21. Форма
18 октября 1986 года – черный день календаря! День моего выпуска из прославленного Луганского училища штурманов! Самый плохой день в жизни! Хотя нас и готовили долгие четыре с половиной года к этому дню, и многие до него не дошли, но морально я оказался совершенно к этому не готов. За воротами нашей славной бурсы заканчивалась прекрасная и легкая жизнь, и начинались суровые трудовые будни. Заканчивалось затянувшееся детство, где ни забот, ни хлопот. Заканчивалась романтика юности, а с ней уходили в прошлое все девчонки и подруги, походы в самоволку и побеги от патруля. Нежные встречи с любимой на десять минут и поцелуи украдкой.
Теперь можно было встречаться, сколько хочешь, когда хочешь и делать, что хочешь, но меня эта перспектива совсем не радовала. Мне хотелось пробежать пару километров от патруля, перелезть через трехметровый забор, порвать штаны, поцеловать на бегу счастливую девчонку в щечку, шепнуть ей ласково «жди, любимая» и бежать дальше. Мне хотелось подраться за свою девчонку и снова сломать нос. Мне хотелось лазать по балконам и прыгать с третьего этажа. Валяться в лазарете со сломанной ногой, потому что торопился к своей девчонке и неудачно упал. Чтобы расстроенная, ласковая и заботливая девочка возила меня в кресле-каталке.
Тогда нам все казалось несерьезным, и мы весело смеялись над проблемами вместо того, чтобы решать их. У нас и так все было хорошо! Было. А будет? Больше этого никогда в жизни не будет. Многие мои друзья думали так же, и на посиделках за пивом не весело болтали, а сидели молча, и каждый думал о своем.
С такими нерадостными мыслями я накануне, частью в ателье, частью на складе получил новую офицерскую форму и приволок огромный тюк к Машке. Девчонка обрадовалась, как ребенок огромному торту! Как будто форма для нее! Для нее, конечно! Для Машки это реальный билет во взрослую и безбедную жизнь. Где будет все и можно никогда не работать! Для справки, моя первая, еще училищная, зарплата составила 365 рублей 50 копеек, кто не знает – это в три раза больше, чем средняя зарплата по стране.
Машка радостно распотрошила тюк с барахлом и со смехом стала примерять форму на себя – кителя, шинели, рубашки, галстуки... Потом разделась полностью и надела только портупею и фуражку. Какие только фантазии не приходят в прекрасные женские головки! Она подошла ко мне, обняла и стала горячо и страстно целовать и снимать с меня одежду. Никогда не занимался любовью с девушкой, одетой только в портупею! Попробовал, понравилось, только портупея с фуражкой мешают, и Машка их быстро сняла.
Потом все барахло пришлось мерить мне. Раз по десять, включая нижнее белье. Машку особенно позабавили кальсоны с вырезом спереди. У нее возникли сексуальные ассоциации, и она сразу показала, как это будет выглядеть. Классно выглядит, а я вырез объяснял естественными надобностями, оказывается, он сделан для девушек! Потом Машка стала по-новой мерить мою форму, только уже на голое тело. Она крутилась перед зеркалом и заливисто смеялась. Ей шла форма, особенно когда она только в галстуке и фуражке. Мы еще долго так забавлялись, пока я не сказал – хватит. Завтра трудный день, а форма еще не поглажена. Машка сделала испуганное лицо и сразу побежала за утюгом, как и была – в чем мать родила, чем здорово смутила своих родителей и мою маму, которая приехала на выпуск. Еще бы!
Когда Машка надела легкий халатик, все женщины принялись гладить мне форму. Машка, изображая из себя старшую, без конца давала «умные и ценные» указания. Ей, как ни странно, никто не перечил, хотя что моя мама, что Машина – жены военных и форму точно гладить умеют! Машка мне тоже форму гладила, но не часто. После каждой глажки, я снова и снова смиренно примерял форму. То одной не понравится, то другой, то третьей.
