Ни о чем

Семенову подарили новенький компьютер. Это был уже второй после того, как с предыдущим у него не сложились отношения. Тот, что служил ему в начале, оказался  просто негодяем.  Вел себя с хозяином по-хамски, всячески подчеркивал свое, как ему казалось, блестящее знание русского языка, словом в грош не ставил литератора  Семенова, который к моменту перехода от авторучки и бумаги к клавиатуре имел уже несколько публикаций в центральных столичных  литературных журналах и был уже на слуху.  Иногда у них доходило дело до перебранки, а поскольку Семенов никакой критики органически не переваривал, то позволял себе говорить о компьютере все, что он думал, иногда даже в непечатных выражениях. Тот же не мог ему ответить в таком же духе, поскольку не имел в словаре адекватных словосочетаний, и свое возмущение проявлял в виде хрипов, звонков, утерей лучших кусков текста, словом, подличал, как умел.
Однажды, в ответ на оскорбительное обращение к себе хозяина, назвавшего его «железным дебилом», он не выдержал и выбросил ему надпись во весь экран: « ЯЗЗЯ – СЕМЕНОВ – ЯЗ-ЗЯ». Хозяин компьютера опешил, он сидел минут пять с открытым ртом, глядя на это странное слово и понимая, что этим выражена вся мера электронного возмущения, презрения и неприятия.
Становилось очевидным, что совместная творческая жизнь при таких взаимоотношениях, не представляется возможной и им необходимо расстаться.
Семенов открыто объяснил это своему электронному оппоненту, но в ответ услышал скрипучий и угрожающий хрип. Видимо, мыслящее железное чудовище задумало какую-то очередную пакость, но с какой стороны она проявится  Семенов и представить себе не мог.
Пока денег на новый компьютер не было и приходилось терпеть причуды старого. Семенов к этому времени уже не пользовался ручкой и бумагой, а работал с клавиатурой, что было гораздо удобнее, но с другой стороны он опасался доверять памяти компьютера, учитывая их недружественные отношения.  
Однажды уже был случай, когда исчез неизвестно куда кусок текста, и сколько Семенов ни бился, прося вернуть утерянное, компьютер бесстрастно и нагло отвечал, что знать ничего не знает и ведать не ведает.
Совсем недавно, буквально третьего дня,  после того как Семенов очередной раз выругал своего электронного помощника, тот, как бы в отместку,  захрипел, как припадочный, и начал удалять с экрана монитора только что написанный текст. На глазах у потрясенного автора строчка за строчкой исчезали в небытие, а остановить этот процесс законным технологическим способом не удавалось, пришлось прекратить этот беспредел простым отключением от сети.
Компьютер, как живое существо, готов был пойти на членовредительство, только бы отомстить своему хозяину за перенесенное оскорбление.
После этого случая Семенов стал побаиваться своего электронного помощника и    старался вслух не произносить обидных для него высказываний, но слово не воробей, вылетит - не поймаешь, а гадкое, нецензурное оскорбление было высказано вслух, и компьютер затаил обиду, злопамятным оказался кусок мыслящего металла. Как-то раз Семенов в порыве волшебного вдохновения  нащелкал на клавиатуре три страницы  изумительного по красоте и душевности рассказа и спокойно с сознанием выполненного долга лег спать. Утром он вызвал из памяти компьютера написанное в предыдущий день, чтобы еще раз полюбоваться на истинное произведение искусства, настоящую литературу с большой буквы, как он думал вчера.
-Ну что: поработаем, дружок!- сказал он вполне миролюбиво.  
-Что это такое?- выкинуло надпись железное чудовище.
-Я тебе сейчас покажу, дрянь такая,- рявкнул Семенов,- давай вчерашний текст!
-Видимо, данный файл утерян,- твердил свое компьютер.
После этого Семенов увидел на экране то, что повергло его в шок: под его фамилией открылось произведение, которое он никогда не писал, и называлось оно:  «Сказка про  графомана».  
Начало было весьма многообещающим: Семенов оценил литературное дарование своего оппонента, ничего не скажешь – название, хоть куда.
