Реминисценции, или что-то вроде того

                                                                        РЕМИНИСЦЕНЦИИ, ИЛИ ЧТО-ТО ВРОДЕ ТОГО

3. CОВСЕМ  НЕДЛИННАЯ ПЬЕСА

Все исполнители находятся на сцене, Все говорят одновременно,
перебивают друг друга и ведут себя в высшей степени несолидно.

УЧЕНИК. Пифагор, как вернуть утраченное?
ПИФАГОР. Вначале поищи там, где его нет, а потом там, где оно есть. Обязательно найдёшь.
УЧЕНИК.  А тебя, Сократ, все считают некрасивым. Почему?
СОКРАТ. Я себя таким не считаю. Выходит, не все.
УЧЕНИК. Позвольте…
КСАНТИППА. Нет, не позволю!
З А Н А В Е С


4. КТО БЫ ЭТО БЫЛ?

Сначала никого и ничего не видно и не слышно. Потом видимость не улучшилась, но послышались звуки шагов. Шаги приближаются, приближаются, потом начинают удаляться. Стихли. Кто бы это был?
ДАЛЁКИЙ ГОЛОС  (ветер унёс его). О!
З А Н А В Е С


5. ЦЕЗАРЬ  В  АЛЕКСАНДРИИ

ДЕЙСТВИЕ  ПЕРВОЕ

Вечер. Скучающие караульные у ворот играют в шахматы.

ЛЫСОВАТЫЙ (неуверенно). Пожалуй, я пойду вот так.

Передвигает фигуру.

ВОЛОСАТЫЙ (обрадовался).  А я  так.

С победным стуком переставляет свою фигуру.
Мат!
ЛЫСОВАТЫЙ (прищурился). Погоди. Конь так не ходит.
ВОЛОСАТЫЙ (горячо). Как это  не ходит? Ничего ты не понимаешь. Меня учил лучший шахматист. Он рассказал, что эту игру привёз из Индии сам Искандер Великий. Там все играют.  
ЛЫСОВАТЫЙ (качает головой). А я думаю, что даже в Индии конь так не ходит.

Начинается брань и потасовка. Как ходит конь в Индии, остаётся невыясненным.    

ВОЛОСАТЫЙ. Не спорь. Лучше посмотри, кто идёт.

Звучат буцины, и вместе со свитой появляется Цезарь.

ЦЕЗАРЬ (оглядывается по сторонам). И здесь их тоже нет.
ЛЫСОВАТЫЙ. Аве, Цезарь. Кого ты ищешь?
ЦЕЗАРЬ. Птолемея и Клеопатру.
ЛЫСОВАТЫЙ. Понятно. А не можешь ли ты объяснить, как ходит шахматный конь?
ЦЕЗАРЬ. Однажды мне уже задавали такой вопрос.
ВОЛОСАТЫЙ (с надеждой). И как ты ответил?
ЦЕЗАРЬ (растерянно). Не помню.
Уходит.

З А Н А В Е С

ДЕЙСТВИЕ  ВТОРОЕ

Александрийская библиотека. В данный момент закрыта. Вбегает Клеопатра.

КЛЕОПАТРА (тяжело дышит). Ух, совсем забегалась. Страх и ужас. Ужас и страх. Говорят, римляне никого не щадят.

Входит Цезарь.  Один. Без свиты. Любуется колоннами. Они и впрямь прекрасны.
На Клеопатру внимания не обращает.

КЛЕОПАТРА. Этот джентльмен выглядит совсем нестрашным. Попрошу у него защиты. Эй, как вас там, сударь!
ЦЕЗАРЬ (вздрогнул, очнулся от своих мыслей; нам эти мысли, следует думать, неизвестны). Кто меня зовёт?
КЛЕОПАТРА. Это я.
ЦЕЗАРЬ. Ты помешала моему уединению. Я только что принялся сочинять в уме новую книгу, «De bello Africano».
КЛЕОПАТРА (сморщила свой прехорошенький носик). Подумаешь!
ЦЕЗАРЬ (в сторону). Несчастная. Она даже не представляет, что говорит с великим Цезарем.

Появляется Дух Истории.

ДУХ (крутит носом). Если сейчас между ними не пробежит искра, история, вполне возможно, пойдёт другим путём, и весь задуманный  мной спектакль просто не состоится.  