В конце концов, все было поглажено, примерено и аккуратнейшим образом повешено на плечики. Машка придирчиво еще раз все осмотрела, сдула невидимые пылинки и успокоилась. Я обрадовался, что пришел конец моим мучениям и отправился на кухню, к Лукичу, попить чайку и перетереть за жизнь. Как только я присел, зарисовалась Машка – я на минуточку! – и со скоростью урагана сервировала нам стол, печенье и конфеты, разлила по чашкам чай и мгновенно исчезла.
Лукич посмотрел на меня и спросил:
- Что, Леш, паршиво на душе?
– Еще как паршиво, ответил я.
Он рассказал, как в свое время заканчивал училище, про своих подруг и девчонок. Я в душе посмеялся – ничего не меняется в этом мире под Луной. Те же девчонки, те же проблемы. Жена его тоже с курсантских времен. Интересно, они, как и мы, любовь в кустах крутили? Думаю да, поэтому они так лояльно к нашим проделкам относятся. Попив чайку, я пошел спать, точнее к Машке в спальню.
Постель была застелена шелковым бельем нежнейшего салатового цвета. Посередине лежала моя звездочка в крайне откровенной, призывной позе и явно изнывала от ожидания. Увидев меня, протянула руки и потянула к себе.
Но я был черств и непреклонен. За сегодняшний день я уже был выпотрошен Машкой и морально, и физически. И снова развлекать ее у меня не было ни сил, ни желания. Я отвел в сторону ее руки и улегся рядом. Девчонка сделала недовольное, обиженное лицо и отвернулась. Я лег и по привычке обнял Машку со спины и положил руку на грудь. Упругую, налитую, молодую грудь. И собрался уже заснуть, но не тут-то было! Мою руку на своей груди ненасытная красавица восприняла как команду к действиям и стала ерзать попкой и ласково говорить:
– Давай, мой милый, возьми меня крайний раз как курсант, ведь завтра я буду спать уже с офицером.
Я рассердился:
– Может мне еще форму курсантскую надеть и сапоги?
- О, давай! Обрадовалась Машка.
Я шлепнул ее по попке. Она успокоилась, но ненадолго. Секунд на десять.
Хоть меня весь день и отвлекали, но грустные мысли о выпуске не выходили из головы. И я решил поделиться с Машкой своими переживаниями. А и с кем же мне еще делиться? Она все-таки жена, хоть и Машка. Я начал рассказывать, вспоминать, как хорошо было и что этого уже не будет. Никогда. Что завтра мы уже не будем такими, как сегодня, наступит конец нашей беззаботной жизни. Но Машка меня не слушала, сначала она просто ерзала попкой, потом развернулась и дала волю рукам. Это мне уже совсем не понравилось, и я резко убрал ее руки.
Машка, всегда очень тонко чувствующая все перемены моего настроения, сразу затихла. И тут я понял, почему за столько лет я так ее и не полюбил! Эта писаная красавица никогда не интересовалась мной как человеком, ей было все равно, что я думаю, что делаю, если это не касалось ее лично. Машку интересовало только одно – мое отношение к ней, обобщенно – брошу я ее или нет. Все остальное ей было не нужно. Вообще. Никак! Даже когда я получал золотую медаль за победу на конкурсе среди военно-научных обществ курсантов, девчонка даже не дала рассказать об этом!
Ладно, это сложно для понимания, но вид-то могла сделать? Нет, ей это не нужно! И что это за семейные отношения, если нас связывал только секс? А если его вдруг не будет или будет мало, или не того качества? Девчонка сразу наставит мне рога? Наставит – это как пить дать.
Я посмотрел на притихшую Машку, у нее был вид нашкодившего котенка. Ласкового котенка. И очень красивого. Но меня впервые это совсем не тронуло. Машка вдруг стала мне совершенно чужой. Сверхъестественным женским чутьем она поняла, что наши отношения рухнули, но не поняла из-за чего. Она стала извиняться, что-то говорить про вечную любовь, но мне уже было все равно! Меня завтра ждал насыщенный до предела день, и нужно было быть в форме в прямом и переносном смыслах.