СЛЕЗИНКА НА РЕСНИЦЕ

                         СЛЕЗИНКА НА РЕСНИЦЕ

   Вчера весь день шёл дождь.
   Я проснулся, он лил. Днём – продолжился. Вечером немного стих. Ближе к полуночи усилился.
    Я засыпал под мерный, убаюкивающий шум струй. Этих тонких струн небесной арфы. Невидимая дева с грустным взглядом водянисто-серых глаз, с наклоном низким головы, неспешно перебирает тонкими пальцами звонкие струны, лёгкими шорохами они вспархивают и теряются, не отзвучав в густом темнеющем сумрачном скоплении мелких и пушистых капель воды.
   Было темно. Без проблесков света. Не хрипел натужным, простуженным басом гром. Не озаряли отдалённые зарницы молний хмурое небо. Было темно, но не страшно. Было темно и без намёка на проблески света, как не было надежды. Я её оставил, входя сюда.
   Спал легко. Снилось что-то неопределённое, как комья колючей темноты, прячущиеся по углам комнаты, когда в ней вдруг вспыхивает свет. Поэтому ничего в памяти не отложилось. Обычное послевкусие сна, как лёгкий шум в голове наутро после вечернего веселья; ведь именно тогда, под восторженные взгляды юных дев и впечатлительные возгласы друзей выпиваешь больше, чем можешь, но меньше, чем хочешь.
    Послевкусие сна – тяжесть в затылке, тупая боль в висках, туман перед глазами и чей-то протяжный журавлиный голос. И стук молоточков в голове. Такой мерный, такой ритмичный, такой постоянный, такой… Нет! Этот стук не в моей голове. Он раздаётся снаружи.
    Стены светлы. Дождь прекратился.
    Но что это за стук? Тупой, с металлическим колким покалыванием. И запах… тонкий запах древесной свежей стружки.
    Даже интересно стало, что это можно там снаружи мастерить из дерева с утра. Даже ничего в голову не приходит. И ночью ничего путного не лезло. Пустые, муторные думы, которые служили верными проводниками сна в страну чудесных сновидений.
    Появилось желание, этакое кошачье любопытство, кончающееся печально, что же там происходит. Там, на каменистом пятачке двора со стрелками зелёной травы, пробившейся между масляными булками булыжников.
    Возможностей узнать много. Но вероятна одна – это посмотреть в окно. Только сейчас обратил внимание на потолок. По нему бегали длинные, ломаные тени, кривляющиеся друг перед другом. Или они дразнили меня? Всматриваюсь в их действия, стараюсь узнать игру, пока в глазах не появляется резь. Тонкая капелька влаги скромно показалась в уголке глаза и сползла по небритой щеке. Автоматически аукнулось в голове, надо побриться. Поскрёб пальцами подбородок. Или на сегодня сойдёт? Или нет? Или, всё же, побриться?
   Тени скользят по потолку; иногда забредают на сопредельную территорию стен. И резко, будто их обдали кипятком, бросаются с писком назад. Туда, где им комфортно и где никто их не гонит прочь.
    Окно. Оно расположено почти под самым потолком. Маленькое. Высотой в полторы ладони и две шириной. В него не полюбуешься алым знаменем заката и не устрашишься кровавым пожаром зари. Оно служит звеном между двумя состояниями. Внешним, наполненным солнечной мглой, и  внутренним, пронизанным тёмными стрелами света.
    Стук то затихает, то учащается. Кладу пальцы на запястье и стараюсь сравнять пойманный пульс с ударами. Мимо. Не покидаю надежды. Попытка не пытка. С третьего или с пятого раза, сбился, удалось.
   Удар сердца синхронен стуку снаружи. Раз-раз, два-два, три-три. Перерыв. Удалось! Меня наполняет свинцовая лёгкость. Успокаиваюсь. И снова: пульс – удар, пульс – удар… Раз-раз, два-два, три-три…
   О! как же всё-таки я раздираем нездоровым любопытством.
   Хочу выглянуть в окно. Приноравливаю табурет. Низок. И хлипок. Стол? Бросаю на него изучающий взгляд. Почему бы и нет?! Стол! Он тяжёлый. Одному перетянуть даже на два метра удаётся с трудом. Негостеприимный хозяин жилища глупо пошутил: табурет изготовил из дерева. Стол из кованого железа.
    Металлические ножки противно скрипят, даже брезгливо брюзжат и взволнованно визжат. Никто не удосужился беспокоить стол прежде. Что за нужда сейчас?
    Пара последних усилий и стол у внешней стены.
    Забираюсь на него. Стальная столешница жжёт холодом босые ступни. Низковато. Макушка на уровне нижней линии окна. Становлюсь на цыпочки. Хватаюсь кистями за прутья. Толстые, покрытые застарелой грязью. Стараюсь подтянуть тело. Получилось. Мышечная память сохранилась. От отсутствия тренировок руки подрагивают. Щурюсь. В глаза бьёт изумительно чистая, без щербинок по кайме, лазурь небесной чаши.  Глаза быстро привыкают. Любуюсь небом. Стук прекратился. Отступить? Мало ли что там снаружи мастерят. Нет! Проделать титанический труд по транспортировке предмета из одной точки пространства в другую, не привлёкши постороннего внимания, и остановиться в самом конце пути.
    Делаю ещё одно усилие. Подтягиваюсь. Рукам помогаю ступнями. Скольжу по влажной стене, стараюсь на мгновение зафиксировать положение.
    Настойчивостью сдвигают горы.
    Тонкая, изящная трость перекладины лежит на нежных плечах опор. На тонкой реснице верёвки, колеблемой ветром, повисла слезинка петли, готовая, вот-вот, сорваться…
                                                                                                      9 января 2015г.