Посвящается Кристине и Николаю
Громко играл оркестр, зал постоянно шумел и часто аплодировал. Веселые улыбки и смех детворы... Словом, всё так, как и положено быть на цирковом спектакле.
А какой цирк, если нет клоуна? Конечно же, он был. Только одно появление «рыжего» уже вызывало смех. Весь какой–то несуразный, растрёпанный и полностью растерянный, в огромных башмаках и несусветно пёстрой одежде, он, только одним своим видом, вызывал безудержное веселье и радостные возгласы.
Такому клоуну достаточно было молча ходить по арене и ничего не делать. Всё равно публика заливалась смехом. А если он останавливался и начинал пристально вглядываться в ряды зрителей, то безудержный смех переходил в громкий хохот. От этого лицо клоуна начинало морщиться, он быстро–быстро моргал, волосы на голове шевелились и вставали дыбом, среди них пробегали разноцветные искры, а нос как-то особенно заострялся. Казалось, что ещё одно мгновение, и он начнет быстро расти и удлиняться, как у Буратино.
Но это было только началом. Стоило кому–либо из зрителей дать ему надувной шарик, как клоун начинал сам раздуваться и становился того же цвета, что и подарок.
Держа шарик в руках, он медленно отрывался от земли, как бы паря над ареной. А если подарков было много, то клоун взлетал к самому куполу и там выделывал такие кульбиты, что даже сами неулыбчивые зрители громко смеялись. Было ощущение, будто какая-то невидимая сила подбрасывает его и позволяет становиться огромной, ярко раскрашенной птицей. Клоун кружил над залом, затем опускался и начинал дарить шарики. А вместе с ними, непонятно откуда, у него в руках появлялись – то букетик фиалок, то пушистая хризантема, то несколько красивых тюльпанов.
Зрители и не сомневались, что это – просто фокусы, ради которых и существует цирк. Конечно же, к клоуну привязана тонкая, невидимая нить, которая и держала его в воздухе. А цветы он заранее спрятал под одеждой. Кто бы поверил, что нити нет, и что цветы появляются из ниоткуда?.. Такое возможно только в сказках, а тут – настоящий цирковой спектакль с дрессировщиками, тиграми, лошадьми, фокусниками и акробатами.
Даже артисты цирка не верили своему товарищу и иногда спрашивали, как ему удаются такие фокусы. Лягур, так звали клоуна, объяснял им, что тут нет никаких загадок, что он и сам не понимает, как ему удаётся летать. А что касается цветов, то, подлетая к девушке или ребёнку, чтобы подарить букет, он видит не человека, а именно те цветы, которые и оказываются у него в руках.
– Каждый человек похож на какое-то красочное растение, – пытался объяснить он. – Вот это я и вижу.
Однако друзья продолжали не верить ему, и на все его рассказы о полётах и цветах в ответ только раздавался смех.
– Сами подумайте, – продолжал, как бы оправдываться, Лягур. – Откуда я могу зимой взять фиалки и ландыши? И сколько цветов можно спрятать под одеждой? Они же все моментально переломаются, когда я закружусь под куполом.
– А может, ты их где-то тайно выращиваешь, – с сарказмом возражал ему Поль.
Поль сам был неплохим фокусником, много чего повидал и не верил, ни в какие чудеса.
Клоун терпеливо пытался объяснить, что ничего он не выращивает, что всё, что он говорит – это сущая правда. В такие моменты его глаза начинали опять быстро моргать, щёки подрагивали, он становился ещё смешнее и забавней.
– Ладно, - видя такое смущение, кивал Поль. – Не хочешь, не рассказывай. Я ведь тоже не раскрываю тайны своих фокусов.
Лягур обижался и молча уходил в свою гримёрную.
Артисты цирка его очень любили и всегда расстраивались, видя, как он, опустив плечи и, как-то по-особенному сгорбившись, направлялся к себе.
– Почему мы ему не верим? – как всегда, начинала возмущаться акробатка. – Может, он правду говорит, зачем ему врать? Ведь он летает под самым куполом, не боясь упасть. А что у клоуна нет страховки – я в этом убеждена. Кого надо, спрашивала...
Артисты только горестно вздыхали, качали головами и старались поскорее разойтись. Всем было неудобно, что они своими вопросами вновь обидели доброго Лягура, и только Поль, который считал себя самым великим фокусником, продолжал говорить, словно не замечая, что никто его не слушает.
– Я уверен и, даже не сомневаюсь, что клоун где-то выращивает эти цветы и ловко их прячет под одеждой.
– А как объяснить, что ему удаётся залетать в самые отдалённые уголки цирка? – проходя мимо, возражал дрессировщик собак.
– Тоже очередные трюки! – громко восклицал Поль. – Если это всё – не фокусы, то тогда и я пилой разрезаю живого человека, а потом заново собираю. И у меня ниоткуда появляются вон те белые голуби, что сидят в клетке.
