СОН РАЗУМА РОЖДАЕТ ЧУДОВИЩ
Приходили два поэта, сочиняли невпопад. Поясняли: кто-то где-то шёл вперёд, ушёл назад.
С этих умело согласованных слов начал своё выступление профессор Нетудыхата, открывая очередной Международный симпозиум упорно неординарных стихосложателей.
Никто ничего не уразумел (обычное дело), но все стихослужители вежливо похлопали, потому что так принято (на того, кто твёрдо не стучал ладонью о ладонь, посматривали косо - чего обособился? что ты, лучше других?).
Ни один Ромео в целом мире не любил так преданно ни одну Джульетту, продолжал профессор окрепшим голосом, как самый бесталанный поэт любит свои не имеющие цены творения. Современное литературоведение, твёрдо опирающееся на достижения нейрохирургии и микротехнологий, заверил он, сумело с достаточной полнотой объяснить данный феномен, хотя эти объяснения оста-лись неприемлемыми.
Лично я, продолжил неутомимый докладчик, по обыкновению не способный удержать в голове свою последнюю мысль, даже ценную, склоняюсь к вирусной теории. Действительно, все безобразия, происходящие на нашей процветающей планете, так или иначе связаны с беспокойными вирусами, бессовестно попи-рающими наш иммунитет, а с ним и наивные надежды на прогресс наук, искусств и физических упражнений. Я представляю себе Её Величество Поэзию широким, бескрайним полем, на котором дружно пасутся подобные мамонтам и бизонам такие гиганты как Гомер, Катулл, Данте, Гёте, Огден Нэш,…этот список можно расширить, но всё равно, когда будет подведена черта, начнутся обиды со стороны не только безвредных графоманов (им вход категорически воспрещён), но и малоудачливых унылых стихокропателей, старательно добывающих свой невкусный хлеб в скудных угодьях где-то на краю описанного поля. Всех обиженных музами тружеников пера зловредные вирусы посчитали наилучшей питательной средой. И нет с тех пор на такую заразу достойного лекарства.
Профессор говорил ещё долго. Мне надоело. Я проснулся, внимательно посмотрел на потолок (ничего содержательного там не увидел), вздохнул (обеспокоив тем муху, доверчиво прильнувшую к моему изголовью) и снова смежил очи.
Благодатный сон тут же слетел ко мне, и я увидел себя в сумасшедшем доме. Не сразу сообразил, где нахожусь. Признаться, я до сих пор не вполне уверен, что то был подлинный приют ненормальных, потому что, предаваясь наблюдениям и размышлениям по поводу увиденного, быстро приходишь к заключению (прости меня, Шекспир!), что весь наш мир - одна большая палата для так или иначе свихнувшихся, доктора не составляют исключения, хотя из высших соображений притворяются здоровыми, но ведь сам себя не обманешь.
Конечно, мне так думать не хочется. Но всё же…если я здесь, то кто же тогда я? Почему я здесь? Один из помешавшихся или посторонний наблюдатель? Но откуда в этой обители взяться непричастному? Похоже - я тоже болен-нездоров. Смогу ли это скрыть? Нужно ли скрывать? Кого это, кроме меня, может интере-совать? Вопросы… одни вопросы.
Передо мной возник маленький, лысоватый человечек с близко посаженными глазками. Не первой молодости и даже не второй. Пожалуй, и третью можно по-считать преувеличением. Осмотрев меня со всех сторон, человечек строго спро-сил:
- Товарищ, вы здесь новый пациент?
Я смутился - товарищем такому (чувствовалось, что он - редкая дрянь) быть не хотелось, пациентом признавать себя мне было неугодно. Новый? Пожалуй, да.
- Гусь свинье не товарищ, - ответил я вызывающе и несколько отстранённо.
- Это как? - возмущённо нахмурил брови человечек.
Брови у него были бесцветные, коротенькие. Такие брови хмурь, не хмурь - всё равно толку никакого.
Кого-то он напоминал. Мне захотелось отвернуться. Мне захотелось про-снуться.
Не получилось.
