Запрет

- Я хочу тебя! – выругалась со скамейки какая-то из гарпий.
Второй раз, проходя мимо малолеток, Леший сделал вид, что не слышит.
Какого черта я их надел! Огребай теперь!
Сжал кулак в кармане уличных, с тремя фирменными лампасами, трико.
Очередной оклик – не обернуться ли? Нет, иди вперед.
Играет на пианино ног – пальцы нервически сжимаются, прохрустывая неизвестную мелодию.
- Да, это мы тебе. Тебе!
- … заморить червячка! – разобрал он из обрывков ветра и был оглушен взрывным гоготом.

Затяг за затягом, еще затяг. Прежде чем подняться на бетонное крыльцо, Леший швыряет окурок мимо урны, съедает тяжелую ядовитую слюну.
Один этаж вверх – минует, совлекая на ходу пуховик. Она снова допоздна. Тася, пожалуй, единственная из его знакомых, понимала жизнь выше посредственного. Люди к ней тянулись, а она жила этим бескрайним конвейером.
Пока Леший презрительно и сбивчиво рассказывал, Тася давилась, чтобы не захохотать раньше времени. Её смех всегда звучал одобрительно.
- Я бы, ты знаешь, но только – не эти же! – докончил он.
- Это харизма! – покатилась, наконец, со смеху Тася.
- Ага, харя красивая.
Брезгливо к собственной несдержанности она отвернулась, зажмурив глаза и прикрыв ладонью рот, но от смеха сотрясалось ее горло.
Леший как всегда безнаказанно наблюдал за ее непосредственностью, вдыхал знакомый запах медового табака, разгадывал черную щербинку на губе.
- Как я люблю тебя, Тася!
Несмотря на усилия Лешего, фраза эта в их кругу принималась не иначе как дружеский эвфемизм.
- Но на самом деле ты не знал их намерений. Вдруг что-то серьезное: вспомни, как мы познакомились.
После смеха Тася всегда становилась рассудительной.
Леший вспомнил и с горечью усмехнулся про себя тому, что Тася не знает истинной причины, по которой они сошлись. В сотый раз он шел на сделку с собой и умалчивал о том, кто, сам того не желая, свел их влюбленными друзьями.
За десятки рандеву Тася даже полунамеком не дала разгадки своих чувств. Кто для нее Леший: друг того амбициозного парня, уехавшего покорять большой город, или – или кто? Леший знал, что ему некуда претендовать на высокую жертвенность – с его-то мелкодонными намерениями. Ему не уготовано выбирать между высшим образованием и высокими чувствами. Сидя напротив Таси, он жаждет сорвать с нее все покровы.

- Женя, пусти!
От кокетки пахло луковыми каплями. У нее была смуглая кожа и азиатские кошачьи глаза. Она скрылась в спертой кислыми запахами комнате, где наверняка уже спускала свои обтягивающие лосины и меняла их на юбку.
Она специально наскочила на меня и пролила свой коктейль – думал Женя – ей было стыдно сидеть на свидании в лосинах, и она изобрела повод сменить их. Сказочная сексуальная дура!
Пора кончать! – решил Женя и подкрался к двери в ее комнату.
Выпорхнув наружу, кокеточка мигом ввалилась в открытые объятья Жениных рук. Все ее сопротивления имели целью зацепить чем-нибудь Женин пах. Когда она отвернулась на секунду, чтобы перекинуться через перила лестницы, на зов подружек, он положил ладонь на оттопыренный задний балласт ее равновесия.
- Я счас кому-то!.. – она не успела договорить.
Через минуту оба суетились за закрытой дверью, в комнате, где на спинке стула просыхали влажные лосины.
Поднявшись с колен, она хотела было направить вниз его голову.
- Я тоже хочу! – верещала она, исполняя бессознательный танец живота.
Женя отшвырнул ее руку – он уже успел заметить, что оттуда у нее пахло, как из пепельницы.
Он был стопроцентно уверен, что эта не поймет, ради чего он втирается и производит эти поступательные движения, присвоив в охапку ее пластичное, натренированное тело.
Она надумает, что я хочу попасть в ее круг, а этот акт – циничная часть моего плана, ингредиент карьеристского рецепта. К черту, завтра меня здесь не будет!
И, действительно, Женя метил в ту ночь лишь в один круг.

