В старые времена.

Уходят в далёкое прошлое те времена, когда и радио то было не в каждом доме, о телевизорах и слыхом не слыхивали, а свет отключался по вечерам до самого утра, на всю ночь. Люди коротали время под керосиновые лампы, с закопченным от нагара стеклом. У взрослых были свои взрослые заботы: кто-то вязал сети, где-то шуршало веретено, играли в карты те, у кого было поменьше забот. Весёлым, хохочущим кружком собиралась на посиделки молодёжь. Ну а ребятишкам было интересно собираться у кого-нибудь и послушать байки старых людей. Было страшно, даже жутко, а всё равно тянуло туда, где, от услышанного, холодело в груди и кололо в пятках. Помнится, когда был пацаном, по вечерам любили мы собираться у одного знакомого, который был немного постарше нас и слушали рассказы его матушки—Любови Спиридоновны. А рассказывала она нам о том, как много было всякой нечисти вокруг в давние времена и что та нечисть вытворяла. Засидевшись допоздна, боялись возвращаться домой, от страха приседая под каждым кустом и взвизгивая от неожиданного шороха.

Рассказ про то старое, и не очень может быть доброе, время, когда посёлка нашего и в помине не было, а были 2 крестьянские деревушки, в обеих дворов 20, не больше. Это сейчас, чтобы добраться от деревни до деревни, ловят попутку или дожидаются рейсового автобуса, а тогда, зимой лошадь и сани, летом же чаще пешком. И через Чёрную речку тогда не то что бетонного, деревянного то моста не было. Была перетяга, наплавной такой мостик средних размеров, используемый для переправы нескольких людей или лошади с телегой. К обеим сторонам плота были привязаны верёвки с узлами. Так вот и переправлялись, руками. Как-то в один из дней из одной из этих деревень с названием Большой Югояр в сторону большого тогда села Супра вышли трое попутчиков, старушка решившая сходить в гости к сыну, с внучатами понянчиться и мужик с пацанёнком тоже в Супру пошли, останавливались в Югояре у знакомых, так как они шли издалека, мальчик подустал и захотел кушать. Всё бы ничего да вышли они поздновато, хоть и месяц август был, но смеркаться рано начинает. До Супры вёрст 6, а то и все 7 будет. Ну а Чёрная речка как раз на середине пути. Шли, шибко не разгонишься, у всех трёх на то свои причины были:- бабушка старенькая, мужичёк навеселе, первачка хватанул, в гостях же был, а какой русский стол без угощения в виде выпивки. Мальчонку же, возраст и ножки, коротенькие ещё, подводили. А Чёрная речка в наших местах издавна дурной славой пользовалась. Нехорошим местом считалась, блазнило на ней. То виделось кому-нибудь что-нибудь, то голоса разные слышались. Вот и старались местные поздно из гостей не возвращаться, да и рыбаки на ней никогда до темна не засиживались. Это сейчас она летом в ручей превращается, а тогда была вполне приличная речка, с омутами и мельницами на ней, зерно люди мололи. А вот название Чёрная, оттого, наверное, что вода в ней тёмная, болотная. А, может оттого что истории на ней происходили, различно нехорошие. Чёрная – нехорошая значит. Так вот этим, троим, и нужно было через речку эту переправиться. Уже темнеть начало, когда они к переправе подошли. С бугра сразу видно если перетяга на этой стороне. Спустились, подходят. Бабушка, та сразу, почуяв неладное, креститься начала, молитвы читать. Мужик же, увидев голую девку, сидящую на мостике, начал материться. Ты что, мол, раскудри твою, через коромысло, ну-ка слазь, нам переезжать надо, а ты расселась, понимаешь ли. А та, взглянув на него, не ушла, только захохотала по дикому. И ещё им всем показалось что гребень у неё в волосах мелькает. Тут и у мужика, хоть и пьяный был, от страха голос пропал и коленки запопряхивало. Старушка же опустилась на колени и молиться начала, раньше