Пыльный свет сгустился под потолком просторного помещения, похожего на ангар, стены которого освещали матовые пластины, расположенные по всей длине стен. Облупившаяся краска вздыбилась и покрыла путиной все стены, отчего они стали похожи на почву в период лютой засухи. Казалось, что так и было: война окончена, и самолетам незачем больше стареть под крышей, поэтому их списали на металлолом. Внутренности ангара вычистили, а на их место поставили пружинные койки, поверх которых бросили тонкий ломоть матраса. Из-за ламп вокруг гудело все, даже пол, и зыбь эта передавалась на железные каркасы кроватей, коих в комнате было не меньше полутора десятка. Комната была сплошной, без входа, и соответственно – выхода. Только решетка вентиляции у самого потолка, до которой могли добраться разве что китайские акробаты, соорудив человеческую пирамиду.
Многие койки были пустыми, на шести же из них возились люди. Четверо бормотали себе под нос несвязные речи, извиваясь в неестественных позах, вытянувшись грудью к потолку. Потные, с прилипшими ко лбу волосами, тяжело всасывающие и так спертый воздух. Руки их были скованны и цепью привязаны к изголовью, которой они гремели при каждой конвульсии телом. Остальные два, однако, могли контролировать свою речь, переговариваясь между собой.
- Серрам, они и с нами это сделают? - спросил самый молодой из них, опасливо кривясь в сторону бедолаг.
Парнишка обернулся к тому, у кого спрашивал, и обнаружил, что тот находится еще в большем замешательстве, чем он. В подобном положении он всегда успокаивал Рика своей
невозмутимой физиономией, в которой сочеталась восточная изящность и непоколебимость османского воина, а сейчас же он напряженно всматривался в пол, усевшись на кровати по-турецки, вытянув руки за спиной.
- И что? Ты ничего не ответишь?
Он вновь спросил его, потому что боялся, что если Серрам продолжит молчать, то ужас безысходности в ту же секунду подавит его последний рубеж сопротивления.
- А чего ты ждешь от меня? Мне нечего тебе сказать.
- Ну, у тебя же всегда есть…
- Выход?! Я не вижу выхода, Рик! – Серрам сверкнул в его сторону чернотой глаз. Лицо его сковала злость, но он сразу же обмяк и упал взглядом. – Не сегодня, прости.
Оба замолкли, размышляя под звуки лязгающего металла, который раздавался от соседних коек. Рик тяжело вздохнул, словно грудь его весила сотню килограммов. Ему трудно было молчать, потому что страшные мысли продолжали штурмовать его ослабевшее сознание. Как никогда он чувствовал себя беспомощным, когда все уже все решено, но не тобой, а тебе лишь остается держаться и крепиться, чтобы не заплакать.
- Хотя бы скажи, где нас держат.
- Мы в тюрьме. Видишь ли, человечество разделилось на тех, кто против того, чтобы такие как мы доживали остатки лет на нарах, будучи балластом общества, и тех, кто считает не правильным казнить неугодных. Нашли компромисс. Нас перевоспитывают.
- Перевоспитывают?
- А вон те, посмотри на них, - Серрам выгнул худую шею, выпятив кадык. – Готовы вернуться новыми людьми обратно в общество. Только мозгов и человечности у них ни черта не осталось.
- Так они не больны? – Рик обернулся на скрючившиеся тела и неуверенно спросил.
- Здоровы, как считают люди. Хотя, как по мне, легче их пристрелить.
А как вы представляете тюрьмы 22 века и сам процесс наказания преступников?
И кто теперь числится преступником для тех, кому говорят кого любить и кого ненавидеть, что покупать и кому молиться?