(Предисловие. Из дневниковых записок):
«Итак, первое января 92-го.
Иду в магазин, чтобы узнать: как, что там после отпущенных цен?
Ба-а, даже колбаса появилась! Но цена!.. От радости что ль взбесилась, отпущенная-то? Как раньше писали в газетах: «с таким же периодом прошлого года...» творог подскочил… («кость на кость, кость долой…») в 33 раза, сыр колбасный - в 26, сырки плавленые (любимая закуска «на троих») - в 20… придется теперь тройкам закусывать рукавами курток.
- И цены теперь свободные, и покупатели, - шутит за прилавком продавщица: - Подошел, посмотрел и-и свободен.
А что в хлебном? Так-так, хлеб подорожал втрое, булки - впятеро. Какой-то мужик покупает бублик, сует в сумку, смеется. Еще б не смеяться! Только юмор и может теперь спасти при виде цен!
А как овощи? Слава богу! Прежние цены на морковку, свеклу и картошку. Правда, кроме них ничего больше и нет, но зато есть портвейн в трехлитровых банках.
Веселись народ!
... А меж тем реформаторы, - Гайдар*, Чубайс* и иже с ними, - готовят указ о ликвидации убыточных колхозов, о приватизации промышленных предприятий.
И это значит, что крестьянам и рабочим с этих «тонущих кораблей» надо спасаться.
А как, куда? Чем заняться без денег, опыта? Ведь годы социализма убили в людях всякую инициативу и теперь скольким не выплыть из бурных волн «развивающихся рыночных отношений»!
... Ельцин*, разъезжая по областям, просит: «Пожалуйста, потерпите! Пожалуйста, поддержите свое правительство, Президента!»
Сегодня стояла в очереди за хлебом и слышу:
- И сколько ж нам ишшо терпеть-то? - старушка позади пищит.
Обернулась, улыбнулась:
- Думаю, годика два.
Доверчиво посмотрела в глаза:
- Ну, что ж, потерпим. Хоть и хочется... колбаски-то.
И пока народ терпит, не бунтует, - не хочет утратить последние надежды? – хотя и пытаются поднять его на «праведную борьбу» коммунисты, - митинговали вчера с красными стягами и портретами любимых вождей и в Москве, и в Питере.
Конечно, размахивать знаменами намного легче, чем хотя бы элементарно накормить народ.
(Через два месяца.)
После того, как цены взбесились, в троллейбусах и поездах было, как на митингах!
А сейчас – тихо. Так, только иногда кто-либо начнет поругивать правительство, но лениво, «не в голос». И потому, что в магазинах все можно купить. Да, дорого, баснословно всё дорого, но есть же, есть! Колбасы разные, рыбка красная, баночки импортные с пивом, конфетки-батончики... А тряпок сколько! Выбирай, что хошь!
И торгуют-то всем этим ребята крепкие, румяные, «круто» одетые. Вот и дети мои тянутся за такими. Да, хочется им жить «круто». И труднее приходится, чем мне - в свое время. Я-то и богатых не помню... ну, правда, жили рядом с нами Бариновы, которые ели булки тогда, когда мы гопики жарили из мерзлой картошки. А мои детки каждый день, каждый час слышат и видят «буржуев» по телевизору и в жизни, вот и хотят подтянуться до них, а сын покупает даже регулярно газету «Коммерсант».
Да, видно наступает пора для людей деятельных, практичных, пусть и наши...
... Прихожу домой. Дочка и сын сидят в зале, обложенные итальянскими сапожками.
- И сколько купили? - интересуюсь.
- Двадцать одну пару, - улыбается сын.
Значит, поедут... Поедут в Киев продавать».
И вот об одной из таких поездок – мой рассказ.
Незадолго до Нового года дочкин поклонник помог достать ей аж тридцать пар «Симодов», но сын не смог с ней поехать, и пришлось собираться мне... да и узнать хотелось: через что проходят дети?
