Зойкина смерть

Лошадь была уже старая, но все ещё  крепкая. Статью была и в свои годы хороша.. Звали её Зойка. В колхозе она была примерно года с 29. Когда-то она принадлежала семье Игната Коваля. Но того дважды раскулачивали и в конце концов посадили, а всю его  семью вместе с пятью детьми сослали куда-то на север Красноярского края.  Ни слуху, ни духу о Ковалях не было. Не исключено, что уже и в живых никого не осталось, кроме Лизы Речкаловой. Речкалова она по семье, взявшей её на воспитание, а вообще Коваль. Ей, когда семья уезжала в ссылку, было десять лет. Перед самой отправкой она заболела. Температура была под сорок, она бредила. Фельдшер, из перронной амбулатории станции Уяр, Антонина Речкалова забрала ребенка из товарняка, в котором отправляли ссыльных. Она хорошо знала мать ребёнка Нюру, с детства дружила с ней
-Вернешься, заберёшь дитё, а в дороге она точно не выживет-  
сказала она подруге. Та хоть и заливалась слезами, но согласилась. Лиза от болезни через пару недель оправилась и жила как дочь с той поры у Антонины.  Надо сказать, что та относилась к ней не хуже, чем к своим сыновьям,  пятнадцатилетнему Степану и двенадцатилетнему Алексею. Лиза подросла и превратилась в настоящую красавицу. Глаза отвести было невозможно от этой девушки. Неудивительно, что в тридцать четвертом она  родила мальчишку от  Степана. Назвали его в честь  деда Игнатом.  И правда , кто знал Коваля говорили, что мальчишка похож на деда. Когда началась война, Степана забрали на фронт. В сорок втором пришло уведомление о том, что он пропал без вести. За Лизой начал ухаживать директор МТС  Афанасий Иванович Лишковерт. В сорок первом он ушел на фронт добровольцем.  Под Вязьмой участвовал в жестоких боях, получил пулю в живот, отлежал в госпитале, был демобилизован по состоянию здоровья и с сорок второго года  впрягся в работу. Надо сказать, что человек это был необычный.  Настоящий трудоголик. Работал без остановок. Надо и ночь не спал. За каждого своего тракториста мог  голову положить. Но  любого противника воспринимал, как настоящего врага. Победить во чтобы-то ни стало - вот его девиз. А для этого любые средства хороши, даже самые подлые. Не смотря на тяжелейшее ранение в живот, он сохранил отменный аппетит на женщин. Жену в этом плане не обижал, но и  не одну из мало-мальски привлекательных  работниц не пропускал. Мужики все были на фронте и, сказать честно, ему мало кто отказывал. Вот и к Лизе  подкатил со своими ухаживаниями. И даже попытался её полапать.  Но не тут- то было. Лиза толкнула его так, что он упал и ударился головой о дверной косяк. Он этого не ожидал и, обнаружив кровь от небольшого рассечения на затылке, похоже испугался. Потому что только с испуга можно было  сказануть такую глупость.
-Ты кого толкаешь - заорал он – фронтовика, орденоносца, кулацкая гадина.
- А что лечь под тебя обязана? - Засмеялась Лиза. Этот смех его немного отрезвил, но злобу Афанасий Иванович затаил. В 1943 забрали Алексея. Хоть у него была, как у механизатора, бронь. Лишковерт подсуетился. Не прошло и полгода, на Алексея пришла похоронка. Теперь Антонина и Лиза только что не молились на Игната. А тот рос настоящим богатырем. В двенадцать лет начал работать водовозом. Лошадка ему досталась дедовская Зойка. До  этого она возила бричку председателя. Теперь  лошадь передали Игнату. Он её щадил. Купал и чистил без устали. Бочку никогда не наливал до краев. И постоянно  разговаривал с лошадкой. И Зойка, казалось, его прекрасно понимала.  Мальчишка не пользовался вожжами, просто говорил - поехали на речку, или на тракторный стан, или на делянку и Зойка безошибочно шла куда надо. В 1949 году случилось несчастье. Лошадь, вроде бы безо всякой причины,  захромала на заднюю ногу.  Старый ветеринар осмотрел её и поставил диагноз - растяжение сухожилия.
- Потрогай вот тут  - предложил он Игнату - чуешь, как палит? Жар - первый признак растяжения. Не спутаешь ни с чем.
- И что теперь? - Спросил Игнат.
-Что теперь? Если бы это был молодой скакун, я бы рекомендовал на месяц компрессы с самогонкой и полный покой, а этой клячи ничего лучше живодёрни порекомендовать не могу. Впрочем, это не я решаю. Я напишу свои выводы, а начальство пусть определяется. На то оно начальство.
- Самого бы тебя на живодерню - подумал Игнат, но вслух попросил - не пишите, что надо  на живодерню, я её вылечу.
-Нет, брат, слишком стара, не вылечишь.
- Я очень постараюсь. Зойка крепкая, она поправится.
- Да пойми ты, чудак человек. Она и так долгожительница. Обычно лошади до восемнадцати не доживают. Все едино не сегодня, так завтра помирать. Колбасы с неё, конечно, не наделаешь, но песцам на ферму она вполне сойдет.  Всё польза народному хозяйству.
Игнат со слезами на глазах побрел домой. У калитки на скамеечке сидел дед Фёдор Речкалов.
-Зойку ветеринар на скотобойню отправляет -  сказал парень.
