Иван Пафнутский

А вот был такой Иван Пафнуткин. Нет, не Иван – он ведь известным человеком стал, а разве годится быть Иваном заметному человеку? Так что имя у него другое было. Скажем, Валериан. Вот именно, Валериан.

Хотелось ему прославиться – просто жуть как хотелось, спать не мог, все видел, как въезжает через триумфальную арку верхом на черном лимузине, а кругом толпа, девки дерутся – кому достанется ботинки валериановы целовать, конная милиция самых напористых дубинками отгоняет… Ну, и так далее.

А умный был этот Валериан, не нам чета. Он первым делом решил справки навести, кто же самый прославленный, да каким манером слава досталась, а потом уж и самому той дорожкой топать. Ну, в президенты, или, скажем, в диктаторы – это лапу волосатую надо иметь, про то все знают. В спортсмены – тут дело ненадежное, пахать нужно до потери здоровья, а там – то ли тебе допинга в чай насыплют, чтобы пожизненно дисквалифицировать, то ли сам шею сломаешь, да и не денежно. Стать военным – оно неплохо, но те герои, что из рядовых, только после смерти, амбразуру собой закрыв, выходят в знаменитости, а чтобы полмира завоевать или, там, стать императором – это нужно, чтоб война была. Да и в военное училище Валериана не взяли бы из-за плоскостопия.

И решил Валериан стать композитором. А что? Дело не хлопотное: пиши себе крючки на полосатой бумаге, тут даже играть самому не надо. А дальше – как повезет: можно и в эстрадные композиторы вылезти, и в киношные, а если подфартит – то даже и классиком заделаться. Как Чайковский. Или Дунаевский. Или Корсаков-Римский. В крайности, как Бах.

В общем, подал Пафнуткин заявление в ЗАГС, чтобы фамилию ему изменили на Пафнутский, и стал в деле сочинительства музыки разбираться.
Тут иные могут и не поверить, но слуха у Пафнутского не было совсем. То есть музыку-то он слышал, понимал, когда громко или тихо играют, и даже иногда музыка ему нравилась, если со словами. И ритм различал, и к барабанам относился с уважением. Но мелодии были для него все на один лад. Но не остановило это Пафнутского, потому что был он человек упорный и понимал, что слава – дама, которая выбирает достойных.

Вот он сел за учебники – гармония всяческая, композиция, полифония, инструментоведение – черт голову сломит в этих словах. А заодно и критику почитывал. И утвердился во мнении, что слух в этом деле и не нужен вовсе. А потом попалась ему книжка одна. Про китайцев.

Знаете ли вы китайскую музыку? Нет, вы не знаете китайской музыки! А почему? Да потому, что в ней другая ладово-тоновая основа: так в той книжке написано было. И дальше автор все как есть прописал и по полочкам разложил: нету в музыке никакого смысла, а рождается она, музыка, в душе слушателя. Услышал он, скажем, мелодию, в которой третья ступень диатонической гаммы отстоит от первой на малую терцию, и соображает: это минор, значит надо загрустить. А почему загрустить, а не заплясать от радости? Да хрен его знает. Так уж повелось. Традиция. Так сызмальства слушатели приучены. И то же с прочими эмоциями. Скажем, если кода до субдоминанты добралась, то возникает в душе щемление, вроде щекотания в носу перед чихом, а как доминанта случилась – тут вам и разрядка.

И осенило Валериана: так зачем же музыку с мелодией сочинять? Надо просто обозначить, где грустить, где – радоваться, а где и поэтически осоловеть. Тогда получится сразу и поэзия, и музыка, и на инструментах экономия.

Засел Валериан за разработку значков, и придумал: мажор записывать Мр, грусть – Гр, прострацию – Пр, неопределенную задумчивость – Хр. И так далее. А потом стал и произведения творить: на нотной бумаге в одну линию все Мр, да Хр, и все в том же роде. Да так все ладно получалось – уже видел себя Валериан Пафнутский в белом фраке, и как кидают ему букеты толпы девушек, а композиторы традиционной ориентации совершают массовый суицид.

И вот тут беда приключилась. Работал Пафнутский в офисе, и подошло время сдавать квартальный отчет. И попутал черт: отдал он вместо отчета папку с сорока листами бумаги, а там вместо таблиц и цифири – только Пр, Хр и даже хуже. Вызвал его начальник и строго так, с порога, заявил: «Вы что же это, Вылериан Георгиевич, творите? Это же не отчет, а хрен знает, что за музыка!»
Обиделся Валериан, ошеломил начальника папкой по голове и ушел. А начальник вызвал карету скорой помощи, Пафнутского под белы руки – и в дурдом на поправку.

Ну, начальник у Пафнутского не зверь был, подмазал, где надо, и поселили Валериана не в общей палате с буйными, а в двухместной с тихим маршалом Гречко. Причем он днем был Гречко, а когда спал, то становился обыкновенным членом горсовета.

Вот вечером поужинали, получил Валериан микстуру и укол, сыграли санитары отбой. Лампочка синяя над дверью светит сквозь решеточку. Гречко спит на боку, посапывает. Посапывал-посапывал, да и лег на спину, а потом задал храпака, да так переливисто – все Хр, да Пр, и даже Мр изредка. И такая музыка в душе у Валериана разлилась – вы и представить себе не можете.

Два месяца слушал Пафнутский маршала каждую ночь. Душой стал светел, и даже телом поправился. Стали его выписывать – а он ни в какую: хочу, говорит, остаться навсегда. Хоть к буйным переводите, только чтобы вместе с Гречкой.

Но тут и маршал выздоровел, и выписался Валериан. С храпуном у него к тому времени уже крепкая дружба водилась. Месяца не прошло, как сделал Пафнутский студийную звукозапись спящего Гречки, снабдил ее своими комментариями – как понимать всхрапы да всхлипы, да и начал распространять. И что ж вы думаете? Пошло-поехало! Да вы и сами ведь, небось, не один такой диск купили. Поклонники появились, подражатели. Иные со сцены храпят в микрофон, но только такой храп не натуральный, нет в нем подсознательного начала и импровизации.

И слава пришла, правда, на лимузине под аркой пока Пафнутский не ездил. Но все еще впереди!