НЕБО В ЛАДОНЯХ

Сухопарый нурк с военной выправкой медленно вышагивал по дорожке, выложенной золотым полированным камнем. Ладонь  неподвижно согнутой руки сжимала букет алых весенних гайганов. Приблизившись к памятнику, нурк аккуратно положил цветы к сверкающей глыбе и застыл в почтительном поклоне. Затем он резко выпрямился и метнул на меня острый, как наконечник стрелы, взгляд. Он длился мгновенье, но меня пронзила ненависть, гнев и красноречивое обещание скорой мести.

*****

Я вырос в раскаленном море, под синим сухим небом, где живут люди с кожей, отшлифованной песком. Они вскормлены жарким дыханием Великой Пустыни, а в венах течет кровь пополам с солнцем.
С детства я работал вместе с отцом, проводником туристов. Мой день начинался задолго до рассвета и заканчивался лишь тогда, когда воздух превращал песок в лед. Мы тщательно выбирали маршрут так, чтоб не навредить ни Пустыни, ни людям, и затем сопровождали караван автотуристов на машине. До сей поры для меня является загадкой, как путешествие через пески в раскаленном автомобиле может доставлять удовольствие. Понятно, для нас с отцом это было частью работы, а для туристов... Но наши клиенты с таким восторгом взмывали на  барханы, с такими восхищенными воплями и гиканьем съезжали вниз, что в  искренности их радости сомневаться не приходилось.

Я наверняка унаследовал бы дело отца и до конца дней водил по барханам иностранцев, но однажды у одного из них я увидел в машине атлас планет, открытых человечеством. Я попросил разрешения посмотреть книгу. Турист был удивлен -  как? мальчик из племени умеет читать? или просто посмотрит картинки? Пока хозяин машины накачивался водой из маяка-резервуара, я,  устроившись в горячей тени автомобиля, с  трепетом  раскрыл атлас на первой попавшейся странице. Я был потрясен увиденным - на фоне лазурного океана мерцал изумрудный континент. Чарующее "Наоль" я произнес как заклинание. С первой секунды я  влюбился  в эту планету навсегда и не мог думать больше ни о чем ином. С мечтой о Наоль я просыпался и засыпал, во сне грезил только ею. Я влюбился в нее, как подростки влюбляются в зрелую женщину - со страхом и сладостной тоской по несбыточному.

*****

- Да что Вы! Наоль - это сплошные  болота.  Вы  хотите утонуть? В такое захолустье! К тому же, зачем нам на Наоль дипломат? Нам нужны там может быть шпионы, но не дипломаты. Вы молоды, у Вас все еще впереди. Вы – один из наших лучших выпускников, мы уже подыскали Вам приличное место. Я понимаю, рваться  в...  - ректор затруднился с примером. - Ну-у вот... Вот Раар, к примеру - пляжи, отели,...  Но Наоль!
«Да к черту ваш скучнейший Раар!» - думалось мне. В мечтах я пребывал уже на изумрудном континенте, о мои ноги ласково терся бескрайний, как пустыня, Океан, а в глазах  отражалось густое синее небо. "Прекрасная" - это  слово, мне казалось, как нельзя лучше подходит для головокружительно далекой  Наоль. В вечность склизлых болот я не верил.

*****

- Ну, ко-ончится же он когда-нибудь? - жалобно протянул мой пятый за наольскую зиму - помощник, тоскливо  глядя  на бесконечные потоки дождя, резво скользящие по стеклу. Я оставил дурацкий вопрос без ответа. Мы оба знали, что дожди Наоль – это надолго.

Помню, когда болота Наоль успели уже меня засосать, мой третий помощник привез атлас планет, как тот из детства.  Любопытно  было  узнать, что я не обратил внимание в книге на главное - в самом начале стояло, оказывается, такое ма-аленькое уточнение:"Облик планет является плодом фантазии составителей атласа"...

