Что делать

 Про зеркала. Алакрез орп. Да, Братан, ты угадал, что я угадал, что ты угадаешь. Ну, по-порядку.

   Одна из тех наук, которым я доверяю, предполагает следующее. В глубоком, как проницательность Сани Печенкина, детстве человечек приступает "узнавать себя в зеркале". То есть, связывать мерцающий столбик света со смутными ощущениями спирали, предчувствиями повторов. С теми конструктивными особенностями языка, которые отвечают за отношения подлежащего со сказуемыми и исподволь оформляют подлежащему его алиби. Мол, а кто именно. Огласите весь список, пожалуйста. Мистер Хомский, эсквайр, в авторитете: наше Я - не более, чем концепт. Ритмическая фигура. Типа, так всем будет удобнее. Мы не разбредемся, как стадо мечтательных слоников, но напротив - одержимо и судорожно сплотимся вокруг чего бы то ни было. Устремимся к единичности образа среди множеств подобий. Волшебным манером выделимся в ячейку, вплетемся в узор социально-биологических "сот". А мне нравится песня про зайцев. Поэтому где-то к пяти годам оболочка соты обрастает неповторимыми, как оттиски пальцев, слоями дешевого психологизма. И вот уже ничто, возмужавшее в нечто, влечет к зеркалу ожидание увидеть в рамке не абы кого, а как раз одного и того же себя. Себя с большой, как печенковский вкус, буквы. Взросление имеет если не место, то само имение. Сеня, про зайцев - это не актуально. Зато мы запутывается в наших внешних и внутренних механизмах мелодраматического зазеркалевания, одушевляясь. Узко убредаем в бодрые лабиринты. Процесс усугубляется мрачноватой иллюзией движения как такового, чуть ли не становления, чтобы не сказать, Пути. Время чудовищно пролегает от забора к обеду. Личность распухает от плоских форм плагиата до напыщенных тавтологий: и вот мы уже не просто Александр, но - поверишь ли? - то Твикс, то Стикс, а то и вовсе - Твин Пикс. Утомление солнцем, ностальгия по настоящему, дежавю - имя нам легион. В каменистой действительности зазеркалья лежит и тяжело дышит подавленное желание. Например, прослыть лучшим, хотя и снобирующим поэтом очаровательного черно-белого сайта. Распутать ариаднов клубок привычек. Разбить к черту эту бликующую поверхность. Ахиллово обогнать неспешную черепаху. Решить все на свете кроссворды, заодно легко, по-нашему, по-монте-кристовски, выпутаться из лабиринта, разделаться с ипотекой, геморрогической лихорадкой, злодеями, героями и еврейским вопросом, гамлетовской подоплекой, ницшеановским сверхвочеловечиванием. Увы нам! Mission impossible. Причины играют со следствием в мадагаскарский театр теней. Отражение видит в зеркале отражение, угол стола, вешалку и дверь с надписью "не прислоняться". Понять удается, в конце концов весьма и весьма значительное. Число измерений Вселенной и суть буддизма. Язык Книги Мертвых и структурные миражи джойсовского "Улисса". Душу Владимира Путина и взгляд ироничного Сфинкса. Законы юмора и неброское очарование простоты. Да все, что угодно. Кроме одного: как мы понимаем. Как мы это, сука, делаем?! Just do it... И мы это делаем, опять и опять, как ни в чем ни бывало, но как?..
   Явление столь не механистично, что едва ли не волшебно. Ради самой красоты, и только ради нее, раз уж любви, правды и воли не сыщешь. Ниточка литературы краснеет день ото дня. Раскаляется добела. Если ответ невозможен, нам предстоит максимальное усовершенствование вопроса. Что мы и делаем, посильно, скромно, уверенно и более-менее молчаливо.




ВСТРЕЧА

Там и тогда, где и когда рос папоротник,
И гуляли огромные хищники комнатной температуры,
Было еще молодое солнце
И - казалось - всего понемногу:
Страха, любви, добродетели и порока.
Не было еще ни одного человека,
Никого из нас, поэтому
Бабочки летали, как глянцевые журналы с неразгаданными кроссвордами.
И Океан тек как хотел.
Утро наступало сразу и навсегда.
И запах цветов был всегда другой.
Вулканы предупреждали заранее,
Что готовится извержение,
И могут иметь место несчастные случаи.
Небольшой муравей
(Размером с человека, который появится через сто миллионов лет и сразу встанет на задние лапы)
Однажды повстречал на пляже, у полосы прибоя
Довольно крупную черепаху
(Представьте себе неторопливый двухэтажный дом, который умеет плавать, но совершенно не застрахован)
И не испытал удивления.
И не почувствовал, что должен что-то сказать.
Это была такая встреча, словно
Правила хорошего тона
Проступают сквозь рисунок на панцире черепахи.
Муравей взглянул на черепаху и перевел взгляд на солнце.
А черепаха посмотрела на тень, которую муравей Оставлял за собой на песке, как кровь.
Они еще чуть-чуть побыли рядом друг с другом,
А потом черепаха соскользнула в зеленую пену прибоя
И медленно поплыла прочь от берега.
На котором остался стоять муравей,
Глядя, как солнечный диск,
Все быстрее вращаясь,
Как будто становится ближе,
Увеличиваясь в размерах,
Заполняет собой все небо
И воздух
И всю вселенную.