«По разбитой грунтовой дороге, петлявшей вдоль кромки леса, двигалась печь, ловко объезжая рытвины и ухабы, попадавшиеся ей на пути то справа, то слева. Из трубы валил дым, а на печи сидел Иванушка-дурачок, по фамилии Семенов, и что-то карябал на листе бересты вороньим пером, обмакивая его в доверху наполненное водой ведро с разведенной сажей. Он возвращался домой из гостей от своей тещи Бабы-Яги, к которой ездил по блины. Дома его ждала жена Василиса Прекрасная.
Казалось бы, как мог такой человек, как Иванушка-дурачок, женится на Василисе? Это даже теоретически невозможно. Ан нет, дуракам везет и не только в сказке! Между прочим,  Василиса Прекрасная  тоже умом не блистала, она была Иванушке под стать, можно сказать, два сапога – пара. Василиса была незаконнорожденной дочерью  Кощея Бессмертного и Бабы Яги. Когда-то, еще в незапамятные времена, Кощей, который и тогда уже был в пенсионном возрасте, соблазнил Ягу, еще не бывшую в то время бабой, пообещав на ней жениться, а она,  дура, и поверила.  Вот вам налицо и результат: Яга родила прелестное дитя, которое назвали Василисой, и стала, естественно,  Бабой, а законный отец ребенка отказался жениться на ней, ссылаясь на плохое здоровье и преклонные лета. Говорил, что у него давно склероз, будто бы, ничего такого и не помнит о своих обещаниях.  В общем, известная история…
То есть теща и тесть у Иванушки были весьма знамениты, как видим, он, женившись, неплохо устроился в жизни: жил в тепле, на печи, жена-красавица, всегда был сыт, потому что кредит у него был неограниченный: приходил дуриком к любому в дом и брал чего хотел. А кто посмеет отказать? Нету таких  чудаков: кому охота связываться с Кощеем Бессмертным? Его, гада, никакая хвороба не берет.
Вот, значит, Иванушка-дурачок от нечего делать и пристрастился к прозе: стал пописывать, а слушателем у него была жена Василиса Прекрасная. Приходилось ему самому читать свои опусы, поскольку Василиса была неграмотная, да и зачем женщине с такой красотой начальное образование? Не нужно это. Когда у человека в жизни все в порядке, у него и в прозе порядок: никакого надрыва, никаких экспериментов со словом.  Положено, к примеру, на одной странице пару диалогов прописать, потом, значит, это, как его… метафору, ну и чего-нибудь там еще, - пожалуйста, нате вам! Не у Пронкиных, не заржавеет! Впрочем, Пронкины появятся значительно позже, в эпоху развитого социализма, который так быстро прогрессировал, что загнулся в самом расцвете сил, так что никто ничего не понял.
Но не в этом дело, речь, вроде бы, идет об Иванушке-дурачке по фамилии Семенов, который был, видимо, пращуром того знаменитого писателя будущего, матерившего в двадцать каком-то веке свой компьютер за малейшее и невинное прегрешение.
А вот чтобы фильтр купить, сберечь диски от разрушения, на это, видите ли, денег нету.   Нету денег, так не надо прозу писать, это даже ежу понятно!
Но это так, к слову.
Хорошую прозу и дурак напишет, если есть, к примеру, сюжет, характеры и все такое. А ты попробуй взять да написать, когда сказать нечего, то есть ни о чем. Вот как сейчас, например, в этой конкретной сказке. Что, брат, тяжело? Вот и я говорю: тяжко, не знаю, о чем дальше речь вести.  
Так о чем идет разговор? Ах, да о сказке. Как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Или наоборот. Данной опции сие не известно. А дела никакого, как и было сказано ранее, у Иванушки-дурачка не было. Василису Прекрасную с утра пару раз приголубил и гуляй себе на свободе целый день. Других обязанностей нету. Можно к щуке говорящей сходить, той самой, которая из прорубя вещала. Щука та, Марьей Ивановной звать, в свое время обучила его литературному ремеслу. Вот и пришел к ней нынче Иванушка-дурачок.
