Две строчки

Она читала стихи. Они оживали, блестели чувствами настолько, что перехватывало горло. Прошлое вставало перед глазами, сверкая новыми гранями. Слова терялись, не давались выговору, выскакивая  из головы. Приходилось подсмотривать, расставляя их по местам.
Краем глаза Ася цеплялась за лица. Хотелось всмотреться, узнать, понаблюдать за ними – но картинка блекла в голове, нарастала паника и, отбросив мешающую прять волос назад, Ася сосредоточилась на стихах. Посмотрела на клетчатый потолок, несколько раз вдохнула-выдохнула, успокоилась и продолжила читать.
Комната была полна народу. На офисных стульях ряд за рядом сидели поэты, прозаики, критики –  непризнанные, видавшие виды и совсем молодые. Голос Аси поглощал тишину, наполнял комнату трепетом, чувствами и болью. Она стояла у стола руководителя, видела головы, лица, прически, лысины и шляпы. Выплескивала волны нервов, слез, счастья и мечты, втиснутые в рифмованные строчки.
Тексты кончились. Она стояла бледная, напряженная, в джинсовом костюме с круглым лицом, маленьким аккуратным носом, большими серыми глазами, длинными, волнистыми, темными волосами. Ася осторожно подняла глаза, судорожно сворачивая в трубочку листы с текстом - все молчали. Смотрели на неё. Комнату заливал свет, лица застыли, как маски, а она, наслаждаясь,  слушала, впитывая, тишину, наэлектролизованную ее эмоциями. За шершавыми, бурыми стенами, покрытыми картинами, на пределе слышимости, не останавливаясь, трещал телефон. Сквозь окно за спиной приникал перезвон и перестук трамваев, взревывания и гудки машин.
- М-да, - произнес крупный, седой мужчина – руководитель. Он потер серую щетину на подбородке и с интересом осмотрел зал. Вздохнул и, встав, обратился к публике. – Вот мы выслушали молодого автора. Интересную, красивую девушку – Асю. Кстати, тебя в паспорте так зовут? – вполголоса поинтересовался у неё руководитель.
Ася зарделась, и невнятно пролепетала:
- Да, нет почему же...
- Так это, вроде как, псевдоним, - иронизируя, проговорил руководитель. – Ася! Это звучит гордо! Желающие высказаться есть? Ну же, товарищи? Петр? Илья? Ася у нас учится в институте. На каком курсе? На втором? – Ася сдержанно кивнула. - Да, на втором курсе . Молодая, красивая, талантливая. Замужем?
- Ну, что вы… - смутилась она.
- Всяко бывает… - пожал он плечами.
С задних рядов поднялся пожилой, сухонький мужчина с пышными усами и копной седых волос.
- Пожалуйста, Виктор, - сказал руководитель и сел.
- Так значится, мне, как плотнику шестого разряда. Вот… - улыбнулся он и потер ладони друг о друга. - Непонятно, понимаешь… любовь-морковь, грезы-слезы… соплей, значится, куча, а дела мало. Вот, понимаешь, как воду, знаешь ли, в ступе толчешь. Все, как говориться: «взвейтесь – да развейтесь», - он опять неуверенно улыбнулся, лицо его разгладилось, просветлилось. - А ритм, значит: раз – раз - два - два – и нету. Вот…То раз-два-два, то раз-раз-раз… Значиться, провалы постоянные. Рифмы, понимаешь, непонятные, приблизительные, примерные… - он пожал плечами и развел руками.
- Какие рифмы? – нахмурилась Ася. -  Главное – чувства!
Зал возмутился. Несколько пожилых, тяжело накрашенных женщин подскочили и  возмущенно воскликнули: «Как «какие рифмы»?! Рифмы – это самое главное! Ты ж не прозу пишешь…»  Ася отступила на шаг назад, выставив худое, острое плечо вперед, сминая рукой листы с текстами.
- Нет, ну знаешь ли… - продолжил Виктор, настороженно оглядываясь по сторонам. - Анапест там, допустим, мужская рифма, вот… ямб, дактиль, тоже… Это же вроде же не зря придумано же!
Рядом с ним дама с высокой прической громким шепотом заявила соседке: «Все поэты придерживаются, а этой, видите ли, - главное чувство!» Получилось на весь зал. Ася все больше покрывалась краской.
