“Ты можешь запирать в железные ящики гадости из «Оверлука», но от воспоминаний так просто не отделаться. Особенно от таких. Это и есть подлинные призраки.”
С. Кинг
Когда-то давно, в те времена когда родители и мой старший брат были еще живы, а я шестилетним бесёнком бегал по двору за цыплятами миссис Мартин, отец пришел с работы в радостном возбуждении, и бросил на стол перед матерью большой распечатанный конверт.
Мать радостно вскрикнула, отставила в сторону чашку с недопитым чаем, вскочила и повисла у отца на шее.
-Меня утвердили! Черт возьми, меня утвердили! –Счастливо бормотал он матери на ухо, а затем подхватив ее за тонкую талию, закружил по гостиной в сумасшедшем танце.
Это был день, который повлиял на всю мою дальнейшую жизнь.
Глава 1
Я, видя счастливых и смеющихся родителей, заразившись их непонятной веселостью, начал кружиться вместе с ними, схватив мать за подол платья обеими руками. Конечно я ничего не мог понять своим детским умом, но мне было уже достаточно того что родители были счастливы и веселы.
Они кружились обнявшись, повторяя какие-то непонятные слова, пока в комнату не вошел мой старший брат Денис.
Тогда всё изменилось.
Брат бросил хмурый взгляд на конверт, лежащий на столе, глаза его округлились и покраснели, он быстро отвернулся и побежал вверх по ступенькам. Когда громко хлопнула дверь в его комнату, отец отпустил мать и сел за стол.
Мать подошла сзади к отцу, обняла его за шею, и сказала:
-Не стоит обращать внимание Роб. Ему всего двенадцать, а у детей сам знаешь как... Уверена что уже через неделю он найдет себе новых друзей, а старых вскоре позабудет. Главное милый, что мы вместе, и у нас в ближайшую неделю слишком много дел чтобы тратить время на такие пустяки как подростковая сентиментальность.
Большой, сильной рукой отец нежно накрыл руку матери и улыбнулся.
-Ты права дорогая. Пускай перебесится, а там думаю, все снова станет на свои места.
Тогда мне были непонятны такие слова как: повышение, должность, начальник, переезд... Но слова эти вдруг заняли в семье самое главное и почетное место. Родители то и дело повторяли незнакомые моему слуху выражения, а я тщетно пытался понять что происходит, видя как дом начинает заполняться огромными, тяжелыми ящиками, картонными коробками и мотками веревок разной толщины и длинны. Приходили какие-то люди в рабочей одежде, складывали наши вещи в эти ящики, гремели молотками, громко о чем-то разговаривали и пили пиво.
И еще мне было непонятно почему все это так огорчает моего старшего брата Дениса. Почему он целыми днями не покидает своей комнаты, погрузившись с головой в чтение многочисленных книг, стоявших у него на полках. Он выходил только чтобы поесть, и бросить матери или отцу какую ни будь дерзость.
Несмотря на суровый характер отца, они с матерью договорились по возможности избегать всяческих конфликтов с братом, но его это только еще больше бесило, и я слышал частенько как из его комнаты доносятся всхлипывания вперемешку со злобным ворчанием и руганью.
Много позже, я узнал что отец получил тогда долгожданное повышение по службе. Он был инженером-железнодорожником, и получил должность начальника железнодорожных путей сообщения провинции Манитоба.
Из Монреаля в Виннипег – столицу Манитобы мы добирались долго. Поезд пронёсся через Квебек и пересёк всё Онтарио. За окнами мелькали деревни и города. Ковбои гонящие скот на выпас, весело махали шляпами и стреляли из револьверов в воздух, соревнуясь в громкости с паровозным гудком.
Мы ехали в первых вагонах, и мне на всю жизнь запомнился запах дыма паровоза, серым шлейфом расползающегося вдоль пассажирского состава, и проникающего в неплотно прикрытые окна.
Мы переночевали в мотелях Тандер Бея и Кеноры. Немного погуляли по этим небольшим городкам, в которых в основном жили рыбаки и ковбои. После нескольких пересадок, только на шестой день пути мы сошли с поезда на центральной станции города Виннипег.
Нас уже встречали. Все работники железнодорожной станции знали что приехал новый начальник с семьей. Как выяснилось, нам уже подобрали неплохой дом в колониальном стиле, недалеко от железнодорожного вокзала. Дом был старый но очень ухоженный. Три этажа и просторное подвальное помещение с огромным бильярдным столом поразили моё детское воображение. Я тут же приступил к изучению нового жилища, и пришел в восторг когда узнал что родители решили поселить меня и брата в небольших но уютных мансардах, разделенных толстой деревянной перегородкой.
Брата сразу оформили в школу. В первый же день он вернулся домой с синяком под глазом и в разорванной рубашке. Брат не плакал, а только злобно зыркнул на мать, попросил чего ни будь поесть и поднялся к себе.
Глава 2
Постепенно дни потекли сами собой. Жизнь снова стала размеренной и даже скучной. Отца почти не бывало дома. Я привык видеть мать, сидящую в кресле – качалке на большой, тенистой веранде, увитой жимолостью и диким виноградом. И всегда перед ней на маленьком кофейном столике стояла её любимая большая чашка с крепким индийским чаем.
Родители наняли работника – пожилого филиппинца, в обязанности которого входила уборка дома, стрижка газонов и охрана территории дома. Звали его Баяни, но сам он просил чтобы мы называли его Бабай или Йани. Мы дружно решили называть его Бабай. Он был родом из маленького городка Апарри, расположенного на севере Филиппин. Бабай был немногословен и угрюм. Сдержан и аккуратен в мелочах. В общем родители были им довольны. Его поселили в небольшой пристройке с отдельным входом, где была одна единственная комната, достаточно просторная для одного человека.