Мерзкий человечишка упорно не желал исчезать и даже тронул меня за ру-кав.
- Фу! - сказал я и попытался лягнуть его.
Он отскочил. Лицо его изменило цвет от бледно зелёного до тускло багрово-го. И так несколько раз, что свойственно испуганным осьминогам и молодым де-вушкам.
Мне не хочется ожидать от нашей встречи ничего неожиданного, назида-тельно изрёк я и сжал пальцы в кулак.
А я вот всё думаю, можно ли из обычной морковки сделать кларнет, при-мирительно сказал он.
Виляет паршивец!
Тогда проведите анализ, вдумчивый, но без истерики, посоветовал я ему.
А что поможет?
Вам быть может!
Не смотрите на меня с укором. Самый главный здесь я, нервно сказал недомерок и дёрнул тонкой шеей. Меня выбрал народ!
То ли чушь городит, то ли просто врёт поди разберись. Если человек глуп, он всегда говорит неправду. На это ума хватает.
На том сон и кончился.
А вот ещё:
Интересное объявление:
Продаю сны многоцветные, увлекательные, вдохновляющие. Недорого.
Почему бы и нет? подумалось мне.
На следующий день я опоздал на работу на два часа, и начальник послал мне строгий взгляд. Я широко улыбнулся в ответ и сказал: Ах, если бы вы только зна-ли!
Начальник не знал и посмотрел на меня совсем уж неодобрительно.
Мне вас жалко! крикнул я и ушёл с высоко поднятой головой.
Вот так с тех пор и хожу.
Пребывание в сумасшедшем доме оставило глубокий след, и мне присни-лось, что я необыкновенно умный, удивительно умный, самый умный, одним сло-вом умный. По такому случаю всякий действительно умный человек, услышав пару лестных слов, не станет спорить, оправдываться и бормотать мол, что вы, что вы, не стоит так преувеличивать мои скромные достоинства! и нести ещё какую-нибудь чепуху. Вот и я просто, с неприкрытым достоинством твёрдо ска-зал (и себе, и другим): жаль, очень жаль, что мои яркие таланты до сей поры не нашли заслуженного признания. Даже я сам, по непростительной простоте мыш-ления, долго не замечал за собой ничего выдающегося.
Теперь, конечно, замечаю. И чтобы полнее насладиться собственным совер-шенством и, наконец, вкусить знаки давно заслуженного мною общего одобрения, я подскочил, быстро натянул на себя одежду и поспешил на улицу. Утро встрети-ло меня дождём, и народа было совсем немного.
Вы меня узнаёте? спросил я девушку, очарование которой не мог полно-стью скрыть большой мокрый зонт, не позволяющий вдоволь любоваться верхней половиной её фигуры.
Конечно! ответила она и прибавила шагу. А я остался стоять, мучительно напрягая свой разум, неспособный объяснить мне, что имела в виду незнакомка.
Лучше бы я поехал в Париж.
Под дождь хорошо спится, и я решил не составлять исключение.
Девушка с зонтом приснилась снова. В этот раз без зонта.
Хороша она была!
Вы меня узнаёте?
Конечно!
Я снова не понял: конечно да, или, конечно нет.
В следующий раз я скажу ей что-нибудь другое, и она ответит мне по-другому, и тогда я открою ей свою тайну, хотя, возможно, она сама угадает её, если заглянет в мои умные глаза.
Не повезло. Так больше и не видел я эту удивительную девушку.
А в другой вечер я съел что-то неудачное, и приснилось мне, что я дурак из дураков. Неприятно мне стало, потому что трудно скрыть такой изъян. Тогда я попробовал уверенным тоном пересказать друзьям всё, что удалось услышать от тех, что считаются сообразительными. Мне тут же почти бесцеремонно дали по-нять, что я очень глуп. Слава богу, сон кончился.
У разных людей разные заботы. Один мой знакомый, где-то пожаловался, что его одолевают неприличные антиправительственные сновидения…В конце концов, его выпустили, но это был всего лишь мой сон.
Я увидел так много снов, что перестал отличать случившееся от возможного.
