Жертвоприношение

                                                                                                             - Я взрываю мосты, но я никак не пойму
                                                                                                                кто их строил…
                                                                                                                                                               М. Науменко
                                                                        Глава 1


  Стук колес и резкий, обжигающий ветер, бьющий наотмашь прямо в лицо из полуоткрытого окна вагона- ресторана поезда Харбин – Шанхай. Сопки, поросшие зелеными кедрами и низкими, коренастыми дубами, пролетают перед глазами, словно кадры военной кинохроники, которую крутят теперь в каждом мало-мальски уважающем себя кинотеатре. Все летит мимо, все летит к чертям собачьим, как и этот поезд, мчащийся из одной чужбины в другую, навечно, навсегда, безвозвратно. Стук колес как стук сердца, больного аритмией, путающего свои ритмы, заметающего следы, тянущиеся тонкой прерывистой линией, словно опытный диверсант, действующий в тылу врага глубоко за линией фронта.
  Семья осталась в Харбине. Несмотря на отчаянные мольбы и уговоры, его жена Неонила наотрез отказалась ехать с ним в Шанхай. Попытки переубедить ее ни к чему не привели, все закончилось жутким скандалом, руганью и проклятиями в его адрес. Константин вынужден был ехать один, дочь Ольга и сын Владимир остались с матерью. В этом он повторил судьбу своего отца, который в уже далеком 1928 году вместе со своим младшим сыном, братом Константина, также бежал в Харбин, бросив в России жену с двумя дочерьми Надеждой и Ниной, которые после этого были незамедлительно арестованы ОГПУ. Ощущение чего-то мерзкого и липкого до сих пор мучили его, как бы он не отмахивался от них и не уверял себя в непричастности к этим трагическим событиям своей семьи, - ведь это именно он тремя годами ранее первый бежал в Маньчжурию.
  Снова и снова он пытался убедить себя в том, что и тогда, и сейчас, не мог поступить иначе. Особенно сейчас, когда Красная Армия молниеносно разбила в пух и прах миллионную Квантунскую  и принудила Японию к капитуляции. Советские войска заняли Маньчжурию, и это не предвещало ничего хорошего. Они не простят. Сегодня утром он видел их, красноармейцев, на перроне, они оказались совершенно не такими, какими он их представлял себе. Они выглядели как победители и смотрели на него с нескрываемым презрением. Нет, красноармейцы не знали, кто он и чем занимается, они просто видели русского, который не был с ними в трудную минуту испытаний, не разделил со своей Родиной лихолетья, не испил чашу до дна.
  Более того, все те, кого он буквально боготворил и перед кем преклонялся, были также презираемы и ненавидимы ими, его кумиры были повержены в прах вот этими самыми людьми, которые выполнили свой долг до конца и покрыли себя вечной славой. А он не смог. Не сумел. Так и не понял, кто друг, а кто враг. Было нестерпимо стыдно, больно и горько от внезапного осознания никчемности прожитой жизни, своей бесполезной, а зачастую просто вредной  деятельности, мировоззрения и  убеждений.
  Все рушилось буквально на глазах. Партию, его детище, его плоть и кровь, японские оккупационные власти закрыли два года назад, после того как выяснилось, что среди ее членов есть агенты НКВД, которые пользовались поддержкой японских властей при передвижении по Корее, Китаю и Маньчжурии для сбора разведывательной информации в интересах СССР. Это надолго выбило его из колеи, правда, оставалось еще работа в Бюро
по делам русских эмигрантов в Маньчжурии, от которого, впрочем, осталось одно название, как и от Дальневосточного союза казаков, возглавляемого атаманом Семеновым.
  Ввиду неизбежной оккупации Маньчжурии советскими войсками большинство видных деятелей белой иммиграции приняли решение покинуть Харбин. Это напоминало паническое бегство с тонущего корабля. Страх, суета, истерика, слезы и отвращение. Только один человек посреди этого столпотворения сохранял выдержку и самообладание – атаман Григорий Михайлович Семенов. Он наотрез отказался куда-либо уезжать из своего дома в Дайрене. Вскоре его примеру последовали Власьевский, Бакшеев, Михайлов, Охотин, князь Ухтомский и Шептунов.
  - Но зачем, Григорий Михайлович, зачем?! – снова и снова восклицал Константин, пытаясь в последний раз переубедить его, - Поезжайте с нами, иначе смерть!
  - Эх, Костя, Костя, - смеялся в усы старый казак, - Надоело бегать. Не по-нашему это, не по-русски.
  Он смотрел на атамана глазами, полными благоговейного ужаса, ревнивой зависти и безграничного восхищения, граничащего с преклонением, перед этим человеком с его такой простой арифметикой, перед его выбором, который он сам так и не смог сделать, не смог решиться, за что ругал теперь себя последними словами и все равно не находил покоя. Некурящий, практически непьющий, он сидел в одиночестве за столиком вагона-ресторана, пил дрянную китайскую водку и смотрел на мелькавшие за окном пейзажи, отчего кружилась голова, и тошнота предательски подкатывала к горлу. Два или три раза приходил Кораблев проверить его, глядел сочувствующе и совершенно беспомощно:
  - Как ты, Костя?
  Он отмахивался, снова прикладывался к рюмке и продолжал смотреть в окно осоловевшим взглядом, уже ничего не видящим, словно запотевшее стекло, если его согреть теплым дыханием. 13 августа 1945 года основатель и бессменный руководитель Всероссийской фашистской партии, созданной русскими эмигрантами в Маньчжурии, Константин Владимирович Родзаевский  при содействии японских властей покинул Харбин и отправился вместе со многими другими деятелями белой эмиграции поездом в Шанхай. Вторая мировая война подходила к концу и расклад сил в мире стремительно менялся, поднимая на политический олимп новые фигуры, а старые, еще вчера находившиеся в зените силы, власти и славы, низвергая в небытие.  