Я скучал по своей жаркой родине. Болота мне порядком надоели, меня раздражала эта вечная вода повсюду, вонючий запах влажного разложения, удушливые туманы и промозглая бесконечно дождливая зима. Хотя все равно я продолжал верить в Наоль моей детской мечты. Как часто по  ночам  снилось мне, что под мутной хлябью ждет своего часа цветущий континент и теплый голубой океан. И я просыпался счастливым.

*****

Сок рапо вскипел, выплеснулся на раскаленную каменную плиту и сердито зашипел. Багровый цветок на столике мелодично засвистел и наполнил  комнату ароматом местной травы. "Лигани", -  издевательски пропел потолок, что означало пожелание сухого дня. Иногда мне казалось, что потолок заодно со всеми болотами Наоль и просто насмехается надо мной каждое утро этим своим "лигани". Исчерпав все возможные способы побудки, комната заставила кровать-трубу бешено вибрировать, и, когда мне надоело сотрясаться всем телом, я сполз.

Потягивая горячий сок, в который, как обычно, погрузил несколько листков черной травы, я наблюдал из окна пробуждение древнего города, опутанного липким туманом. Тусклая звезда с ледяным названием Иллийр медленно  всплывала над узкими конусами грязно-цветных крыш и уродливо изогнутыми шпилями Кьюкобара. "Золотые" и "бронзовые" нурки, проснувшись одинаково рано, постепенно заполняли неуютно широкие улицы столицы, словно ртуть, перетекая от дома к дому, то сливаясь в мутные потоки, то разбиваясь на тысячи речушек. Лучи Иллийр полировали осклизлый камень мощеных улиц, освещали золотые и бронзовые памятники – редкие проплешины в сером однообразии города, скользили по жирным сочащимся тягучим тухлым нектаром цветам, пробуждая от ночной спячки бутоны и, нагревая, заставляли расширяться клапаны окон так, что казалось, дома распахивают веки. Прямо под моим окном оживал странно молчаливый базар; открывались маленькие пекарни, кузнецы раздували меха, бронзовый нурк в красном балахоне раскладывал слизистое серое мясо на каменных полках, обкуривая его едким дымом горящей ветви, ремесленник расставлял на витрине несуразную плетеную посуду. Спешили куда-то дети, лавируя между прилавков, не торопясь, плыли по грязи подгнившие скноты, и одно за другим вспыхивали окна статных так непохожих на остальные строения зданий, ярким  светом прорезая утреннюю дымку.

Часа через два по земному времени, в который раз утолив жажду, буквально преследовавшую меня здесь на планете, я неспешно оделся, запер на несколько замков дверь, прошел по темному тесному коридору, то и дело натыкаясь на пропахших болотами соседей-кочевников и обмениваясь с ними приветствиями, и, наконец, вдохнул влажный  удушливый запах улицы. Едва не упал, поскользнувшись на грязном пороге. Кьюкобар пожелал мне хорошего дня сизым туманом и жидкой после ночного дождя грязью.
За полгода добровольного заточения на планете я так и не привык ни к туману, ни к навящивой грязи, ни к неистребимому плесневелому амбре. Не принюхался и не приморгался. Еще мне по-прежнему неудобно было спать на кровати, на которой нужно лежать брюхом вниз, свесив по бокам руки-ноги, меня раздражал малиновый цвет стен моей комнаты, засаженных специальным, поглощающим влагу грибком, и я решительно отвергал скользкую полусырую пищу, предпочитая давиться сухими составами, поставляемыми с Земли. Но это так – лирическое отступление.

- Мактаб, сухого тебе дня! - просиял мой помощник  -  улыбчивый золотой нурк Эпош. Я подозревал, что он уже битый час топчется во дворике гостиницы.
- Лигани, Эпош, лигани! Поедем сегодня к бронзовым? Что скажешь?
- Съедят они нас, и тебя, и меня, и жаки  моего съедят.
- Прямо так и съедят всех?! Да быть не  может! Ну, хоть  жаки твоего должны оставить - вон какой худой, одни  кости  торчат. Считай совсем скелет. Подавятся, ведь.
- Шутишь, а я серьезно. Думаешь, посмотрят шока,  что ты гость?
- Эпош, мне нужно наверстывать упущенное – я всю зиму просидел в гостинице. Так что, даже если меня подадут на обед, придется ехать.

