала Жанна.
       - Следующий сидр пусть мне несет Марина, - заявил я.
       - Надо что-нибудь съесть, - решил человек-гора, - дай ему крылья Табаско, а мне ваш фирменный суп и Chilli con carne. И еще кальвадос.
       - Только Табаско — маленькую порцию, - сказал я, зная, что возражать бесполезно. - и сидр. Ладно уж, неси ты.
Жанна рассмеялась. У нее были немного неровные зубы, и она носила пластинку, и когда она смеялась, она прикрывала рот рукой, и можно было подумать, что она очень застенчива. Но она была правда мила, и мы любили ее, и предпочитали другим официанткам. Впрочем, они тут все были неплохи.
        - Давай выпьем, - сказал человек-гора. - А потом закусим. Но сначала давай выпьем, бродяга. Ты сегодня работал?
        - Работал.
        - Тогда понятно.
        - Я работал, а теперь хочу пить сидр и смотреть в окно, и не хочу ни о чем думать, - сказал я. - И есть я тоже не хочу.
        - Надо поесть. Я понимаю, но надо перекусить. А то потом, может, наши еще подойдут, - сказал человек-гора.
Я представил, кто может прийти.
       - Да, тогда надо перекусить.
       - Тяжело было сегодня?
       - Как обычно.
       - Твое здоровье, бродяга.
       - И твое, старина.
Жанна принесла еду. Она опять улыбнулась человеку-горе.
       - Юра, тебя любят девочки, - сообщил я ему.
Он смущенно улыбнулся. Он знал, что это правда. Официантки тут были строгих правил, но человеку-горе они все улыбались и даже иногда, когда было мало работы, соглашались посидеть за нашим столом, но только по его просьбе.
Он обхватил рюмку кальвадоса своей лапищей так, что она почти исчезла в ладони, и спокойно спросил:
       - Что там было сегодня? Я не смотрел телевизор.
Я посмотрел на него и позавидовал его спокойствию и невозмутимости.
       - Они размолотили этот несчастный аэропорт к чертовой матери. В ошметки раздолбали. Вдребезги. Понимаешь? Они разнесли его так, что там камня на камне не осталось.
       - Они давно к нему подбирались, - заметил Юра.
       - Но теперь им это удалось, - сказал я. - А наше вонючее телевидение показывало весь день трупы. А ихнее вонючее телевидение тоже показывало весь день трупы. Все в пылище и грязные, и в крови. Было заметно, как один там валялся без руки. А другой откинул голову прямо на арматуру. Куча убитых. И все, как всегда, валят все друг на друга и никто ни черта не хочет делать, чтобы все это прекратилось.    
       - Давай выпьем.
       - Давай.
Мы выпили. Человек-гора спросил:
       - А наши что?
       - Сначала молчали, как в рот воды набрали. Потом разразились потоками говна в сторону тех, других. Ну и те в долгу не остались.
Юра кивнул.
       - Ладно, черт с ними со всеми. Поешь.
Я пододвинул к себе куриные крылышки. Они были сухие и приятно похрустывали на зубах. Их подали со свежей морковью и сельдереем. Было хорошо как следует прожевать курятину, закусить ее сельдереем и запить сидром.
       - К нам уже месяц просится Олег, - сказал Юра. - Я его отшиваю. Очень вежливо.
       - Он все так же считает, что все идет как надо?
Юра засмеялся:
       - Он бы тебе в два счета сейчас доказал, что все делается правильно и единственно верно. Ты же давно не читаешь Фейсбук, а он там ведет мощную агитацию. Всем растолковывает, как надо. Любо-дорого посмотреть. А на последней демонстрации за мир взял фотоаппарат и пошел снимать. Я его спрашиваю - «Зачем?». Он мне отвечает — «буду составлять реестр врагов отечества»....
       - Мудак.
       - Да нет, деньги отрабатывает, думаю.
Я покачал головой:
       - Может, и деньги. Но ты хорошо делаешь, что его не пускаешь. Не могу я сейчас слушать таких.
Человек-гора помолчал.
       - А еще год назад ты готов был слушать многих.
       - Год назад все было по-другому, - сказал я. - Совсем по-другому. Год назад можно было слушать кого угодно, и многое, что они говорили, казалось разумным, и вообще — год назад мне было не до того. Я, если помнишь, жениться собирался. По фигу мне было на эти дела. Да и не было такого. Это же все чуть позже началось, верно?
       - А сейчас?
       - А сейчас мне не по фигу. На все по фигу, а на эти дела — нет.
Юра опять кивнул:
       - Да, этот год здорово расставил точки над i.
       - Над ё. Над ё-мое.
Человек-гора ухмыльнулся.
       - Пусть над ё. Но ты должен быть в форме.
После еды и еще одной кружки сидра я расслабился и почувствовал, что все, наконец, отступает, и внутри становится так, как я хочу. Я понимал, что я уже немного нетрезв.
       - Я в форме. Я сейчас в самой лучшей форме, - сказал я человеку-горе.
       - Нет, но ты будешь в форме. Я тебя знаю, - ответил он.
       - Нет?
       - Пока нет.
       - Ну и хрен с ней, с формой, - весело ответил я. - Терпеть не могу форму. Я — за содержание, а с формой, хрен с ней. А содержание у меня богатое. Я битком набит содержанием. С таким