- Да. Но… - начала она, пережидая шум. -  Пишется одним образом… Я не напишу другим. Стихи льются, как хотят!
Вскочил юноша солидного возраста и заявил резким фальцетом: «Простите, но у вас просто словестный понос!» Зал ожил, зашевелился, послышались смешки. Патлатый парень за два ряда от нее внезапно прыснул смехом, но начал сдерживаться и делать серьезное лицо, хотя глаза смеялись, а улыбка ползла на лицо. Ася прикусила губу и опустила глаза.
- Стихи, знаешь ли, должны быть оформлены, - сказал Виктор. Тут же раздолось несколько голосов: «Вот именно!». Поморщившись, он продолжил, подчеркивая. - Понимаешь?  Чтобы их, понимаешь,  смог понять не только автор, а еще и все другие… Вот.
Ася подняла лицо и беспомощно улыбнулась, ища поддержки:
- Собственные внутренности - на всеобщее обозрение?! Смотрите: правильно разодранное брюхо!
- Стихи, деточка, требуют большой работы, каждодневного, кропотливого труда, понимаешь, - мягко, но настойчиво говорил Виктор. - И никто, понимаешь, не говорил, что будет легко. А вы тяп-ляп и нате… кушайте. Вот. Ни слова зря! Ни строчки! – он возвысил голос, подчеркивая каждое слово. – Поэт, значится, владеет формой настолько, насколько может подчинить ее собственным желаниям! Не над ним, понимаешь, довлеет форма, а он довлеет и подчиняет ее малейшим вибрациям души! Вот.
- Здесь - вся моя боль. Все мое счастье – находятся здесь, - тихо проговорила девушка, смотря вниз. - Здесь – вся я. Что вы хотите?
- Формы! Формы хочу! Как ты не понимаешь?! – воскликнул Виктор. - Душу рвешь, криком кричишь, знаешь ли… А начнешь читать  - непонятно. Что случилось?  С кем случилось? Ничего не понятно. Вот… Мне-то что, что у тебя тебе все понятно. Зато мне ничего не понятно. Все это дает форма! Форма, знаешь ли, помогает правильно выражать свои мысли. И уже сейчас нужно привыкать к форме, понимаешь!
- Я думаю, что надо вмешаться, - заговорил руководитель.
- Чтобы быть понятной не только себе, но и всем другим. Вот. Чтобы все было, как все привыкли, понимаешь! Чтобы все было, как обычно! Так то… - наставительно закончил Виктор и опустился на стул.
- Ты ж не только для себя пишешь, - высказалась дама с первого ряда с крупным коралловым ожерельем.
Ася отступила еще на шаг к окну и сжала губы, еще больше сменая листы со стихами в руках за спиной.  
– Сначала приходит ритм, - невозмутимо продолжил руководитель. - На уровне «там-да-там опилки» и так далее, потом выплывают слова, рифмы, интонации, но я не начинаю писать, пока не увижу весь стих целиком. Хожу, могу месяц ходить – бубнить… Хотя с другой стороны форма – не панацея. Можно и душу выхолодить, пока её ищешь. Эмоции – это здорово. Умение их передавать еще лучше. Но быть ими порабощенным – плохо. А просодия должна быть обязательно. Куда в стихах без нее? Есть еще желающие? – поднял он глаза на зал.
Вскочил резкий, высохший парень. Он состоял из каких-то углов, небритой щетины, мешанины цветов в одежде, выпиравшего остро и зло кадыка.
- Да, ни хера ты не угадала, что мы тут прослезимся все. Посочувствуем тебе, юридивой. Жуй с друзьями свои сопли. А мне нахера такую хрень читать… Хотела критики? – Ася неуверенно кивнула. -  А то: ведь она же молодая, а вдруг обидится, а вдруг  расстроиться… Нах! Все понты. Маску на себя натянула: смотрите -  страдаю! Смотрите – я грущу! Кукла опереточная, - зал настороженно притих, поглядывая на руководителя, который невозмутимо что-то писал. - Героев нет, сюжета нет – одни сопли! Гений должен владеть материалом. Полностью. До самого дна. А тут: Ой, тут я знаю, тут подсмотрела, тут соплями залила. Твои принцы, грезы, мечты – кому это нужно? Откуда они в нашей жизни? Гопники, рвота и говно – вот правда жизни. Правда! А не лицемерие. Вот посмотрите, у меня тут натекло… Посмотрел: и че?! Понты! Лицемерие! И вообще, таких авторов – куча! Такой мукулатуры – тонны! Кому это все надо?! В топку! Все в топку! Приперлась тут: « Я - поэтесса!» Ты – пыль! В топку!