-Давно пора - откликнулся дед  - всех нас стариков туда гнать пора. Чего небо коптить. А ведь я, Игнат, когда-то на бойне работал. Быки, коровы, овцы - они спокойно под нож идут. Лошади совсем другое дело. Их тащат на арканах с двух сторон, да ещё сзади толкают, а они упираются и жалобно этак ржут. И глаза у них такие, что лучше в них не смотреть. Спятить можно моментом. Понимают они, что с ними хотят сделать. Даже не сомневайся. Это на бойне все работники знают. Игнат не стал дальше слушать деда, чувствуя - словно это его тянут на арканах на смерть, побежал к матери
-Что ты, сынок, - спросила Лиза, увидев сына в слезах.
- Зойку ветеринар на бойню отправляет.
- Отправляет - задумчиво повторила за ним  Лиза, села на скамейку, жестом приглашая сына сесть рядом, после этого сказала
- Ты, сынок, не должен плакать. Гляди, какой ты уже большой. Я тебя обнять за шею не дотянусь. Только ты пока не знаешь, какая безжалостная бывает жизнь. Мне было десять лет и всех нас Ковалей тогда отправили на бойню. И родителей, и нас детей. А ты, чудак, о Зойке плачешь. Всем нам когда-то умирать. Сейчас ей пришло время. Вот и всё, сынок. Смириться надо, а не рвать сердце.
- Я Зойку мам на бойню не отдам. И вас всех не отдал бы. Умер бы, но не отдал. Он так это сказал, что у Лизы мурашки побежали по телу, но она не подала вида, что испугалась за него и с улыбкой спросила
- И куда же ты Зойку, сынок, денешь. Как ты её защитишь?
-В тайгу уведу.
-Я и говорю дитя ты у меня. Вас там вместе с Зойкой волки задерут.
- Так что делать–то?
- Смириться, сынок.
Ночью, когда все уже уснули, Игнат выбрался из дома и направился в конюшню. Следом за ним, на некотором расстоянии,  шла Лиза. Она  боялась, что сын наделает глупостей. Игнат зажег керосиновую лампу, которая тускло осветила конюшню. Зойка стояла в своём привычном  месте. Больную ногу держала на весу. Парню в полумраке показалось, что её влажные грустные глаза полны слез. Он обнял её за шею, прижался и зашептал
-Бедная, бедная Зойка, лошадка моя - слёзы заливали его лицо. К ним подошла Лиза. Она обняла сына
-Сынок, слезами горю не поможешь. И мечтами пустыми тоже. Время у нас есть, вместе придумаем что - нибудь. Пойдем домой.
- Мам, ты посмотри Зойка какая грустная. Она ведь всё понимает.
- Сынок, ну чего ты придумываешь. Что ей ночью веселиться, когда нога болит. Лизе удалось увести сына домой. На следующий день,  посовещавшись с Антониной, Лиза отправилась на прием к Лишковерту. После той истории, когда она отвергла его ухаживания, прошло шесть лет. Воды утекло не мало. Он вроде, после истории с Алексеем, зла не таил. Когда пришла на парня похоронка, явился к Речкаловым объясниться. Утверждал, что не его инициатива была со снятием брони, а инструктора райкома. Он тогда взял список и троих вычеркнул. Смотрел по возрасту.
- Как я не толковал ему, что пахать некому, остался неумолим.
А последние годы, когда  Лишковерт стал директором совхоза, даже к праздничным  датам объявлял благодарности и Фёдору, и Антонине, и Лизе с Игнатом. Правда, старик Фёдор Речкалов, злой на язык, рассматривая почетную грамоту, выданную супруге, как-то заметил
- Знает кошка, чьё мясо съела.
Терпеливо дождавшись в приемной, когда закончится «пятиминутка», женщина вошла в кабинет Афанасия Ивановича. Он подчеркнуто вежливо предложил ей сесть. Не начальник, а отец родной, предчувствия подвох, подумала женщина.
- Я с просьбой к вам. Хочу выкупить Зойку. Её, всё едино, на бойню отправляют. Афанасий Иванович потупился, потом  с ласковой улыбкой спросил
-Лошадку фамильную захотели обратно? А в следующий раз домик, в котором мы сидим, вернуть захочешь. Он ведь отцу твоему, мироеду Ковалю, принадлежал. Чем ещё помочь можем? Сеялки, веялки, молотилки не интересуют? Вот вам
- вдруг заорал он и  сунул  к Лизиному носу фигу. Та не смотря на то, что это было неожиданно, не шелохнулась. Правда лицо побледнело
- На нет и суда нет – спокойно сказала она
-А руки, Афанасий Иванович, помой, прежде чем их под нос совать. Непотребно они у тебя воняют.
Вечером Лиза с Антониной и Игнатом посовещались втайне от слишком словоохотливого деда Федора. Они собрали весь сахар, какой имелся в доме, растопили его на сковородке. Потом Антонина растолкла четыре упаковки  каких-то таблеток и всыпала  полученный порошок в растопленный сахар. Когда  масса остыла, покололи её на небольшие кусочки. Ночью Лиза с Игнатом проникли на конюшню. С ладони Игната, касаясь её мягкими губами, Зойка с удовольствием брала лакомство. Минут через двадцать её начало шатать.  Словно пьяный мужик, она мотала головой, потом  опустилась на колени и завалилась на бок.
- Всё, сынок, она уснула. Пойдем домой -  предложила Лиза.
-Нет, мам, ты иди, а я с ней побуду до конца.
- Ну, смотри, сынок, только не плачь, не расстраивайся, хорошо?
Лиза ушла. Игнат прилёг рядом с лошадью, обнял её. Он и не думал плакать. Ему казалось, что он прямо физически ощущает, как жизнь покидает Зойкино тело. Только под утро, когда она стала совсем холодной,  он отправился домой. На сердце было легко и радостно, хоть объяснить себе, почему душа ликует, он не мог.