Это был сон? спрашиваю сам себя. Но ответа нет.
Узенький переулок вывел меня наконец-то на широкую улицу. Но и она ока-залась совершенно мне незнакомой. Ну и дела! Я повернул направо и пошёл вверх. Наверное, я поступил неправильно: следовало бы сразу идти влево, книзу. Тогда бы раньше-позже я вышел к реке. Там всегда найдёшь людей. А в лесу я бы заблудился. Но я ведь не в лесу. А ведь всё равно с пути сбился.
Я пошёл по незнакомой улице вверх, крепко ожидая, что достигну такого места, откуда смогу обозреть весь город. Тогда станет ясно, где я и куда мне сле-дует двигаться.
Вроде бы и вышел на простор, но ничего такого не увидел. Точнее, увидел, но что? Площадь какая-то неустроенная. Заборы давно некрашеные, твёрдо на-мерившиеся упасть. Ржавые рельсы куда-то наверняка ведут, только по ним ни-чего не едет. Вижу, совсем запутался. Спросить у кого? Но все куда-то спешат. И губы у каждого крепко сжаты. Так бывает, когда человек обозлился и ищет, на ком сорвать свой протест. К такому лучше не подходить. Нет, не подойду.
А вот этот сам посмотрел на меня. Остановился и уставился. Внимательным, мутным взглядом окидывает. Что он во мне такого увидел? Я ведь не античный торс в музее, чтобы меня так дотошно разглядывали. Может быть, он обознался, и я просто один из тех? Это кого тех? Я не знаю, а он, очевидно, знает. Впрочем, знает ли? Но мне-то что? Пусть смотрит, если ему хочется. Но всё равно, странно всё это.
Лицо его показалось мне знакомым. Где-то я уже видел эту противную рожу, эти маленькие близко посаженные глазки.
Он подошёл ко мне совсем близко и стал ощупывать меня липким взглядом. Начал с головы, а закончил ботинками. На них он особенно долго смотрел, словно они его больше всего заинтересовали. Что ему нужно? Ботинки как ботинки. Бы-вают лучше, бывают хуже.
Ну, что? спросил он, наконец.
Я стал думать, что он имеет в виду, о чём спрашивает и спрашивает ли вооб-ще или просто пробует завести разговор, мне пока непонятный, да и ему тоже.
Да вот, ответил я.
Не знаю, зачем ответил. Видно, из вежливости, мне привычной.
Он хмыкнул.
Я подумал и хмыкнул тоже. Захотелось взять этого типа за пуговицу и с на-слаждением покрутить её. А потом оторвать и выбросить. Так, чтобы не нашёл. И пусть ищет хоть до утра.
Но на нём не было пуговиц!
А как дойти до центра? спросил я.
Кстати, зачем мне центр? И существует ли он (ведь город может оказаться несимметричным)? Ну, всё-таки центр. Там всё должно быть знакомо. И мне тоже? Но я, подозреваю, никогда не был в этом городе. Как это не был? Ведь я здесь учился. Интересно, чему я здесь учился, и научили ли меня. Люди! Вы дей-ствительно хотели меня научить? Посмотрите, что из этого вышло. И я тоже хочу посмотреть.
Но теперь на меня глядит этот подозрительный тип. Да ещё заговорить со мной пытается.
Tempora mutantur… начал он как-то неуверенно. Голос у него бесцветный. И слова у него какие-то глупые. Может быть, это пароль?
…et nos mutamus in illis, пропади ты пропадом. закончил я решительно. Но из того ничего не следует.
Конечно, промычал он, изменяемся вроде бы, но не так, как того требу-ет то ли эволюция, то ли ситуация.
Ситуация? Какая ситуация? О чём это он? Спросить бы его, но он уже ушёл. То ли разочаровался во мне, то ли дела у него неотложные.
Удивительный город. Удивительные люди. Но более всего я поражаюсь себе самому. Я до сих пор не знаю, в какую сторону мне следовало идти.
А потом мне приснилось, что я посетил острова блаженных. То