Надо было ответить, но не получалось и Ася беззвучно открывала и закрывала рот. А внутренний голос твердил: «Чушь! Не верь!»
- Так! Мы прослушали мнение современной молодежи,- вмешался руководитель.
- Это критика – она сама ее хотела. Пусть слушает! Персонажи должны быть живыми.  Чтобы можно было потрогать: чуть-чуть смешными, чуть-чуть неуклюжими, чуть-чуть несуразными!!! Живыми… Из плоти и крови… Не картонными фигурами, которые шаблонно передвигаются туда-сюда. У тебя сплошные тени – бесплотные и невнятные!
Ася отступила еще на полшага назад, опустив голову и выставив вперед плечо.
- Мне понятна твоя риторика, - вставая, успокаивающие проговорил руководитель.
- Я девушке прочитал - она ржала до потери пульса. Сказала: «Понты - на деле пшик!» Я тоже так могу: вирши кропать, губы поджимать: «Где вам понять гения?!»
- Давайте, еще желающие? – поднял брови руководитель, оглядывая зал.
- Нет, я еще скажу… - возмутился кадыкастый.
Стараясь никому не мешать, от входа по проходу между рядами стульев прошел, едва слышно извиняясь и слегка раскланиваясь длинный, гибкий человек с косматой головой в мохнатой белой кофте.  Руководитель протянул руку:
- Наш герой! Победитель недавнего конкурса, - зал заворожено притих. Гибкий человек неловко улыбнулся, прижал ладонь к груди, и слегка поклонился, неслышно говоря «спасибо». Зал раздался аплодисментами. Переждав шум, руководитель продолжил: - Его роман выйдет в следующем номере журнала, через месяц – выходит книга.
Гибкий человек подошел к руководителю, что-то спросил, и, покосившись на Асю, бесшумно вышел. Зал молчал, проводив неотрывным взглядом счастливца.
- А начинал так же, как и вы – здесь, - непринужденно продолжал руководитель. – Сидел, молчал, по сторонам смотрел, а сейчас – книга! Молодец.
- Ну хотя бы, журнале напечататься, - как выдох витало в воздухе.
- Надо запастись терпением и посылайте тексты в журналы. Рано или поздно все получится, - наставительно заметил руководитель. - Главное не отчаиваться. Ну-с, вернемся к нашим баранам. Кто еще выскажется?
- А я считаю, что все у нее хорошо, - подала голос крупная женщина, сидя вполоборота к залу. - Она красивая, стихи пишет… Чувства должны литься, а не течь, как у некоторых, - говорила она крупными, ярко накрашенными губами, изредка поправляя большие очки в роговой оправе на переносице. – Самовыражение  - это так здорово. Чуть-чуть подправить и можно в журналы нести – печататься. Это ведь главное – публичность. Писатель – тот, кого принимает публика. Чтоб не только между собой, - на ней было красивое вечернее платье, воротник которого она изредка, когда увлекалась, теребила и поправляла, крупные коралловые бусы. – Чтобы стихи были доступны всем. А она хорошо выглядит. Ее хорошо будут принимать.
Ася уже плохо воспринимала слова: они текли мимо, не задерживаясь в сознании. Она отступила вплотную к подоконнику и ждала, когда все закончится.
- Так! Я тебя понял, - кивнул руководитель. -  Кто-нибудь еще? Тогда я скажу.
- Это летопись чувств, - как ни в чем небывало, продолжала женщина. - Отдохновение никому неподвластное и страстное… Любой поэт выливает свои чувства на бумагу…
- А по существу?
- Это так - искренне! Так - занимательно!
- Я понял.
- Лицемерие! Позерство!!! – с места выкрикнул кадыкастый.
Руководитель поднялся и успокаивающе поднял руки:
- Можно, я скажу, да? Куда мир катиться?! Стоит молодая, красивая девушка. Нет, чтоб ей комплимент какой сказать… Вон, как она красиво стесняется… - зал притих. -