Месть природы

Преподаватель органической химии Вадим Андреевич Журавлев не любил утреннюю полутьму казенных коридоров,  перемежаемую желтым подслеповатым светом. Она раздражала еще со школьных времен, смыкаясь в памяти с утренним недосыпом, насморком, запахом мела и трухлявых парт, докучливым озорством одноклассников. Сейчас в университете царил именно такой давящий полумрак. Тяжко вздохнув, Журавлев подошел к сто пятой аудитории. Тут зазвонил мобильник.

- Извините, Вадим Андреевич. Это с кафедры беспокоят. Ваше занятие мы перенесли на десять тридцать. Вышла нестыковка с диспетчерской. Вчера разобрались, а вас предупредить не успели. Еще раз простите.

Эх, невезуха! Делать нечего, придется ждать полтора часа.  В коридоре нет ни диванов, ни скамеек.  Ничего, попросимся в соседнюю аудиторию... В сто шестую. Просторный светлый зал, построенный амфитеатром, был полон на две трети. Вводную лекцию будущим технологам читал Тимофей Прокопьевич Флюгеров. Аккуратно причесанный, застегнутый на все пуговицы, он походил внешне на чеховского Беликова. Да и внутренне мало отличался от "человека в футляре": был бесцветен, скучен, боязлив, и подстраивался под любые веяния, шедшие сверху. Лектор, приютив Журавлева, стремился произвести на коллегу впечатление, демонстрируя приверженность официозным нормам.  Трудно сказать, делал ли он это сознательно, или повинуясь невольному рефлексу конформизма - но, начав с принципов современного естествознания, отошел далеко от темы и пустился в философию.

- ...Вы, будущие инженеры и ученые - надежда России. Вам повезло, что вы живете в эпоху возвращения к традиционным российским ценностям. Наше поколение вынуждали зубрить бездуховную теорию, пришедшую с Запада,  выводить культуру и духовную жизнь из меркантильных классовых интересов, из экономики. Вместо понятия о  ясных законах, навязывали заумную зыбкую диалектику: все, мол, изменчиво, сплошные скачки и взрывы, резкие переломы, катастрофы.  Это выдумали марксисты, чтобы оправдать моральный релятивизм и социальные революции. На деле, правы были древние: природа не делает скачков. Во всем торжествует раз и навсегда установленный божественный лад: незыблемы законы морали, права, общества и природы. Не случайно даже и в естествознании в последнее время предлагают пересмотреть легковесную теорию Дарвина в пользу  гипотезы о сотворении видов высшим существом... Традиция, стабильность и незыблемый порядок торжествуют, как видите, во всех областях жизни.

Консервативное славословие  Флюгерова произвело на Журавлева, однако, совсем не то впечатление, на которое рассчитывал приспособленец. Вадим Андреевич поморщился, и подумал: "Всеобщая неподвижность... Средневековье какое-то.... Теорию эволюции атакуют не биологи, а безграмотные депутаты, проводники поповщины. Следующий шаг, видно, неподвижная Земля, вокруг которой вращаются планеты. А там на очереди и звезды, стабильно, традиционно и навечно прибитые к небу гвоздями".  Впрочем, Журавлев благоразумно хранил осторожное несогласие при себе, как профессор Плейшнер до знакомства со Штирлицем. Гость потерпел, пока лектор вернется к своему предмету и отбарабанит урок. Дождавшись половины одиннадцатого, Журавлев отправился  в сто пятую, вести лабораторную работу.

***

Вечером, вернувшись домой, Журавлев отправился на кухню: жена устала и прилегла отдохнуть, предоставив мужу варить суп на свой лад. Когда мужчины берутся за стряпню, они  подходят к делу творчески, и у них выходит такая вкуснота, что за уши не оттащишь. Рядом крутилась шестилетняя дочка, и Вадим Андреевич подробно ей рассказывал, из чего он собирается готовить, для чего нужны в супе мясо, овощи, перловка, перец и соль.  Неожиданный звонок отвлек его от плиты. Журавлев вышел в гостиную и поднял трубку телефона.

- Алло? Вадим Андреевич? - раздался в трубке начальственный бас.
- Да.
- Здравствуйте. Это заведующий кафедрой.
- Александр Иванович, добрый вечер. Как ваше здоровье?
- Спасибо, хорошо. Но у нас тут такое дело...
- Что-то случилось?
- Случилось несчастье. Погиб Тимофей Прокопьевич.
- Как это произошло? - воскликнул Журавлев - Он ведь так осторожен, всегда осматривается на дороге...
- Да нет, его не машиной... Тут другая беда. На него упал балкон. Рухнуло балконное ограждение.
- Как же это?
- Я по телефону говорил с его женой, она мне рассказала подробности. Балкон там не ремонтировали уже лет тридцать. Арматура ограждения проржавела, могла обвалиться в любой момент.  И вот количество, так сказать, перешло в качество. Хрясь, и обрушение! И надо же такому случиться  - как раз в тот момент, когда Флюгеров шел под ним.
- Вот как?
- Ага. Так что нам надо завтра собраться, и переговорить насчет  похорон, перекроить расписание, вот эти все организационные моменты утрясти...

Тут в голову Журавлева забрела мысль злорадная, нелепая и нетолерантная: "Вот тебе и природа без скачков... В стремлении услужить законам президента, покойный отрицал законы естества. И получил  по голове бетонной глыбой.. Обветшание арматуры... Переход количества в качество... Хрясь, и готово!"  Будучи человеком мягким, преподаватель отогнал прочь неуместную мысль.

- Папа! Смотри! Суп готов, несу! Попробуй - раздался звонкий голосок дочери. Она принесла в гостиную дымящуюся ароматную миску с ложкой.

Прижимая к уху трубку и слушая соображения начальника, Журавлев зачерпнул гущу из миски, подождал когда остынет, сунул в рот ложку.

- Буээ... Что ты наделала? Это невозможно есть! Извините, Александр Иванович,  я не вам...
- Папа, ты же сам говорил, что соль надо сыпать, чтобы было вкусно! Вот я и сыпала, сыпала...  Чем больше, тем вкуснее.
- Эх ты, глупая... Да, соль нужна для вкуса. Но в таком количестве это уже переходит... Да? Алло? Да суп здесь готовим с дочкой. Вышел пересоленный, есть нельзя.
- Суп это хорошо - усмехнулся в трубке Александр Иванович - Я недавно тоже вот, борщ сам сварил, и неплохо. Только зуб мой от горячего что-то разнылся, чувствует. Выкрою время, пойду к зубному. Если запустить - кариес постепенно подточит, и  зуб рано или поздно сломится. Хрясь, и нету! Вот такая диалектика.