В дороге Галя все успокаивала: не бойся, мол, не волнуйся! А у меня и впрямь томилась, ныла душа, и чуть успокоилась лишь там, на верхотуре Киевского стадиона, когда начали продавать сапожки. Правда, вначале их все не покупали и не покупали, а тут еще стали мерзнуть руки, ноги, но к одиннадцати народ повалил и мы сразу продали три пары, а потом толпа так начала нас крутить, что даже жарко стало. И тут подошел парнишка симпатичный:
- Надо платить... – и при-истально так посмотрел в глаза.
- Сколько? - сразу сообразила дочка.
Окинул нашу сумку взглядом:
- Двести.
- Может, и с меня еще потребуете? - не стерпела я.
- Да, и с вас, – взглянул на свитер, который сама вывязала и вот…- С вас сто.
Но мы сразу не сдались:
- У нас еще нет денег, ничего не продали, соврала я. - Может, позже?
Хорошо, он подойдет позже.
И подошел паршивец! Но мы решили идти напропалую:
- Так мы же отдали уже! - Галя состроила удивленное лицо. - Второй раз, что ли, платить?
- Как отдали? - удивился.
- А вот так... Подошел какой-то Юра и взял, - сообразила и я. - Молодой человек, вы хотя бы договаривались меж собой, нельзя же так.
И он поверил... а, может, и не поверил, но только в третий раз не подошел.
Не сказать, что наш товар шел нарасхват, но часам к двум продали семнадцать пар, а потом - как заклинило! Часа полтора простояли и - ни одной! Что делать? А базар уже так поредел, что по сути, одни продавцы и остались. А тут еще стало холодно, задул ветер да и есть захотелось. Прошлись по кругу, спустились на трибуны. Сели, достали термос, разложили яички, нарезали батон. Хоть и зябко было, но все ж - наконец-то! - сидели и ели. Фик с ними, с этими оставшимися «Симодами», дома продадим. А потом...
Потом всё как-то закружилось, завертелось стремительно.
Отдохнув, спустились вниз, к воротам стадиона, - там еще толпился народ, - прошлись меж торгующих.
- Давай попробуем остальные продать, - предложила.
- Да ладно. Пусть остаются, - устало засопротивлялась дочка.
- Ну, чего ты? Давай…
И попробовали. Как-то сразу нас окружили, расхватали оставшиеся сапоги за полчаса.
Уже в сумерках повесила мне Галя на пуговицу бумажку «Меняем купоны» и пошли с ней туда, к воротам... Да, а когда она считала купоны, то отошли мы с ней в сторонку, к ступеням стадиона, где недалеко стояли две легковые машины и одна из них была уже заведена, но не уезжала. Так вот, она считала, а я стояла рядом и все поглядывала на ту дымящую машину. Потом она отъехала вперед, остановилась, и шофер стал тоже поглядывать на нас, а рядом с ним кто-то сидел в коричневой куртке, спиной к стеклу… широ-окой такой спиной, и еще у меня мелькнуло: «А что если они следят за нами»? Ну вот, сосчитала дочка купоны и с запиской на пуговице, - «Меняем купона» - пошли мы туда, к воротам. Довольно скоро подошли двое:
- Сколько менять будете? - спросил парень в черном пальто. - Двадцать сможете?
- Сможем и больше, - тихо ответила Галя.
- Больше? - удивился тот, что был в коричневой куртке. - Ну, тогда давайте отойдем в сторону.
И мы отошли к какому-то прилавку. Дочка и «коричневая куртка» стали считать, а «черное пальто» заговаривать со мной, и я еще подумала: «Ничего, вполне интеллигентные ребята». Но тут подскочили к нам еще двое. Высокие, здоровые!
- Вы что тут делаете? - сунулись к считавшим. - Запрещено менять на улице.
Сейчас вспоминаю: наши то менялы ведь ничего им не ответили! А я выпалила:
- Мы и не меняем. - И как сообразила? - Мы долг отдаем.