Подобным спорам и обсуждениям не было конца. Но, постепенно, все уставали от бесполезных разговоров, да и Лягур старался сторониться артистов, так что вопросов ему больше и не задавалось. И, если какой-либо новичок всёе же пытался расспросить клоуна, то любопытного отводили в сторону, что-то шептали, и на этом всё завершалось.
***
Цирк постоянно переезжал из одного города в другой. Артисты путешествовали в огромных, ярко раскрашенных повозках, каждую из которых тянула пара крепких мулов. Ещё издали было видно, что это едет цирк.
Иногда в деревнях устраивался привал и под открытым небом давали небольшие представления. Обычно Лягур в них не участвовал. Он большую часть пути проводил в одной из повозок, в отгороженном углу, который и служил ему, как бы, маленькой комнатушкой.
– Он боится покинуть свои цветы, – постоянно ворчал Поль. – Из-за этого и не выходит оттуда.
Но под укоризненными взглядами труппы фокусник умолкал, и только его губы продолжали шевелиться, показывая, что артист ещё возмущается.
А в это время Лягур сидел в своем углу и вспоминал дни счастливого детства.
***
Он родился в маленькой деревушке, вокруг которой простирались бескрайние, дремучие чащи. С детьми он часто ходил в лес и всегда с восторгом смотрел на высоченные сосны, которые, как ему тогда казалось, своими верхушками упираются в небо и не дают ему упасть на землю. И даже, когда немного подрос, он не потерял этого ощущения. Он совершенно иначе воспринимал окружающий мир, чем другие люди привыкли. Всё вокруг ему казалось загадочным или почти сказочным. Свеча, которая по вечерам горела, виделась ему не свечой, а девушкой, которая горько плачет, а капли воска – это её слезинки. Огонь в очаге тоже представлялся волшебным. Ведь каждый всполох пламени так своеобразен и непохож на другой.
Лягур был уверен, что, когда дрова горят, они постоянно разговаривают друг с другом, прощаются, прежде чем превратятся в пепел, вспоминают те дни, когда они были густыми деревьями в лесу. Он и сам пытался говорить с пламенем, понять загадочный язык горящих головешек.
Родители это замечали и посмеивались:
– Опять Лягур разговаривает с огнём, – переговаривались они. – Он часами может смотреть на него.
Однажды, когда мальчугану минуло десять лет, он так же сидел и смотрел на разгорающиеся поленья. И тут ясно услышал: «Смотри, как эти дубовые ветки медленно разгораются. Не то, что мы, сосновые. И пламя у них совсем иное. Нет в нём задора и веселья».
Сначала Лягур подумал, что это ему послышалось. Видимо, родители разговаривают. Но тут он вспомнил, что отца нет дома, что ещё час назад тот пошёл помочь соседу поколоть дрова.
А разговор продолжался: «Может, мы и не так ярко горим, но горим дольше вас. И угли от нас ещё до утра будут согревать дом. Это дубовые поленья возражали кускам сосны»
– Какая разница, кто ярче горит? Всё равно к утру мы все превратимся в пепел.
– А это кто вмешивается в наш разговор? – раздался треск дубовых поленьев, и огонь дал яркий всполох.
– Это я, полено из осины – послышалось в ответ.
– Фи, осина, – возмутилась сосна. – Ты только и умеешь, что дрожать. Так, что тебе лучше помолчать. А мы такие высокие, и зимой, и летом – зелёные. И на нас столько шишек, что и не сосчитать.
Раздался грустный смех.
– Зелёные... Это где вы зелёные? Сейчас мы все горим одним пламенем и скоро станем золой. А утром очаг заново вычистят, золу выгребут, и нас выбросят за дверь.
– Нет, мы ещё даже утром будем тлеть, – возмутились дубовые дрова.
– И нас не тронут.
– Выбросят, выбросят, – снова рассмеялось полено осины. – Это в лесу ты был могучим, раскидистым дубом, а тут ты – такая же деревяшка, как и мы. И нечего вам с сосной задаваться. Все горим единым пламенем, чтобы в доме было тепло.
– Ах так, ну погодите! – и кора сосны ярко вспыхнула. – Сейчас мы вам покажем, кто здесь настоящий хозяин.
И, чем больше между собой спорили поленья, тем жарче разгорался огонь в очаге.
– Пойду всё расскажу маме, – решил Лягур.
Он уже встал, чтобы пойти, но опять присел.
– Конечно, никто мне не поверит, что дрова разговаривают, что я был прав, думая, что каждый язычок пламени, это отдельное слово.
Тут, непонятно почему, он решил никому никогда не рассказывать, что стал понимать язык огня.
Автор рисунка - Галина Польняк - http://www.proza.ru/avtor/gpola
Продолжение следует
Сто лет не была у Вас - неотложные дела, проблемы. Соскучилась за Вашими добрыми и красивыми сказками!