ЗАНАВЕС

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Всё-таки они нашли друг друга. Весёлое празднество. Вино и фрукты.  Разудалые песни. Варварские пляски. Клео-патра строит глазки Марку Антонию. Цезарь приткнулся в уголке, читает, пишет и диктует одновременно.

ОКТАВИАН (чешет затылок).  Однако…
БРУТ (примирительно). Ну, это как сказать.
ОКТАВИАН (встрепенулся). Впрочем, …
БРУТ (бодрится). И у меня, кстати, есть одна идея.

ЗАНАВЕС

6. КОМНАТА, В КОТОРОЙ НИКОГО НЕТ

Комната интеллигентного человека. Много книг. Всюду книги − никому не интересные сегодня класси-ки и толстые альбомы репродукций. Много пыли. Всюду пыль. На полу одиноко валяется старый боти-нок с шипами, позволяющими уверенно ходить по ледникам. Второго не видно, и это наводит зрителя на самые грустные размышления. В углу стоят древнегреческие амфоры. На стене среди картин (совсем неплохих) висит бивень молодого мамонта. Из соседней комнаты раздаются голоса.

1-й ГОЛОС. Дорогая, мне кажется, что во всём мире не найдётся другой женщины, по утрам читающей Ницше.
2-й ГОЛОС. Ты не забыл, что сегодня…?
1-й ГОЛОС. Конечно, не забыл. Я ничего не забываю. А если забываю, то потом обязательно вспоминаю.  
2-й ГОЛОС. Я тоже.
Пауза
Смотри, смотри, какое солнце!
1-й ГОЛОС (с непередаваемой интонацией). Солнце…солнце...солнце...
2-й ГОЛОС. Я вижу − корабль уплывает.
1-й ГОЛОС. А я слышу хор матросов: Океан! Океан! Мы больше не вернёмся. Мы больше не вернёмся.
ЗАНАВЕС

7.  ТВОРЕНЬЕ, ХОТЬ КУДА !

Где-то в неизмеримой глубине мира (или на недоступной вершине его, что, если смотреть на вещи ши-роко и пристально, по сути своей − одно и то же) в некоторый неопределённый момент времени (оттого мы и не знаем, случилось ли то в прошлом или оному ещё предстоит случиться в будущем) многомуд-рый Творец всего сущего, немало утомлённый своими нелёгкими занятиями, а с ними и недомоганиями, неизбежно присущими старости, стал понемногу терять уверенность в своих возможностях и потому, обращаясь к новому внушительному проекту, пожелал узнать мнение своего лучшего ученика, на кото-рого он уже давно возлагал свои надежды и ожидания.

ТВОРЕЦ. В этот раз мой деятельный разум желает создать совсем уж необычное существо − условно назову его человеком. Хочу увидеть, сумеет ли оно собственными усилиями успешно вписаться в природу, стать её необходимейшей частью, благополучно развиться, достигнуть совершенства и тем доставить немалое развлечение нетерпеливому сердцу моему (и твоему то-же, если в тебе проснётся интерес к результату эксперимента). Что скажешь ты?
ЛУЧШИЙ ИЗ АНГЕЛОВ. Всё, что сказал ты, очень любопытно внимательному слуху моему. Однажды ты уже взыскал меня своими милостями и почтил, непонятно за какие заслуги, удиви-тельным именем − Светоносец. Я пока ещё не сумел оправдать его: ведь ничего подходящего до сей поры не подвернулось. И вот, Созидатель, ты направляешь моё неугасаемое стремление в сторону нового, пока неведомого, но в будущем примечательного мира. Мне бы воспрянуть, возликовать, буквально лопнуть, ощущая твоё великое доверие и свою избранность, но я не в силах разделить с тобой восхищение твоим наивным замыслом. Боюсь, всю суть его мне не да-но постичь.  
ТВОРЕЦ. Смысл каждого значительного события открывается при рассмотрении необходимой последовательности действий, реализующих данное явление единственным, наилучшим спосо-бом, позволяющим не заботиться о других возможных вариантах.
ЛУЧШИЙ ИЗ АНГЕЛОВ (в сторону). Если этот дремучий старикан думает, что мне теперь по-нятней стало, он сильно ошибается. Ну что с него возьмёшь?  Блажит, и только.

По лицу Творца прошла тень.

ТВОРЕЦ. Да, ошибался я, но с этого мгновенья не ошибусь.

Долгая мучительная пауза.

