Вообще-то звали ее - Люськой, реже - Людмилой. Про таких говорят - "Пацан в юбке." - Отбреет любого, кто ей не по нраву. Жила она с матерью - тетей Аней, работающей нянечкой в детском саду. Отца она не помнила, да и не старалась вспоминать. Наверно было отчего... После окончания восьмилетки поехала поступать в Красноярск.
На вопрос - На кого? - коротко отрезала - Там посмотрим! - Года два ее не было в поселке... Появилась - короткостриженная, с сигаретой в зубах.
- Ну как учеба? -
- Зашибись! -
- И кто ты теперь по профессии? -
- Радист-обделочник. -
- Это как? -
- Училище наше готовило радистов и штукатуров-обделочников, я и отучилась по обеим специальностям. -
Так это прозвище к ней и прилипло - Люська - радист-обделочник. Приврала конечно. Азбукой Морзе там и не пахло...
Месяца через у Люськи обозначился животик. Тетя Аня всплеснула руками - Нагуляла все-таки, шалава! - Но куда деваться? Дочь все-таки... Пришло время - родила Люська пацана. Недолго понянчилась тетя Аня с внуком - ушла тихо во сне... Осталась Люська одна в маленьком домике с пацанчиком на руках.
Зачастили к Люське мужики. Можно посидеть, выпить, да и лаской женской Люська никого не обделяла. Постепенно пристрастилась к спиртному, а домик Люськин прозвали - ямой. - Ну че, нырнем седня в яму? - вопрошали местные гуляки. - Чья очередь с Люськой шуры-муры? -
Постепенно Люське до того это приелось, что во время любовного акта она умудрялась читать книгу, а очередному ухажеру выплескивала - Ну, чо? Закончил? Давай, вали - мне утром на работу... -
Держала Люська поросят. В деревне, да без живности, как-то было не принято. В магазинах - шаром-покати. Социализм все побеждал, но это было где-то далеко.
По радио и телевидению все чего-то доили, набивали закрома, повышали производительность труда. Народ кивал, поддакивал и шел в свой курятник за свежими яйцами...
Лето на дворе... Поросят обычно к ноябрьским праздникам колят, когда уже морозец на улице и мясо можно хранить в чулане. Но приспичило чего-то Люське.
Позвала она мужиков. Те, как полагается, забили борова, освежевали, прибрали мясо, да и сели в доме свеженину обмывать. Люська суетилась тут же - в сенях. Там стояла железная печь, на которой она жарила мясо. Торопилась. Мужики уже поддали, закусили огурцами, да помидорами. Но какая это закуска, когда по округе разносится запах жареного мяса,
щекочет ноздри и выбивает слюну. Чтобы ускорить процесс жарки, Люська подбросила в топку побольше сухих дров. Печь раскалилась докрасна, жаркое пришло в готовность.
Люська сняла большую сковороду и занесла в избу, прикрыв за собой дверь, так как жар от печи шел в кухню, где сидели мужики.
Тут начался основной процесс возлияния. Стопка за стопкой, и вот уже потекли пьяные разговоры на разные темы - от международного положения, до Люськиного декольте...
В разгар пиршества дверь в избу распахнулась и на пороге появилась соседка Нюрка истошно крича - Люська! Горишь! Караул! -
От раскаленной железной печи загорелась крыша сеней, а за ней и крыша дома. Люська в панике кинулась на улицу. Носилась ошарашенная, не зная, что спасать в первую очередь.
Пьяный тракторист, Вовка Бондарчук, сидя за столом икая произнес - С-сейчас, ик, допьем и пойдем тушить... - Какое там...
Солнечный летний день только добавлял жару. Еле-еле выбрались из горящей избы горе-пожарники. Пожарной части в поселке не было. Воду возили на конской телеге бочками.
Пока местный водовоз привез бочку воды от Люськиного домика остались только остова двух печей - кирпичной, да злосчастной - железной.
Вот те и свеженина...
Люську без жилья не оставили. Дали квартирку в "учительском" доме. Школу в поселке закрыли и учителя поразъехались.
Прошло время... Все забылось. Подрос Люськин сын. Появилась дочь. Подобрала Люська с улицы мужичка, чтобы хозяйство поддерживал.
С годами стала еще более разбитной. Продолжала выпивать и гуляла направо и налево. Тут ее уже стали величать - Люсьен. Уж очень она стала походить на французскую актрису,
Ани Жирардо.
...Новый год. Первое января. Мороз трескучий! Местный завхоз, Федька Штырин, шел по улице, соображая - где бы опохмелиться?
Озноб прохватывал его. Пустынно. На улице - ни души. Даже собаки перестали лаять, боясь простудиться.
Вдруг - навстречу, Люсьен, с неизменной сигаретой в зубах.
- Федька! С Новым годом! Твою в копейку... -
- С Новым годом, Люсьен! - дрожжа от холода и похмелья, едва выдавил из себя Федька.
- Болеешь, бедолага? А у меня шампанское есть! - и распахнула шубейку.
У Федьки на несколько секунд прошел озноб. Люсьен стояла перед ним - в чем мать родила, а из внутреннего кармана шубейки торчала бутылка шампанского.
Федька стоял, раскрыв рот.
- Че, голой бабы никогда не видал? Жена тебе, че - не показывает? - и запахнула шубейку.
- Ну, Люсьен, ты даешь! Мороз ведь... -
- Да пока не даю никому... А вообще - мне по барабану! Ну ты идешь со мной? -
- А куда ж я от этого богатства денусь? - просипел Федька и засеменил вслед за уходящей Люсьен. Похмелье как рукой сняло...
Много жизненных передряг выпало на долю Люськи. Неизменным оставался ее характер прямолинейной и бескомпромиссной бабы.
Выросший сын свозил однажды ее на море. Зайдя по пояс в воду и широко раскинув руки, Люська произнесла - Бля...хорошо-то как! -
Иван... А что? Жизненно и правдиво!
