«Наконец, эти муки ожидания закончатся», – вздохнул полной грудью Джамбулат, въезжая на свою улицу. Но почему-то встречные женщины и дети молча становились с подводой, и шли рядом. Он узнавал знакомые лица, но их суровое молчание стало доводить до исступления. Понял, что пророчество цыганки с Армавирского вокзала сбылось и дома ничего хорошего не ждет, иначе люди радовались бы его возвращению. Оживившееся, было, лицо мигом помрачнело. Не так он мечтал вернуться, не так!
Вдруг увидел бегущую навстречу женщину в развевающейся черной одежде, которая надрывно что-то кричала. Джамбулат приподнялся, будто хотел выпрыгнуть из подводы - узнал старшую сестру Бибу. "Вот она - беда! Она все-таки случилась с кем-то из наших!" - А ведь до последнего не хотел верить! Не верил и все!
Добежав, сестра, вся в слезах, начала ощупывать его трепетными руками, восклицая:
- Жи-и-во-о-й! Жи-и-воой! Како-о-о-е сча-а-с-тье! Ты жив! - Вдруг разрыдалась в голос:- А на-на не-е-е дождала-а-а-сь! Всего один де-е-е-нь... О, Алла-а-ах! – запричитала в отчаянии, стоя возле остановившихся лошадей.
Услышав "нана", Джамбулат упал на спину, как подкошенный и не видел, как его завезли на родное подворье, как осторожно вытащили из подводы и занесли в дом; не чувствовал, как его осторожно уложили…
Очнулся на кровати, где только вчера остывало сердце его наны... "Наны, которая была моей путеводной звездой, которая охраняла мою жизнь, которая своими молитвами не дала мне погибнуть там... на минах... Всю войну я знал это твердо. - Оглядел всех безумным взглядом. - Ее нет!.." – Обреченно заплакал в голос.
Следом за ним Биба забилась в громких рыданиях. Тринадцатилетняя Нуна, прижавшись к ней, тоже всхлипывала, дрожа худеньким тельцем. Рядом, держа за рукав Джамбулата, еле сдерживали слезы два его брата-погодки – пятнадцатилетний и четырнадцатилетний Камбот и Зураб.
Все в комнате, глядя на отчаяние детей, не смогли удержаться и общий громкий плач повис в доме.
Наплакавшись, Джамбулат вытер слезы, хотя чувствовал, как сердце сковало отчаяние. Он хотел обнять свою нану, быть ей опорой во всем, хотел, чтобы родная гордилась его успехами, когда он выучится и станет большим человеком... А теперь? Будут какие-нибудь теперь у него успехи?.. Глубоко вздохнул. Наверное, он не сможет учиться, как мечтал. Ведь ему придется поднимать этих сирот, в отчаянии безысходности прижимавшихся сейчас к нему.
Подняв высветленные горючими слезами глаза, оглядел присутствующих здесь родственниц и соседок, которые стали по очереди подходить и искренне оплакивать его мать. И наперебой говорили, какой была его нана, как была справедлива, терпелива, как она умела ладить со всеми, как с готовностью бросалась на помощь всем, кто нуждался в этом. Вот и не уберегла свое сердце...
«Мы готовы поделиться с тобой всем, что имеем; не оставим тебя в этой беде, – говорили они, указывая на его братьев и сестренку. - Слава Аллаху, ты живой вернулся с фронта, а вот те соседи потеряли сыновей, а некоторые – не одного, а двух, и даже трех... Нужно мириться с тем, что Аллах определил тебе для испытания - он сверх не накладывает на человека ничего, чего он не сможет выдюжить...» - Так они пытались его успокоить.
Джамбулат послушал их с опущенной головой, вслепую нащупал костыль, и двинулся во двор – осмотреться. Ему надо было знать, с чего начинать, где шесть лет не хозяйничали мужские руки... Да и достаточно он был среди женщин: его место сейчас среди мужчин рода - во дворе.
«Вот я и вернулся, нана... Но мне надо в глухой лес, где меня никто не будет слышать..."