Только не нужно таращить на меня глаза: я читаю твои мысли так же легко, как и свои собст-венные. Я ощутил, что мне даровано великое понимание, хотя нет в том большой радости, по-скольку абсолютное знание, уж поверь моим словам, никогда не заменит светлое чувство неве-дения.
ЛУЧШИЙ ИЗ АНГЕЛОВ. Вот незадача! Смущён я и не знаю, в чём резон служения тебе, коль ты теперь всеведеньем богат.
ТВОРЕЦ (тоном Вотана, прощающегося с Брунгильдой).  Конец служению. Сейчас я убедился: ты − жалкий раб мечтаний недостойных.
ЛУЧШИЙ ИЗ АНГЕЛОВ. Я так ценил твоё благоволенье и так нелепо потерял его. Свои со-мненья спрятать не сумел. Не усмирил, чего душа желала тайно.
ТВОРЕЦ (нетерпеливо машет рукой).  Прощай. Поторопись. Иди своей дорогой.
ЛУЧШИЙ ИЗ АНГЕЛОВ. Скажи, хозяин, просвети − куда идти, что ждёт меня в пути?
ТВОРЕЦ. Скажу: я ясно вижу − твой новый путь к познанью не ведёт. Начавшись, в краткий срок закончится паденьем.
ЛУЧШИЙ ИЗ АНГЕЛОВ. Ужели в бездну свергнешь с высоты?
ТВОРЕЦ. Получишь всё, что заслужил, несчастный. И в миг паденья в чёрный мрак твой лик стыдом запламенеет, отчаянье сотрёт следы блаженства, и месть тебе протянет руку дружбы.
ЛУЧШИЙ ИЗ АНГЕЛОВ. Неутешительно слова твои звучат. Грядущее нельзя ли изменить? Оно меня пугает бесконечно.
ТВОРЕЦ. Нельзя ли изменить? Нисколько. Открылось мне, что мир − всего лишь математиче-ский проект. В том нет сомненья − совершенен! Все формулы верны и вечны. И остаётся только покориться им.
ЛУЧШИЙ ИЗ АНГЕЛОВ. И ты готов покорность проявить?
ТВОРЕЦ. Перед самим собой склониться? Что за глупость! Ты до сих пор, простак, не догадал-ся, что математика и я − одно и то же.
ЛУЧШИЙ ИЗ АНГЕЛОВ. И впрямь я был дурак!
С треском проваливается в преисподнюю.
З А Н А В Е С
8. НОЧНАЯ СЕРЕНАДА

Сцена затемнена. Слышатся крики, звуки выстрелов и взрывов.
Сцена медленно освещается. Всё равно ничего нельзя понять.
Продавец бананов удивлённо поднимает брови.

ФИЛОСОФ (отрывается от книги и высовывается в окно). Я слышу шум. Кому пришла охота вопить в столь поздний час, будить уснувших и смущать бессонных?
КТО-ТО СНИЗУ. На риторический вопрос не отвечают. Какая разница тебе, кому охота?
ФИЛОСОФ. Вот и ответил ты вопросом на вопрос.
КТО-ТО СНИЗУ. Возможен и другой ответ, милейший. Хоть нелегко искать в кромешной тьме орудие труда и наказанья, а всё ж сыщу потяжелее камень и запущу недрогнувшей рукой в твоё окно. Тем порешу наш спор.
ФИЛОСОФ. О чём мы спорим, объясни, коль можешь.
КТО-ТО СНИЗУ. Дать объясненье в силах лишь наука. А я в ней не силён.
ФИЛОСОФ (снисходительно). Оно заметно.
КТО-ТО СНИЗУ. Ох, не дразни меня.
ФИЛОСОФ (поспешно). Не буду. Нет. Не буду.

Захлопывает окно. Прячется.
Продавец бананов загадочно улыбается.

З А Н А В Е С




9. ЛУЧШЕ ПЛОХАЯ ЛАТЫНЬ

По берегу многошумного моря расхаживает длинноволосый поэт и декламирует свои стихи.

ПОЭТ. Как скульптор полирует грубый камень, − придать ему желая цвет и блеск, − так  трудится над слогом литератор,  −   забыв про сладкий час отдохновенья.
            Но если шаловливых муз любимцем − стать не сумел старательный поэт, −  напрасно всё: бледны его творенья, − безжалостно толпы над ним глумленье.
РЫБАК. Как назовёшь ты стих свой вдохновенный?
ПОЭТ. Versiculus longus, epistola brevis.
РЫБАК. Ты прав.  Лучше плохая латынь, чем никакая.


igor.boiko.35@mail.ru