люди все верущие были и знали как с нечистью бороться. Хотя, говорят, что и матерщина тоже против неё помогает. Вначале водяница перестала смеяться, потом гребень перестал в волосах носиться, а после и сама она, то ли по мостик нырнула, то ли в сторону юркнула. Да так незаметно, что даже кругов на воде не осталось. Перекрестившись, забрались они на перетягу и начали переправляться. Вначале все спокойно было. Тихо, лунно и безветренно. Но только плотик стал к середине речки приближаться, к тому месту, где омут был, будто шквал налетел, воду закрутило, запенило, плотик клониться стал, вот-вот перевернётся. Мужик, насколько рук хватало, рванул перетягу в обратную сторону. Только ткнулись в берег и стихло, будто и не было ничего. Соскочив на берег, уже все трое начали молитвы читать, кто какие знал. От страха из головы всё повылетало. Не холодно, а зубы друг друга считают. И видно было, как от того места, где они чуть не перевернулись, от омута, как бы тень начала удаляться, рябь небольшая в сторону пошла. Перетянулись быстро, спокойно, а показалось, целую вечность, по речке плыли. Вышли на дорогу, немного отдышались. Бабушка и говорит: Помяните моё слово, должно здесь скоро что-то случиться, заберёт кого-то водяница, недалеко ушла, не успокоится, пока душу христианскую не заберёт. И не так уж и много времени прошло, в том же Большом Югояре загулял местный мужичонка и приспичило ему, ближе к полуночи, к тёще на блины съездить. Как его жена не отговаривала, всё бесполезно. Втемяшивалась в голову дурь, не выгонишь, не выбьешь. Запряг коня в пролётку, кричит: -Если едешь то садись, ждать не буду. Куда денешься, скрепя сердце села. Не хотелось, а одного же не отпустишь, ещё с дуру башку расшибёт или коня загубит. Когда баба с мужиком рядом она всегда его попридержит, а мужик, если выпивши, всегда старается против сделать. Если баба говорит, не гони, он будет гнать сломя голову, но не дай бог что-нибудь случится, все равно жена виновата будет, так уж испокон веку ведётся. Вот так они и ехали, с горем пополам, через ругань да понукание. И подъезжают к тому самому месту, о котором рассказывалось выше. Подъехали, а плотик на той стороне причален. Потянул мужичок за верёвку, она толи отвязана, толи оторвана, легко из воды выскочила, перетяга же, как была на той стороне, так там и осталась. Ничего не попишешь:- Сплаваю на ту сторону – крикнул жене - верёвку привязать надо. Ну а та как стояла с повозкой на бугре, так там стоять и осталась, чем поможешь то, ничем. Недолго думая скинул мужичонка с себя одёжку да и поплыл мелкими сажёнками. Лязгая зубами вылез, привязал верёвку и вместо того чтобы на плотике перетянуться, обратно вплавь кинулся, может в воде теплее показалось. Почти осень уже, конец августа, по ночам на траву уже иней ложится. И как только с омутом поравнялся, неладное что-то происходить стало, как будто кто мужичка притапливать начал. Вроде он и взмахи мощнее начал делать, а с места не двигается. Вот уже и с головой нырнул, показался, и опять под воду ушёл. Жена видит дело такое, начала коня разворачивать, а тот вздуривает, не слушается совершенно. А над омутом ещё раз голова показалась и то ли « прости» то ли «прощай» долетело до неё. Как хватанула вожжами лошадь, как до деревни долетела, спроси кто, ни за что бы не ответила. Бегала по дворам, стучала в окна, будила всех, объясняла, что и как. Мужики стали невод собирать, что бы протянуть то место поганое, утопленника доставать, теперь уже ясно было что утоп земеля то. А выслушав хозяйку смекнули, что да как и всё делали не второпях. Кому охота с нечистой силой тягаться. В общем, с петухами только и выехали, чтоб к Чёрной речке засветло добраться. На 2-х телегах сами, да лодку взяли. Хозяйка на