Задымленная светом спальня. Зимнее солнце полыхает на снегу за окном. Женя просыпается в низких объятиях кокетки.
Обрезать! – решается он.
- Так, мне пора. Я тебя прошу – не провожай.
- Да… Что? Это ты, Женя? – беспомощно мурлычет спросонья плоская, как раскладушка, однодневка.
- Я тебя прошу – не трогай меня. И спи дальше.
Одевшись, под контролем ее минимально недоуменного взгляда, покидает особняк. На телефоне поздравительная SMS-ка: с Рождеством!
Номер неизвестный, но это из провинции – он уверен. Одна из неизвестных поклонниц, которые не сдаются уже целый год. Если он им отказывал всегда, то лишь потому, что уважал значительно больше, чем эту, оставшуюся досматривать сон своей жизни. Не любил же он ни тех, ни эту.

Абстиненция.
Есть такая прослойка – узкое пространство – между наличником оконной рамы и стеклом, где скапливается весь мусор.
Минуя тесную лестничную клетку в доме родителей, Женя страстно припал к этому месту носом. Шелуха от семечек, протухшие бычки, давно растаявший пепел – создавали запах искусственного перегноя. Женя вдохнул так густо, что напряглись легкие.
Ничего непредвиденного дома не случилось, изменений не было. Сквозняк устрашающе гулял по трубам – первое, во что сознательно вслушался Женя, уже лежа в ванной. Он заперся изнутри и никого не пускал. А когда вышел, сообщил новость о том, что жить будет теперь здесь, на родине.  
- Нечего мне там делать – поставил он печать под оговорками стариков.
Вечером, старой дорогой, сквозь школьный сад, огибая школу, он направился на стадион, сознательно пустившись в этот крюк.
На тропинке, за возрастающей шеренгой турников, Женя сделал остановку. Тут хоть кто-то может повстречаться, а если курильщик, то и парой слов перебросимся. Соорудив руками закуток, подпалил сухую бумагу. Разошёлся дым и свет.
Когда разлагающий огонек одолел экватор цилиндра, на тропинке появилась укутанная в пуховик неясная фигура. Она брела навстречу Жене.
Это была девушка. Поравнявшись с ним, она неожиданно остановилась. На ней был длинный пуховик, а голову облекал большой, как кокошник, капюшон.  
- Не будет закурить? – как-то устало выяснила она.
Не отвечая, Женя закопошился в кармане. Он хотел было протянуть ей пачку на выбор, но, уже успев понять, кто стоит перед ним, принялся тянуть время, просовывая пальцы в тесный коробок. Выудив для нее сигарету, он дал прикурить. Живой язычок выскочил из зажигалки и отлил перед Тасиным лицом оранжевое зеркальце.
Женя боялся посмотреть на нее. Как и три года назад, боялся заговорить  с ней. Понимали ли эти с виду незнакомые молодые люди, что происходит внутри каждого из них? Какая духовная связь теплится между ними? Женя точно понимал. Понимал и припоминал.
- Спасибо большое – на выдохе ответила Тася и скоро скрылась из виду.
Да: теперь он припоминал все. Он припоминал первое лето, которым он увидел Тасю, припоминал, как боялся впустить кого-то в жизнь, забронированную под большую карьеру. Он вспоминал удивленно-недоверчивое лицо Лешего, который не понимал, как можно молчать, когда любишь. Леший подходил к ней дважды: сначала он принес имя – Тася. Затем выяснил, что она уже наслышана о местном красавце и будет рада, стоит Жеке приблизиться к ней – пусть Жеку и не покидало чувство, что друг сильно приукрасил! Ее закадычная подруга-кукла подкатывала и заводила какой-то разговор. Сама Тася ходила неделю по пятам двух друзей… А потом он все оставил, бросил на съедение памяти. Уехал в большой город. Он почти не знает с того дня ни Лешего, ни ту девчонку с щербинкой на губе, с которой они только что разошлись в разные стороны. А теперь, кажется, не знает и себя.
Теперь у Жени не осталось сомнений в том, что за старым гоняться поздно, как и в том, что он никогда не вернется в большой город.