Пальцы парили над клавиатурой, с непередаваемой воздушной лёгкостью перебирая только в им ведомом порядке комбинации белых и чёрных клавиш. Большой бриллиантовый вальс Шопена разлился по кабинету, обдавая слушателей лёгким игривым ветерком звуков, а душа уносилась в заоблачную даль...
Кашель! Всего лишь сдержанное покашливание и вдребезги весь полёт! Пальцы заплетаются, вяжутся в узлы, попадают мимо нот, словно по клавиатуре барабанят две коряги.
– Сева! Да что с тобой делать-то, а! Убери свои культяпки от инструмента!
– Простите, Николай Сергеевич, ну не могу я так, когда на меня смотрят, – чуть не плача выдавливает из себя ученик.
– Сева, тут всего-то два чужих человека. А через двадцать минут на сцену. Как госы сдавать будем?
– Не знаю.
– Не знаю! Сколько раз говорил, забудь про всех, не смотри в зал, уставься в одну точку.
– Я пробовал, но меня звуки сбивают.
– Так, с меня хватит! У нас есть аптечка? Мне валидол, этому вату!..
...последний виртуозный пассаж, кода бриллиантового вальса блеснула напоследок и затихла. Обертона финального аккорда ещё долго гуляли по огромному концертному залу – хлопать на экзамене не принято. Поклон и марш в предбанник с одной единственной мыслью – доиграл. Не вымучил корявыми пальцами! Не залажал! Доиграл! Но строгий взгляд руководителя остужает пыл. Сева, понуро следует в кабинет, вынимая на ходу беруши. Он слишком хорошо знал своего руководителя, этот взгляд не предвещал ничего хорошего...
– Сдал? Ну, так вот, – Николай Сергеевич демонстративно закрыл крышку рояля.
– А теперь, поди вон. Чтоб я тебя до осени не видел! И если ты за лето со своим бзиком ничего не сделаешь, то этого, – руководитель указал на инструмент, – больше не увидишь. Понял?!
– Но как же заниматься? Вы же знаете, у меня дома нет инструмента.
– Твои проблемы. Летом ты сюда ни ногой, я лично прослежу! Всё, кыш, кыш, домой...
Кашель! Всего лишь сдержанное покашливание и вдребезги весь полёт! Пальцы заплетаются, вяжутся в узлы, попадают мимо нот, словно по клавиатуре барабанят две коряги.
– Сева! Да что с тобой делать-то, а! Убери свои культяпки от инструмента!
– Простите, Николай Сергеевич, ну не могу я так, когда на меня смотрят, – чуть не плача выдавливает из себя ученик.
– Сева, тут всего-то два чужих человека. А через двадцать минут на сцену. Как госы сдавать будем?
– Не знаю.
– Не знаю! Сколько раз говорил, забудь про всех, не смотри в зал, уставься в одну точку.
– Я пробовал, но меня звуки сбивают.
– Так, с меня хватит! У нас есть аптечка? Мне валидол, этому вату!..
...последний виртуозный пассаж, кода бриллиантового вальса блеснула напоследок и затихла. Обертона финального аккорда ещё долго гуляли по огромному концертному залу – хлопать на экзамене не принято. Поклон и марш в предбанник с одной единственной мыслью – доиграл. Не вымучил корявыми пальцами! Не залажал! Доиграл! Но строгий взгляд руководителя остужает пыл. Сева, понуро следует в кабинет, вынимая на ходу беруши. Он слишком хорошо знал своего руководителя, этот взгляд не предвещал ничего хорошего...
– Сдал? Ну, так вот, – Николай Сергеевич демонстративно закрыл крышку рояля.
– А теперь, поди вон. Чтоб я тебя до осени не видел! И если ты за лето со своим бзиком ничего не сделаешь, то этого, – руководитель указал на инструмент, – больше не увидишь. Понял?!
– Но как же заниматься? Вы же знаете, у меня дома нет инструмента.
– Твои проблемы. Летом ты сюда ни ногой, я лично прослежу! Всё, кыш, кыш, домой...
* * *
Жаркое солнце, словно в сговоре с продавцами, загоняло покупателей под крытые галереи новой барахолки. Николай Сергеевич бродил в потребительских поисках. Вдруг из закоулка донеслись звуки аккордеона. Ничего особенного, на любом базаре можно встретить такого игреца, но этот уж больно хорош. А репертуар! Николай заслушался концовкой Либертанго. Следующим номером засверкал брильянтом вальс Шопена.
– Сева?!
Парнишка оглянулся и приветливо кивнул, а пальцы так и парили над суетой, нисколько не стыдясь брошенной в футляр мелочи и нахальных зевак.
– Выкрутился, шельмец! Зайдёшь завтра за ключами.
– Сева?!
Парнишка оглянулся и приветливо кивнул, а пальцы так и парили над суетой, нисколько не стыдясь брошенной в футляр мелочи и нахальных зевак.
– Выкрутился, шельмец! Зайдёшь завтра за ключами.
