Шаман

Коль зашла речь, не мешкая. Мы с Мишей мешочники; Коляну на башке тесали, теша себя. Как у вас тут пища? Мыши не пищат? Может, кто пишет? А: предпочитал алкалоиды. Б: не воспринимал алкоголь как таковой, как-то не по приколу было. Переклинило в окоеме окна: на. А утро? Ежесуточно - в разверстую глотку глагол, чтобы не мучительно стало за прожитое зазря, а глумливцы пускай глупят, им положено, у них дорога главнее. Был резок и прям, хоть и как-то порой падок. На стуки сердца никто так и не отозвался, за дверью сопели, смотрели в глазок, но на звяк колокольцев ничуть не приотворили, да и урожая осин не будет. Свистеть тоже - попрошу туда. И вот уже в сентябре все синие как сны оскользнулись по сияющей глине, позже заскользили по льду. Ему не везло, но во зло немел. Его вывезли за город, поздней секундой осени, птицы уже покупали билеты на дирижабль. Вырыли ямку - сами. Поставили в нее - на колени. Из гладко зарезанной плоскости земли торчал и корчился обрубок червя. И кровь текла - красная. Ствол холодный, его аж передернуло. Или затошнило. Щелк. Осечка. И? Дрожала, шепча о чем-то, осина, а с нею в межсезонье выткали промеж жал пение от А и до - а ты? Я-то? Ты-то, да. Ну, а я-то чур тогда поведу, я умею, ведь я из Японии: R. И если уроним взгляд вниз, то увидим, как ноги его завершены парой педалей. Рулит, радостен, пронзая по большаку поселки городского типа. Надотен ли ему тамтам? Едва ли. Хотя, это смотря где: ну, а я? Как ты? Да никак. Я тыльная сторона пламени, я тень от струны, на конце которой горит ночник, а дневник я вести не стал: гербарий. Олово плавилось и текло, как ртуть. Ало, а это кто? Стоя по туловище в траве, имеет позванивающий бубен, чуть ли не тамбурин. Весь в висюльках и бахроме, потертостях, бисере и наколках: Коля, кленовый лист и орнаменты. Изнанка зияет тотемом шерстистого носорога, а слизистая сочится многоцветным Кетцалькоатлем. Клинило и сводило от холодов одинокое тело. А я летело. Хотело ли Хо? А когда потеплело, и снег, исчернев, сошел на глубокое нет, выяснилось, что обстоятельства таковы. Вас видели в том краю. Мало того, и в том доме тоже. Как это так - меня?! Да вот так. Посреди ночи, кромешной, как наша жизнь. Один из вас влез в окно. На цыпочках просеменил в калидор, где на цырлах разъял цепочку; дверь скрипнула, пропустив остальных. Запалили факелы, протрубили в трубу и лестницей поднялись этажами выше. Будили, избивая, семью. Извязали запястья. Икону мотали скотчем, прятали в сумку через плечо. Все четверо в масках - так зачем пристало причинять смерть?! Мальчику годик, девочке шесть. Подожгли и заживо всех на тот бестолковый свет. Да нам ли походить на? Мало ли. Ага, но ведь словно бы вылит. Николай, а Николай - отгадай-ка и гуляй. О, юга. На Николь лица не было, а у Кольки моего мопед чего-то не того: фурчит. Вышел в февраль - наколоть дров. Забор. Будка. В ней собака: смотрит. Хвостом махнула, отвернулась, надоел. Гуси: Gagaga. Камлаем, катаем вату. Валенки не ахти. Тут - ту; а было время, шаманов шаталось по свету как грязи. Им пахло дымом, и тонко звенел гнус. Эвенк, алтаец, то ли вообще толтек. Не без цирроза печени в личном анамнезе, грустное небольшое личико подернуто проволочною сеткой грехов, и глаза зрят сейчасшное. Неплохо, хотя и зря разбирался в политиках государств (смотрел телевизор). А во снах - если не летал - имел обыкновение видеть, как спасает от гибели и тоски заблудившегося в тайге (тундре или лесистой степи) путешествующего мецената, который и обеспечивает ему безбедность. Какой цирроз, я в жизни не пил настоек, а мухомор курю, да и то - изредка. Сделайте мне узи, неверующие. Ага, ща сделаем. Ведь прежде, причем весьма и весьма, по дедуктивным предположениям и интуитивным наитиям, обратным, ретроспективным прогнозам, - полтора десятка тысяч бессмысленных лет тому, - шаманизм был всей суммой нематериальных человеческих колебаний, от прикладной космологии до института скорой помощи. В междуречьях и на нагорьях. В ущелье белая пенится и поет речушка, все круглое, как луна, время без устали полируя камни. И человек не рождается. Звук слышится, слышимостью пресуществляясь среди фрагментов черного человечьего бытия. И не умирает. Цвет светится, как пятно на ослепшем веке. И все всегда будет, хотя вот так вот пойдешь-поищешь - а и нет ничего подобного. Разницы - тоже нету. Самими собой прошли, светом нездешним, решили было сыграть ни с того ни с сего и вдруг в без пяти минут прятки, и загадали себя как людей на время, нарезанное кругами, и были вскоре забыты, а накануне ночи и поименно приняты за других, и вот потому-то все так и. Что это было такое? Родился, жил и боролся. Искал, не нашел. Не сдался - мучительно и счастливо - челове Щелк.