Каждое утро, садясь в скрипучий тарантас, запряженный тощим всклокоченным жаки, или старый деревянный полусгнивший скнот мы принимались торговаться с Эпошем по поводу  распорядка моего дня. Он отговаривал меня от поездки, как умел, но потом все равно вез, куда требовалось.

В начале осени я прибыл на планету, чтоб узнать, как развивается цивилизация нурков, и чем эти знания полезны для Земли. Мне выделили шикарные, по меркам Кьюкобара, апартаменты при посольстве, довольно резвый новенький скнот и навязали целый штат обслуги. Но я понял, что не сумею ни в чем разобраться, если буду таскаться в обществе официальных лиц, и взирать на жизнь нурков из своего удобного номера с вентиляцией. Потому я предпочел поселиться в обычной гостинице для кочевых нурков, купил старый скнот и нанял в качестве шофера золотого нурка Эпоша, который являлся первым нурком, которого я увидел живьем – ему, как лучшему шоферу администрации Кьюкобара, поручили встречать меня в порту, когда я впервые прибыл на планету. Он стал для меня проводником в топях Наоль, и постепенно  добрым  приятелем, что немало важно для одинокого чужеземца.
Возил меня Эпош в основном на скноте, но, если отправляешься в Южную общину бронзовых, лучше воспользоваться худосочным животным – так  быстрее встретишь понимание, советовал Эпош.

В начале зимы от меня ушел очередной помощник. Помню, когда дезертировал первый, у меня было ощущение, будто я потерял  семью.  Не  потому, что мы были с ним такими уж друзьями, просто я оказался абсолютно один на чужой планете.
На этот раз я не придал бегству особого значения, даже обрадовался, так как решил, что моим следующим помощником станет Эпош. Уж он-то точно никуда не сбежит. Моя просьба привела земное руководство в некоторое замешательство, но после недолгих колебаний мне разрешили оставить в качестве помощника аборигена. Местному начальству было все равно.

Среди зимы я получил письмо с Земли. Меня отзовут, если через четыре земных месяца я не представлю положительный отчет о моей работе. Не могу сказать, чтобы меня напугало это предупреждение - я и сам был бы рад убраться отсюда, но тогда получается, я останусь в проигрыше. Мало того, что я обманулся насчет планеты, я еще стану неудачником, который не сумел «раскусить» инопланетную расу. Я не мог допустить такого поворота событий.  

Итак, если верить Эпошу, инопланетянину на этой планете не  выжить и дня, и повсюду каждый миг его  поджидают  неслыханные опасности. В сущности, так оно и было... Тут мне хочется сделать небольшое отступление и объяснить, как в целом устроена жизнь на этой планете.

Наоль в основном – это непригодные к использованию пространства вязкой смрадной жидкости и небольших участков сносной для возделывания почвы, выступающей в виде плато из совсем неглубоких  болот. Некоторые плато соединены между собой достаточно широкими перешейками, которые также вовсю обрабатывались. Эту «сухую» наоль обжили рониты – золотые нурки, которые произошли в результате эволюции болотных животных, выползших на сушу. Рониты гордо именовали свою вотчину «континентом». Вокруг этого насекомоподобного континента простирались болота, из которых торчали кряжистые древовидные растения и редкие каменные глыбы. «Мокрую» наоль заселили шока – бронзовые нурки, сформировавшиеся после того, как рониты вытеснили «излишки»  расы обратно на болота.
Пока рониты учились выращивать еду и рыли дома в почве, шока обосновались на деревьях, ловили в болотах толстых склизлых змей и ворочали огромные камни, буквально замащивая ими неглубокие болота. Видимо,