Отец Владимир решил добавить в стаканы вина.
Только ради того, чтобы что-то сделать.
Обозначить своё присутствие
налетевшему ветру,
солнцу, взобравшемуся на самый пик пути.
Луне, что пряталась где-то в тени,
звёздной тле, ждущей рассыпаться на чёрном листе неба.
миру, что унижает и отвергает, желая скрыть свою хрупкость за унижением жертвы, не понимая, что этим губит себя …
Кагор, что вода.
Вернул ощущение близости к истине, но не дал забытия.
Вино расслабило язык, но отрезвило разум.
Оно выпустило мысли из темницы, где их содержал страх, как нечто лишнее, мещающее.
Вот – они разбежались.
И каждая встаёт на ноги, да во весь рост, и не слушается плети, а заставляет думать.
Заставляет вкушать горького хлеба истины, что намолол трудящийся разум.
А он трудится – и когда ты спишь, и когда ты бодрствуешь.
И когда не хочешь жить разумом – он трудится.
И ты пьянствуешь,
чтобы убить страх,
залить его гада ядом и выпустить мысль на свободу.
И понимаешь, что жертвуешь собой.
Может быть, ….
Пусть так случится, …
что одна из них станет великой птицей.
Этой жертвой горчит хлеб разума.
Отец Владимир долил стаканы и держал бутылку над столом.
Взглянул на своего собеседника, ожидая найти одобрение в его взгляде.
Но совершенно неожиданно для себя понял, что собеседнику нужна помощь.
Курт покатил свой "камень" и попал в незаметную яму. И встал.
И усилия возросли, а камень никак не двинется с места.
Следовало сказать слово, а его не было.
Слово – заветный ключик.
А поди, найди его в миллионе других блудных, пустых и бесполезных.
Все они – оборванцы, готовые стать властителем в один миг.
Только поймай его, да скажи громко.
И будет царствовать.
Отец Владимир напряжённо искал это слово.
" И что Вы такое натворили?" – не подходило совершенно.
Казалось вилянием хвоста беспородной собаки, гнусным и заигрывающим.
"Ничего он не натворил" – отвечал сам себе отец Владимир.
"Лишь бы не было войны" – показалось кощунством, ещё большим, чем помочиться на икону.
Война –вот она, идёт. Пожинает урожай.
"Лишь бы Родина была счастлива." – нет, нет.
Это похоже на старую, с позеленевшими мазками жира, котлету, засиженную мухами.
Она валяется, чёрт знает сколько времени, и ждёт своего пропойцу.
Он, женатый – до срока, живший – до срока, возьмёт эту котлету закуской к стакану водки, выпьет, а котлету бросит бездомной собаке.
И та не станет её жрать.
Вот, пойди и найди то самое слово – заветный ключик.
За окном, дурея, шалил ветер.
По крыше громко стучала ветка огромного клёна.
Птицы исчезли.
Половину неба закрыла огромная туча,
до черноты синяя у горизонта и совершенно седая по краю.
"Дождь собирается" – не к месту и лишнее.
Попытка обратить внимание на своё присутствие и себя.
Отец Владимир искал слово.
А поиск укреплял и растягивал резиновое полотно молчания, почти непробиваемое для слов.
Вспыхнула беззвучная молния.
Утих ветер.
Умолкли листья.
Пригнулись травы.
Все ждали грохота, грома.
Отец Владимир ждал грома.
И тут,
язык сам,
без всякого усилия, начал священный и таинственный танец речи.
– "Бегите из среды Вавилона
и спасайте каждый себя,
что бы не погибнуть…
Вавилон был золотою чашею,
опьянявшею всю землю;
народы пили из неё вино и безумствовали.
Внезапно пал Вавилон и разбился;
рыдайте о нём,
возьмите бальзам для раны его: может быть, он исцелеет.
Врачевали Вавилон, но не исцелился;
оставьте его, и пойдём каждый в свою землю,
потому что приговор в нём достиг неба.
Острите стрелы, наполняйте колчаны;
Бог возбудил дух царей и есть намерение против Вавилона,
чтобы истребить его".
– Что это? – спросил, очнувшись Курт.
– Библия. Иеремия. Глава 51.
– Трудно не верить пророчеству. Всё так и было. Интересно узнать, что будет.
– Скажите, как было – найду отрывок по теме, а книга скажет, что будет.
– Как было?
Никак было.
Всё само по себе. Волей случая. Ждали – и происходило.
Потом, кто-то делает умный вид, мол всё понимал и предвидел, кто-то радуется, что угадал.
Что там мудрёного угадать? А вот знать, видеть, противостоять, чтобы изменять….
А возможно ли изменить?
Люди там – Курт показал пальцем на потолок– такие же, как и тут.
Есть умные. Есть глупые, жадные, суетливые.
Едят и пьют, ковыряют в носу.
Грамотных – много,
знающих – мало,
а понимающих и умеющих видеть – единицы.
Вот так и было.
Однажды вошли нежданные гости.
Сидели молчали. Потом стали спрашивать.
Вопросов много.
И беседа напоминала допрос.
Вдруг, стало понятно, что такие разговоры–допросы идут не только со мной.
Временами допрос становился похож на спор.
Всё происходило почти спонтанно, и времени на обдумывание ответов катастрофически не хватало. Волновались, горячились, соглашались и спорили. И дело доходило до крика.
Потом гости ушли.
В тишине одиночество выплеснулось чувством тревоги.
Ощущение важности разговора камнем повисло в груди.
Позднее, до меня довели фразу, сказанную одним из участников.
Что-то вроде проверки стойкости и морального духа. Смотрели на реакцию.
А сказано: – Зачем он выбрал себе этот путь? Пожелай – и у него было бы всё."
Было сказано обо мне.
Изучали реакцию.
Так я стал третьим. Невидимым третьим. – Курт широко улыбнулся.
Ударил гром.
Сильно, над самой крышей.
Курт вздрогнул.
(продолжение следует)