Не помню как, но всё же отскочили мы от тех верзил за ворота стадиона, остановились и снова Галя и тот, что в коричневой куртке, стали считать. Но опять настигли двое:
- Нельзя. Запрещено.
Как-то оказались мы еще дальше от стадиона, возле строеньица кирпичного с колоннами, и дочка с «курткой» снова начали пересчитывать, а я… А мне тот, что в «черном», сунул в руки пакетик с уже сосчитанными деньгами и сострадательно сказал:
- Да, это мужество надо иметь, чтобы вот так, на ветру, весь день торговать.
- А что ж вы думаете? - доверилась сразу: - Конечно!
А еще спросил: откуда мы, что продавали? И я бы рассказала, но тут дочка шепнула: помолчи, мол, считать мешаешь. И я замолчала, подав знак и тому, что сочувствовал: тише, мол, не будем мешать. И стояла рядом с дочкой, и держала в руке мешочек этот... Ну, что б пересчитать в нём деньги? Нет, полностью доверилась им. Да, наверное, и не смогла бы уже рассмотреть купюры, если б и попыталась, - стало почти темно.
Никак не вспомню момента, когда дочка взяла этот пакет у меня! Не вспомню и того, как отходили от нас менялы, - наверное, потому, что снова подскочили те двое, стали пугать, - но отчетливо помню, как она вдруг остановилась с раскрытым пакетом в руке и тихо сказала:
- Мам, нас кинули.
- На сколько?
- На тридцать пять тысяч. – И губы ее задергались, стала растерянно оглядываться: - Куда ж они скрылись?
И те верзилы слышали её слова, они еще топтались тут же, рядом, и только когда я потянула дочку за рукав - пошли, мол, пошли - сразу исчезли.
И опять не вспомню, как дошли до метро, как спускались, как ехали, как сунул нам кто-то в руки листки с религиозными текстами... только помню: страшно было за дочку, потому что она все молчала, - словно застыла.
А потом вышли мы из метро к вокзалу. И было уже совсем темно. Галя вынула оставшиеся купоны:
- Подожди, надо обменять…
Я же потянула её за руку: не надо, мол, не надо! А она заупрямилась с каким-то отчаянием, со слезами на щеках. Потом подошла к высокому мужчине с бородкой, что-то спросила... потом отошла с ним к освещенному окошку вокзала, стала отсчитывать купоны, он – рубли, а меня кто-то слегка толкнул в плечо. Оглянулась. Милиционер! Плечом начала оттеснять его в сторону от окошка, а он гро-омко так заорал:
- Вы что меня толкаете, женщина!
- Это вы меня толкаете! - выкрикнула почему-то и я.
Но он все же ступил к окну, сунул голову через плечо бородатого мужчины:
- Чем вы тут занимаетесь? - опять закричал.
Дочка выпрямилась, вымученно застыла, а мужчина обернулся к милиционеру:
- А вам какое дело?
- Я имею право против таких, как вы, - и взялся за дубинку - применять вот это!
- Может, еще и автомат? – в упор спросил тот.
- Да, и автомат! – снова выкрикнул «страж порядка».
А дочка всё так же стояла и только смотрела на них. Тронула ее за руку:
- Галь, пошли...
Она вроде и не услышала меня, но потом мы почти побежали в вокзал, - спрятаться б, затеряться среди людей и от этого милиционера, и от всего того, что случилось! Но вдруг она метнулась к какому-то парню.
- Что ты? - догнала ее.
- Билеты надо…
- Господи! Какие еще билеты? – запричитала. - Милиционер сейчас...
А она уже держала билеты в руке:
- Как раз два, как раз купейные, - и отвернулась к стене, полезла за пазуху, достала деньги, чтобы отдать перекупщику.
И снова почти побежали по вокзалу, в темном уголке нашли свободные места, сели.
И вот тут-то я затараторила дочке на ухо: да хрен с ними, с деньгами этими!.. да слава Богу, что живы остались!.. ведь эти бандиты все равно нас не отпустили б, узнав, что у нас деньги!.. это они были, те, что в машине сидели. И
