Рецензия на статью Сергея Калабухина "Мой Лермонтов", опубликованную в литературно-публицистическом журнале КЛАУЗУРА 21 марта 2015 года

- Я люблю шофершу крепко, робко,
Ей в подарок от меня коробка,
А в коробке, например, манто вам,
И стихи поэта ЛермонтОва! -
( песня из кинофильма «Торпедоносцы»)


Каждый раз, когда смотрю этот замечательный, даже не так – пронзительно-замечательный фильм, задаюсь вопросом: почему  Герман поставил в фильм именно эту вроде бы совершенно легкомысленную песенку? Ответа нет – одни догадки. Но вставка оказалась удивительно точной и даже пророческой: за  внешней залихватскостью текста – осознание неизбежных грядущих болей и потерь. И вроде бы шутливые слова про «поэта ЛермонтОва» эту трагичность лишь подчёркивают.

Выше представленная статья Калабухина без всякого преувеличения «тянет» на академический труд. Я не знаю, будут ли её читать т.н. «широкие массы» (скорее всего, что нет), но это не так и важно. Я не отношу себя  к поклонникам, а тем паче – знатокам творчества Михаила Юрьевича, но ведь и статья-то, собственно, не о творчестве. Гениальность и озлобленность, гений и злодейство, свет и тьма, величие и низость – тема вечная, тема всегда злободневная и всегда неисчерпаемая. Никто и не скрывает, что Лермонтов был просто-таки средоточием комплексов. Лермонтоведы, как всякие деликатные люди, говорят и пишут, что  Михаил Юрьевич был натурой неоднозначной. Определение насколько лукавое, настолько и никакое. А кто из выдающихся поэтов или прозаиков  был однозначным, сиречь - «простым»? Так что это определение не принимается. Лермонтов,  пользуясь медицинским термином, был типичнейшим ипохондриком. То есть, человеком с неустойчивым характером, а вследствие этого страдавшим многими комплексами. Я согласен с Калабухиным: корни этой ипохондричности нужно искать, конечно же, в раннем детстве, а именно – в конфликте его отца и матери. Отец, Юрий Петрович Лермонтов, не являл собой, скажем так, образец морали и нравственности. Если без реверансов, то был тем ещё кутилой и ходоком. Вот воспоминания одного из людей, вхожих в то время в дом Лермонтовых и посвящённых в их семейные тайны:
    «Юрий Петрович охладел к жене по той же причине, как и его тесть к тёще; вследствие этого Юрий Петрович завел интимные отношения с бонной своего сына, молоденькой немкой, Сесильей Фёдоровной, и кроме того с дворовыми… Буря разразилась после поездки Юрия Петровича с Марьей Михайловной в гости, к соседям Головниным… едучи обратно в Тарханы, Марья Михайловна стала упрекать своего мужа в измене; тогда пылкий и раздражительный Юрий Петрович был выведен из себя этими упреками и ударил Марью Михайловну весьма сильно кулаком по лицу, что и послужило впоследствии поводом к тому невыносимому положению, какое установилось в семье Лермонтовых. С этого времени с невероятной быстротой развилась болезнь Марьи Михайловны, впоследствии перешедшая в чахотку, которая и свела её преждевременно в могилу. После смерти и похорон Марьи Михайловны… Юрию Петровичу ничего более не оставалось, как уехать в свое собственное небольшое родовое тульское имение Кропотовку, что он и сделал в скором времени, оставив своего сына, ещё ребёнком, на попечение его бабушке Елизавете Алексеевне…».