                                                                              Глава 2

  Шанхай встретил неприветливо, хмуро, как чужаков, которым не рады и которых терпят до поры, до времени только исходя из элементарных приличий. Август выдался холодным, пасмурным, резкий пронзительный ветер нес с Янцзы клочья белесого тумана, который метался по улицам, жался в переулки, подворотни и подъезды, скулил там, словно пес, брошенный старыми хозяевами. Русская колония в Шанхае была наиболее многочисленная из всех и составляла около 25 тысяч человек. Еще в 1921 году Русанов основал первое в Шанхае реальное училище, а к середине тридцатых годов были открыты и другие русские школы, культурные и спортивные клубы. Появились театры, балет и оперетта, выходили газеты на русском языке, и даже русская радиостанция вела вещание.
  Особой популярностью пользовались русские рестораны, где играл джазовый оркестр Лунстрема, выступал Вертинский и куда приезжал с гастролями Шаляпин. Местная православная церковь, возглавляемая в то время Иоанном Шанхайским, причисленного позже к лику святых, оказывала сильное влияние на жизнь русских эмигрантов, вообще, общественное положение диаспоры было столь велико, что в составе Шанхайского волонтерского корпуса был шанхайский русский полк, а в составе полиции Шанхая существовал вспомогательный русский отряд.
  Но все это было в прошлом. Воздух теперь был словно пропитан тревожным ожиданием чего-то неизбежного, непоправимого, и тем особым щемящим чувством, которое возникает перед дальней дорогой. Близился исход, но пока шаткое равновесие между роком и надеждой удерживало мир от последнего шага в пропасть.
  Представители советского посольства развернули бурную деятельность по возвращению русских эмигрантов обратно в СССР. Однажды как бы невзначай один из них столкнулся с Родзаевским на улице, воскликнул приторно - восторженно:
  - Константин Владимирович! Вы ли это? Какими судьбами?
  - Совершенно случайно, - зачем-то соврал он, с неохотой и показной брезгливостью пожимая назойливо протянутую  руку, - Буквально проездом.
  - Ой ли? Говорят, что случайных встреч не бывает, и наша с вами встреча носит вполне закономерный характер. Что вы думаете по этому поводу?
  - Господь иногда попускает совершаться злу, - усмехнулся Константин, самообладание, на мгновение покинувшее его, снова возвращалось к нему.
  - Да полноте вам, - рассыпался мелким смехом его собеседник, - Все течет, все меняется. Возвращались бы вы лучше на Родину, а?
  - Как-нибудь в другой раз, - холодно бросил он и, слегка оттеснив его плечом, пошел дальше вдоль по улице.
  - А вы все же подумайте! – донеслось вслед, - Хорошенько подумайте!
  К сожалению, надо было признаться, что этот агитатор был прав – обстановка менялась стремительно.  Рано или поздно Япония капитулирует и выведет свои войска из Китая, оставляя русской диаспоре небогатый выбор между китайскими коммунистами и гоминдановцами. В результате советской пропаганды более восьми тысяч русских эмигрантов, проживающих в Шанхае, будут репатриированы в Советский Союз, другая же часть, почти семь тысяч, при помощи Международной организации по делам беженцев, выедет на Филиппины, а в дальнейшем окажется в США. На этом история русского Шанхая закончится.
  Однако, все это будет несколькими годами позже, но выбор нужно будет делать уже сейчас, и именно в этом была вся трудность. Даже церковь была расколота надвое – православные архиереи в Китае, ранее входившие в юрисдикцию Русской православной церкви за рубежом, признали церковную власть Патриарха Алексия Первого. Нередко во время богослужений даже сам епископ Иоанн поминал как Московского Патриарха, так и главу РПЦЗ митрополита Анастасия. Победа над Германией, восстановление церкви в своих правах, невиданный предвоенный промышленный подъем, все это в корне меняло представление русских эмигрантов о Советской России.
  Родзаевский был уверен в том, что это лишь очередная уловка Иуды, как он называл всемирный еврейский капитал, но многие, обманутые пропагандой, возвращались в Советский Союз и следы их терялись на бескрайних просторах Красной империи. Высокий, худой, с бледным лицом, он часами бродил по шанхайским улицам, пытаясь разобраться в происходящем, но все было напрасно. Утром позвонил из Америки Мамедов, передавал привет от своего щурина Вонсяцкого, одного из основателей Всероссийской фашистской организации, который в то время все еще отбывал тюремное заключение вместе с другими участниками Германо-американского союза:
  - Ничего, Анастасий Андреевич скоро выйдет на свободу! Ждем вас в гости! Воистину, Америка – оплот свободы всего цивилизованного человечества! Начнем все заново! – восторженно кричал он в телефонную трубку.
  - Да кому мы там нужны, в Америке? – усмехнулся тогда горько Константин, - мы и здесь, в Шанхае, лишние, чужие, как, впрочем, и в самой России.
  - Что? Что вы говорите, Константин Владимирович? Я вас плохо слышу…
  Родзаевский положил трубку. Все было пустым, глупым трепом, как старый, засаленный  анекдот, который слушаешь уже в сотый раз и от которого уже не смешно. И снова он бродил по узким переулкам, часами сидел в маленьком кафе, неподалеку от гостиницы, где остановился, и смотрел на улицу в огромное окно с массивными подоконниками, на которых стояли многочисленные горшки с