Мы его почти не замечали. Он стал словно бы частью дома. Вот только была у него одна особенность, которая страшно меня пугала: часть его лысого черепа и лицо были обожжены. Кожа сморщилась как у старой ящерицы, а вместо уха была уродливая дыра. А еще я боялся его взгляда. Один глаз на уродливом лице был без зрачка, и мне казалось что этим бельмом он проникает в самую мою душу.
Отец рассказал нам что когда-то Бабай работал кочегаром на паровозе. Работа эта адская, и требовала много сил. Однажды Бабай не выдержал напряжения, лег и заснул прямо на угольной куче. Когда пришел его напарник, то страшно разозлился на нерадивого филиппинца, набрал лопатой горсть угля из топки, и высыпал Бабаю прямо на лицо.
На счастье, рядом стояло ведро с водой для чистки топки. Бабай вскочил и вылил его на себя, затушив огонь. Бабай больше не смог продолжать кочегарить, но начальник депо решил не увольнять исправного работника, оплатил лечение и стал давать тому разные мелкие поручения, которые выполнялись ответственно и прилежно.
А когда мой отец подыскивал себе охранника и садовника в одном лице, то сразу заприметил обожженного филиппинца. Так Бабай стал частью нашей семьи.
Несмотря на кажущуюся однообразность и скукоту будничных дней, выходные дни проходили ярко и запоминающе. Отец купил рыбачью лодку с подвесным мотором, и мы частенько рыбачили сома и карпа в Ред-ривере, или ходили на щуку в соседних озерах и притоках. Родители каждый месяц посещали Королевский балет, и брали меня с собой. Денис наотрез отказывался от “дурацких танцулек “ – как он предпочитал называл балет. Зато ему полюбился, новомодный, по тем временам, вид развлечений: Кинематограф.
Синематеки все больше и больше привлекали к себе публику, и особенно молодежь, которой наскучил провинциальный театр и балет. Имена Макса Линдера и Чарли Чаплина все чаще можно было услышать из уст прогрессивной молодежи.
А потом наступила зима. Декабрь обрадовал нас первыми морозцами и свежим снежком, из которого мы с братом не поленились в первый же день вылепить несколько жутких фигур. Потом целый месяц, до Рождества, мы развлекались бросанием снежков, катанием на лыжах и санях.
Но в начале января погода ухудшилась, и уже редко доводилось “поймать” приятные и солнечные безветренные деньки, когда можно было прокатиться на санях или лыжах. Иногда температуры доходили до минус тридцати и ниже, а ветры были такими сильными, что старые деревянные балки дома скрипели и стонали словно чудовища из потустороннего мира.
Всё больше времени мы проводили дома за чтением книг и разными настольными играми. Из граммофона доносились звуки заунывных мелодий. Денис с головой погрузился в учебу. Близких друзей у него по прежнему не водилось, и большинство времени он проводил за учебниками и школьными заданиями.
Однажды ночью, после того как родители уже уснули, ко мне в комнату прокрался Денис и потряс меня за плечо.
-Вставай дурень, пошли, я тебе кое- что покажу.
Уже через пять минут я, подгоняемый любопытством и тычками брата, натянул на себя ватник и сапоги из оленьей шкуры. А еще через минуту мы прокрались к выходу и вышли на мороз.
Я на всю жизнь запомнил ту холодную ночь. Когда под нашими подошвами хрустел снег словно пережаренная картошка фри, а морозный ветер подпевал низким шепчущим воем. Тогда я впервые в жизни почувствовал что такое настоящий страх. Но я шел, схватив брата за широкий кожаный пояс его толстого пуховика, перебарывая желание рвануть что есть сил обратно в теплую кровать.
А брат тащил меня к краю дома, прямо к маленькой пристройке, где жил Бабай. Я увидел в миниатюрном окне тусклый мерцающий свет, и мне стало еще страшнее. Брат заставил меня подкрасться к самому окну филиппинца, и мы осторожно заглянули во внутрь.
Я тогда чуть не обмочил штаны от страха, и если бы Денис не зажал мне рот своими вязанными рукавицами, я обязательно бы завопил.
Комната была уставлена сотней свечей. Посередине комнаты, на шелковом коврике, спиной к окну странно скрестив ноги, сидел полураздетый Бабай. Вся его спина была покрыта загадочными рисунками и письменами. Можно было различить голову дракона, в кривых зубах зажимающего голубку. Вдоль позвоночника извивалось пёстрое тело змеи с раскрытой пастью и страшными клыками, с которых стекала кровь.
Перед ним на невысокой тумбочке стояла статуэтка, в неровном свете отливающая золотом. Филиппинец периодически складывал руки перед собой, и по еле заметному шевелению его челюстей, можно было сказать что он читает про себя какую-то свою молитву.
-Вон гляди дурень, как он молится своему Богу, а может
и самому Сатане.- Сказал брат шёпотом, состроив страшную гримасу.
В этот момент я переступил с ноги на ногу, и снег подо мной громко заскрипел. Бабай, по видимому что-то почуял. Его спина выпрямилась, он наклонил немного голову, словно прислушиваясь, а затем резко повернул к нам свое изуродованное лицо. В мерцающем свете, его обожженная кожа казалось покрыта сотней ползающих червей, а белок невидящего глаза сверкал демоническим светом, проникая сквозь толщину бревенчатой стены. Губы филиппинца искривились в злобной ухмылке, и мне вдруг показалось что между его изуродованных губ выскользнул раздвоенный змеиный язычок.
Тогда мы с братом побежали, уже не думая о хрустящем снеге и завывании ветра. Нам было не до таких мелочей. Такого страха я не испытывал еще никогда в жизни, и мне почему-то показалось
