Почему они не носят брюки, остаётся их тайной за их семью печатями. Брюки... Когда ткань качественная, а стрелочка отглажена так, что можно порезаться – все помнят сравнение и знают: с изнанки натереть кусочком туалетного мыла и тогда – встряхнули, расправили, рукой широким и длинным жестом будто по дорогому меху провели; шик и блеск, блеск и шик!
А они не любят. Носят бесформенные мешковатые непонятно-грязноватого, серого или синего, пополам с голубым, – джинсы. С непременным широким, ностальгирующе плачущим им в район пупка солдатским ремнём. Ремень пытается исправить безразмерную растянутость джинсовой ткани, но все его попытки тщетны. Джинсы, купленные на вырост, топорщатся и пузырятся.
Мальчики... Взрослые до седины, с запавшими небритыми щеками. Нервно курящие как будто последнюю в своей жизни папиросу. В неизменной рубашке в клеточку. Мелкую и выгоревшую то ли на солнце, то ли недополучившую анилинового красителя на фабрике по производству рубашечной ткани в клеточку. Короткий рукав астеничной рубашки не в силах скрыть синюшной татушки, свидетельницы первых попыток обнять девчонку на лестничной площадке. Распахнутый на груди ворот, благодаря отсутствующей первой или второй сверху пуговочке, доверительно открывает серебристую вязь простенькой цепочки. Мальчики иногда ходят в церковь и неуклюже крестятся. Их грубые заскорузлые пальцы складываются по три и прикосновение к глубокой морщине на лбу странным образом совпадает с появлением солнечного луча из забравшегося повыше узенького церковного окошка.
...И тогда истончённые и седые волосы, наскоро вымытые дешёвым шампунем накануне вечером, загораются золотым нимбом над их головой.