своей что бы место поточнее показать. Приехали, покурили, костёр развели. Разговаривали громко, чтобы жуть ушла, да и бабьи причитания не слушать. Прошлись неводом раз, другой, третий. Будто цепляют за что-то, а из воды не выходит. И баграми пробовали, зря, слишком глубоко оказалось. А неводом пройдёшь, надо и рыбу выбрать и от травы почистить. Ненужной работы много. Но изловчились как-то, а может и водяница решила грешника отпустить, побаловалась и отдала. Берите. Вытащили и закрестились, те, у кого нервы послабее были: - «Свят, свят, прости господи!». Был утопший весь зелёной тиной, как покрывалом, замотан. Вроде и не так много времени прошло, а лицо почерневшее, раздутое. Глаза напыпучку, вот-вот из орбит выскочат. На горле, будто, следы от чьих то пальцев, рука, вроде, небольшая, женская. Ну как тут оторопь не возьмёт. Вот и на мужиков столбняк напал. Жена воет, как корова, но близко не подходит. Страх страхом но делать то что то надо. Обмыли, почистили, на телегу положили. Лошади шарахаются, ушами прядут, скотина лучше людей смерть чует. Привезли домой и поняли, хоронить надо быстрее, уже в дороге запах пошёл. В дом вообще невозможно зайти было, такая вонь от него пошла. Так и схоронили на следующий день, священника не приглашали, не принято было самоубийц и утопленников отпевать. И хоронили их за забором кладбища. Так и тут, за забором, без креста и отпевания. Это сейчас, я понимаю что, человек умерший по собственной вине и не принявший покаяния обречён всё то время что отведено ему на жизнь земную, быть не принятым в мире ином и бродить, среди нас бестелесным и погружая нас, живых, в состояние дикого ужаса. Это сейчас я до всего дохожу с позиции веры и опыта прожитых лет. Это сейчас. А тогда, ребёнком, слушая всё это, просто впадал в ступор, веря всему и, в то же время, отгоняя от себя мысли о правдивости услышанного. Тётя Люба вела свой рассказ неторопливо, часто прерываясь и возвращаясь к проблемам времени текущего. И возвращалась в прошлое лишь после наших, мальчишечьих, длительных, уговоров. Она часто забывала, на чём останавливалась и мы ей громко подсказывали с чего начать. Подрагивал огонёк старинной лампы 3-линейки, на стенах и потолке продолговато колебались тени, вроде бы наши и в то же время непонятно чьи. В чернильно-синем окне колыхался куст черёмухи, постукивая иногда в деревянный переплёт рамы. Затаив дыхание мы слушали, живо представляя себе услышанное. Даже с позиции того времени всё рассказанное было уже давним, но верилось, выйди во двор и столкнёшься нос к носу с теми людьми. Но вернёмся к тому, что происходило дальше. А дальше происходило следующее. Похоронили мужика и обычно после, в доме где жил умерший, его родственники не должны оставаться одни, такова традиция и по сей день. Но почему-то вдова, хоть и не было у неё детей, осталась одна. Где-то после полуночи раздался, вроде и не такой уж и громкий стук в двери. Она, выйдя в сени, конечно, спросила, кто это мог бы быть. И дальше выше моего понимания, как она решила пустить того кто уже похоронен. И стал тот приходить каждую ночь, после полуночи обязательно. И, по словам тёти Любы, стали они и после его смерти жить как муж и жена. Но в деревне, тем более такой маленькой, шила в мешке не утаишь. Начали соседи, а у деревенских тётушек глаз на всё непонятное очень чуткий, замечать, что что-то странное происходит в доме. Тем более, к людям, у которых горе, всегда повышенное внимание, замешанное на сострадании с примесью любопытства. Страшная догадка посетила умы односельчан, кто-то пытался с ней побеседовать, но безрезультатно. Первой вслух на эту тему высказалась, уже упомянутая выше, бабушка. Ходит, мол, утопший и покоя не обретший к вдове своей и ходить будет до тех