Что касается женщин, то Михаил Юрьевич , конечно, не был монахом. Женщины были. Это и 18-летняя петербургская красавица Екатерина Сушкова, потом - дочь известного московского литератора Фёдора Иванова Наталья. Потом была Варвара Лопухина, далее – светская львица Мария Щербатова. Последней считается Екатерина Быховец. Это, уточню, только известные романы. Были и тайные, этому есть подтверждения, но конкретизировать, думаю, не стоит.
В отношениях с женщинами он был не просто непостоянен (сказывались отцовские гены?), но иной раз и совершенно отвратителен. Например, Екатерине Сушковой за то, что не приняла его ухаживаний, он элементарно  и совершенно безобразно отомстил: для виду отступил, выждал несколько лет, а улучив момент, расстроил её брак с Лопухиным. Более того, он принял такую с ней форму обращения, что скомпрометировал несчастную и наивную Сушкову в глазах «света», представив её смешной героиней неудавшегося романа. И на этом не успокоился: чтобы окончательно порвать с несчастной «прелестницей», написал на ее имя анонимное письмо с предупреждением против себя самого, направил письмо в руки родственников несчастной девицы и, по его словам, произвел «гром и молнию». Потом, при встрече с жертвой, разыграл роль изумленного, огорченного рыцаря, а в последнем объяснении прямо заявил, что он ее не любит и, кажется, никогда не любил. Все это, кроме сцены разлуки, рассказано самим Лермонтовым в письме к Верещагиной, причем он видит лишь «веселую сторону истории».

И вот вам совершенн неожиданный пассаж: злобный «мальчик» на кавказе стал командиром отряда пластунов (читай: казачьих разведчиков-диверсантов. Пользуясь современной военной терминологией - командир отряда казачьего спецназа!).  Такая должность - совсем не шутка! Она уж совсем не для изнеженного барчука! Подтверждением его ЛИЧНОЙ храбрости служит такой красноречивый факт, что командование представило Лермонтова к награде, но государь император «позволили себе» его из списка представляемых собственноручно вычеркнуть. Теперь мелочным и мстительным показал себя Николай  Первый!

Калабухин очень точно заметил, что Лермонтов относился  себе  совершенно объективно и своией закомплексованности не отрицал. Почитайте «Княжну Мэри». ( «Что ж? Умереть, так умереть! Потеря для мира небольшая; да и мне самому порядочно уже скучно. Я - как человек, зевающий на бале, который не едет спать только потому, что еще нет его кареты. Но карета готова...прощайте!... И, может быть, я завтра умру!»). Кстати, там же, на тех же страницах, поэт сожалеет, что не останется после его ухода ни одного человека, кто бы сумел полностью понять его. И давайте не станем мазать одной лишь чёрной краской Мартынова. Он в конце жизни сам признал, что не случись той дуэли в Пятигорске, все равно бы рано или поздно вызвал Лермонтова к барьеру. Потому что долго вытерпеть унижения со стороны поэта – «гениального», как признавал при этом сам Мартынов - был не в силах никто.
И это мнение не только «русского Дантеса» (именно такая позорная кличка прилепилась к Мартынову намертво)! Когда к столетию со дня рождения поэта к печати готовили сборник «Вестник Европы», редакторы сумели отыскать пребывавшего на тот момент в добром здравии знакомца Лермонтова. Им оказался Владимир Эрастов, который вспомнил о юбиляре такими словами: «От него в Пятигорске никому прохода не было. Каверзник был, всем досаждал. Поэт, поэт!.. Мало, что поэт. Эка штука! Всяк себя поэтом назовет, чтобы другим неприятности наносить...Вы думаете, все тогда плакали? Никто не плакал. Все радовались...От насмешек его избавились. Он над каждым смеялся. Приятно, думаете, насмешки его переносить? На всех карикатуры выдумывал. Язвительный был...Я видел, как его везли возле окон моих. Арба короткая...Ноги вперед висят, голова сзади болтается. Никто ему не сочувствовал.»

И подводя итоги, хочу сказать, что саму фигуру Лермонтова надо принимать как ДАННОСТЬ. Только как данность! И ни в коем случае не мешать в одну кучу его РЕАЛЬНУЮ жизнь и жизнь ТВОРЧЕСКУЮ. Только так, не смешивая, и можно более-менее беспристрастно понять и оценить таких людей, таких личностей, как Михаил Юрьевич Лермонтов.