-Здрасьте, Марь Иванна.
-Здорово, Иван, коли не шутишь. - Ну что, принес ли чего нового? - спросила щука. - Ты, вроде бы, хотел новеллу написать. На какую тему?
-Тема очень животрепещущая.
-Небось, о рыбной ловле?
-Нет, Марь Иванна, о психологии творчества. Очень меня этот вопрос заинтриговал, прямо покоя не дает.
-Сколько у тебя там диалога на одной бересте? Соблюдаешь ли пропорцию, как я тебе наказывала.
-Все по науке: пол-бересты, как и было велено.
-Молодец, Иван. А метафор сколько?
-Одна и семь десятых на бересту.
-Одна и восемь.
-Виноват, исправлю.
-Давай, Ваня, исправляй, надо серьезней относиться к творчеству. А   сколько у  тебя, к примеру, алогизмов?
-Ноль целых,  две десятых на бересту.
-Не маловато ли будет?
-В самый раз.
-Ой, смотри, Ваня, потеряешь читателя! Побольше надо алогизмов, чтобы народ в затылке чесал: это сейчас очень важно. А сюжетец-то есть какой, или  нет?
-Нету,  Марь Иванна, сколько ни старался, ничего не мог придумать.
-А характеры?
-И характеров нету.
-Это не беда, и так сойдет. Главное, это метафора, остальное оставим  бездарям. Метафора, Ваня, и точная короткая деталь – это основа всего. Так что там у тебя   с психологией творчества? О ком речь идет или о чем? Между прочим, этим вопросом  ннтересовались еще древние греки, как-то я на эту тему говорила с Платоном. Он, например, считал, что поэты, то бишь писатели, сами не понимают, как творят. А после него меня Зигмунд Фрейд уверял, что творческий процесс очень похож на сон  наяву. А ты как, Вань, думаешь?
-Я сейчас пишу новеллу о человеке, никому неизвестному и непризнанному писателю, который хочет написать новеллу о психологии творчества, но у него нет ни  фабулы, ни героев, короче говоря, у него ни черта нет, а есть только желание  осветить эту тему.
-Это круто, Вань, поздравляю тебя: здесь именно психологизм высшей пробы.  И как же он собирается реализовать свой замысел? Вернее сказать: как  ты собираешься реализовать свой замысел? Что-то я, Вань, совсем запуталась: это, мне кажется, посильнее Фрейда будет, я лично ничего уже не понимаю. Погоди минутку, стало быть, ты собираешься писать о ком-то, кто сам хочет  писать о том,  о чем и понятия не имеет? Так, что ли?
-Верно, Марь Иванна.
-Это глубоко, Ваня, очень глубоко. Можно сказать, Платоном запахло. Что-то у меня голова закружилась, нырну-ка я на дно, отлежусь, заходи в другой раз, поболтаем о творчестве, я люблю эти посиделки, вернее, полежалки, вернее, поболталки. Ох, Ваня, что-то мне нехорошо!  Бывай здоров.
Две страницы сплошного диалога – это многовато, не пьеса ведь пишется, а сказка на тему: ни о чем, просто так, от нечего делать, да еще, чтобы позлить литератора Семенова, который возомнил себя крупным прозаиком, а на самом деле – графоман чистой воды. Даже такая опытная   данная опция, повидавшая многое на своем веку, не в состоянии переваривать эту чушь собачью,  которую автор называет прозой: имеется в виду все, что было написано до этой  сказки».
Литератор  Семенов с ужасом прочитал то, что увидел на экране монитора  и первым его желанием было сходить в кладовку, взять молоток и раздолбать компьютер на кусочки, превратить его в металлолом. Но он взял себя в руки и сдержался – это сделать никогда не поздно.
Интересно другое: откуда этот железный ублюдок все  знает: и про жену-красавицу, которая, действительно, родилась вне брака, и про тещу, натуральную  Бабу Ягу, и про отца своей жены, крупнейшего