Жизнь как миг...

... В котором однажды... Взошла невиданная, мягкая, мерцающая, дивная луна, покрытая лепестками тени...
То была она, робко просунувшая головку в ограду шумного двора, от которого на километр несло спокойствием и сытой радостью (но то были иллюзии).
Он с любопытством приоткрыл глаза и увидел... что-то привычное и совершенно новое, пленительное, стеснительно ступавшее на опавший цвет сакуры - ее...
Мысли стали как нашептанными дивной сказкой, бесконечно доносившейся из глубин поколений и континентов, над нею спокойно укрывало тревоги небо, хотя момент этот, казалось, так быстротечен...
Хозяева с недоумением и шиканьем горохом высыпали на улицу, чтобы отогнать ее, по их нездравому рассуждению, подстрекавшую к побегу, вооружившись платками и лентами, что незамедлительно покрывали одну пару глаз за другой.
Он не мог такого допустить: а вдруг ей сделают больно и тем самым отнимут его покой и сон? С таким настроем он неумелой трусцой стал перебегать от одного угла двора к другому, совсем измучив преследователя.
Со словами, гласящими вроде: "Капризный жирный! Скорей бы ты лопнул!", они удалились, оставив затею и его наедине с мыслями...
Последние вдруг... превратились в мечты, тихие, приятные и своим ослепляющим блеском втихаря иногда даже смущающими; все они, как рой капель ветерка, незримо окружили ее, с аккуратным интересом осматривавшую обитателей двора.
Старухи чопорно поджимали лапы, прикидываясь незамечающими той юности и красоты, что осторожно гостила у них, оставляя лишь завистливо отворачиваться от себя; крошки-дети окружили, беспечно предлагая поболтать и поиграть, неважно во что и о чем, среди юношеской половины поднималась волна притяжения к незнакомке.
Он чувствовал это каждой частичкой своей смуглой кожи и дорого бы дал, чтобы повернуть очертания показывающегося месяца вспять и улететь вместе с ней; будто в насмешку вновь россыпью мелькали бусинки зерен для позднего ужина, перед которым опять сковали волю и силу, их количеством и ароматом.
Снова кормиться... Он впервые не видел в этом смысла и с элегией, со вздохом узнавал в этом хоть какое-то утешение, скучающе слушая хруст зерен и пересчитывая их (по обязанности необходимо съедать все до конца); тут...
Тихо спадают невидимые оковы одиночества - она скромно расположилась рядом и с почтением наблюдала, как он кормится, изредка прерывая хруст маленькими рассказами о облаках, снежных занавесах, мохнатых жучках ее родины. Ее собеседник слушал, потеряв счет скучным зернам и с негой придвинул их ей, с вежливым склонением прелестной шеи понемногу угощавшейся. Быстротечности мимолетности будто и в помине не было...
Он все глядел и невольно погружался в воображение, в котором он имел руки, трепетно обнимавшие и гладившие ее по тонкой спинке, не клюв, а нечто, более теплое и мягкое, с чем можно было бы без опаски сделать ранку на нежных чертах, поцеловать ее...
С каждым мгновением он представлял себе все ярче, изумленно-с наслаждением отмечая внутри, вне и над своим сердцем бесконечность ощущений, теплых, как солнечные ниточки, хрупких, как шелест дождя и волшебных, как сотни звезд, незримо укрывающих ее и...
Он забывал в такие моменты о скудном обилием корма и шума дворе, о том, что он уже далек, от всего привычного, в котле секунд, пропитанных алчностью и ленивым развлечением иных, чужих и промелькнувших перед ним состояний…
Ведь он осознал, что с нею…
Жизнь как миг...
... В котором однажды... Взошла невиданная, мягкая, мерцающая, дивная луна, покрытая лепестками тени...