Бойня

Бойня принадлежала мясокомбинату. Или мясокомбинат - бойне, какая разница, думал Никита, оглядывая новое место работы. Тем более, что путь между жизнью и смертью, горячей кровью и мертвой плотью был предельно короток: огражденный деревянный помост, завешенный черным резиновым пологом обшарпанный проем, сквозь который обреченная скотина попадала на специальную площадку, где ловкий забойщик тюкал ей в лоб здоровенным, напоминающим копье, электродом. Получив удар током, животное тут же падало. Уже потом Никита узнал, что не все животные погибали сразу. Иногда силы тока бывало недостаточно, и жертва пищепрома умирала чуть позже, когда в нее, еще живую, втыкали острый крюк и сбрасывали с помоста. Беспомощно повиснув вниз головой, туша быка или коровы съезжала по стальной трубе на этаж ниже, где суровые мужчины в сапогах и бурых фартуках милосердно и точно перерезали ей горло.
Кровь хлестала вниз, через решетки утекая куда-то под пол. Чтобы она не спекалась, ее часто и обильно поливали водой.
Пахло здесь специфически. Нет, это был не запах смерти, как, должно быть, об-разно выразится любитель ужасов. Обычный запах выпущенных кишок и внутренностей, окровавленных, теплых и живых. Кого-то вытошнит, а кто-то работает всю жизнь, и ничего.  
Никита не принадлежал ни к первым, ни ко вторым. Он устроился на мясокомбинат разнорабочим, рассчитывая попасть в колбасный цех, как знакомый. Но попал на бойню. Плевать, все равно ненадолго.
Первое время мутило, но Никита держался. Нужны были деньги, а другой работы ему, только закончившему сельскую школу, было не найти. Ясен пень, надо в город. Там сила, брат, говорилось в одном правильном фильме. Но, чтобы уехать, нужны деньги. Разнорабочим много не платили, но Никита все подсчитал: за пару месяцев он соберет достаточно. Ничего, потерпим, не впервой.  
Мясокомбинат был старый, советской постройки. Стены выцвели и облезли, вокруг - сплошная грязь, не просыхавшая даже летом. Машины деловито сновали туда и сюда. Внутрь везли упиравшуюся и мычащую скотину, наружу - тихие и смирные упаковки с сосисками и колбасой.
Мастер, толстый мужик с бычьим загривком, провел Никиту внутрь. Его могучие, в татуировках, волосатые длани, небрежно засунутые в карманы застиранного белого халата, знающему человеку могли сказать о многом.
- Работать будешь здесь, - равнодушно сказал он. Никита осмотрелся. Место, куда его привели, располагалось рядом с воротами. Большой, облепленный побуревшим кафелем угол, темные, тревожно пахнущие, закутки, уходящая вверх покатая прорезиненная лестница и висящие вдоль нее ободранные коровьи туши.
Мастера звали Мироном Валериановичем, и Никита не без труда запомнил непростое и труднопроизносимое имя.
- Эй, Валя, - крикнул мастер. Здесь приходилось кричать, чтобы услышать друг друга - шум от катящихся по конвейеру туш, работающих рефрижераторов, плеск воды и лязг механизмов сливался в странный утробный гул.
Неподалеку работали женщины. В белых халатах и клеенчатых передниках, они что-то резали на унылых алюминиевых столах. Одна из них подошла.
- Валя, это разнорабочий. Покажешь тут ему все, - прокричал мастер и удалился.
Никита поздоровался и кивнул, понимая, что его плохо слышно. Валя, женщина лет сорока, дородная, с убранными под целлофановую шапочку волосами, без слов махнула рукой. Никита понял: надо идти за ней.
Он делал все, что ему говорили. Чаще всего доводилось катать невероятно грязную тележку с отходами до мусорного отстойника. Тележку наполняли отрезанные уши и хвосты, кишки, копыта, а также прочие ненужные производству органы. Все это плавало в кровавой жиже, норовившей выплеснуться за края телеги. Жутко было смотреть на плавающие в этом месиве глаза, уже невидящие, но влажные и будто бы живые. Сдерживая тошноту, Никита катил тележку до отстойника и резко опорожнял, задерживая, насколько мог, дыхание. К концу дня рабочая одежда была в крови и грязи настолько, что хотелось ее выбросить. Но на следующий день он надевал ее снова. Никита уже не чувствовал запаха - привык, но представлял, как пахнет. Сперва он частенько смотрел на часы, ожидая конца смены. Потом перестал. Во-первых, резиновыми перчатками неудобно закасывать рукав - весь измажешься к чертям. А во-вторых, обед у него был, как у всех: как только женщины складывали ножи, он знал, что пора в столовую.
В столовой было мясо. Много мяса, жареного и вареного, а также почки, печень и даже язык. Столько блюд из мяса Никита не видывал никогда. И порции были солидными. Да и чему тут удивляться? Все понятно. Даже компот из мяса, наверно, не удивил бы его.
В первый день кусок не лез в горло, теперь Никита привык, и не жалел безымянную скотину. Когда отец кабанчика резал, было жаль - все-таки сколько лет он его видел и кормил. Очень жаль. Никита стеснялся говорить об этом. И все еще не понимал: зачем много лет растить существо, жить с ним бок-о-бок - и потом резать? Зачем? Да, мясо они ели нечасто, но ведь ели. Хоть иногда. Деньги? Не такие уж деньги отец выручил за тушу - все равно за пару дней все пробухал с дружками. А Борька радовался ему, издалека чуял, что жрачку несут, хрюкал. Когда его зарезали, Никите стало легче: не надо прибираться в вонючем хлеву, носить Борьке воду и объедки. Но стало пусто на душе, словно потерял что-то... Да и черт с этим всем, думал Никита, допивая компот, все равно скоро свалю отсюда. Недолго осталось.

Это был огромный черный бык, с налитыми кровью глазами, мощной холкой и грудью, способной смять танк. Неясно, кто и почему привез такого красавца на бойню. Он ревел и бился в загоне так, что дядя Паша, местный сторож и законченный алкаш, вышел из своей сторожки и промолвил:
- Вот дьявол.
Кто знает, были ли те слова пророческими, но последующие события их подтвердили.  
Быка с трудом загнали на эстакаду. В отличие от покорных сородичей, он умирать не собирался, и удары мощных рогов едва не проломили сколоченное при Царе-Горохе ограждение. Наконец, бык оказался в занавешенной тяжелыми резиновыми коврами комнате, где забойщик незамедлительно ткнул ему электродом в лоб. Что произошло дальше - никто не знает, свидетелей не было, но забойщик с диким криком вылетел оттуда, загремел по лестнице и рухнул вниз, на разделочные столы.
Поднялся переполох. Покалеченного мужика увезли в больницу, но производство не могло стоять.
Следующий забойщик заглянул в комнату и увидел, что бык невредим и стоит, как ни в чем не бывало. Копье-электрод мирно лежало на полу. Полагая, что произошел несчастный случай, человек оступился, а бык тут ни при чем, забойщик шагнул вперед и нагнулся, поднимая копье.
Бык рванулся вперед так быстро, что тот и вскрикнуть не успел. Животное с человеком на рогах снесло резиновый полог и оказалось на лестнице. Помост был огражден, но страшным ударом чудовище вырвало крепления ограды.
Стоявшие на бетонном спуске мужики с ножами ожидали увидеть съезжавшую на крюке безжизненную тушу, но не живого, шумно дышащего быка. Висевший на рогах человек заорал, и бык, стряхнув его одним движением, ринулся по эстакаде вниз.
Никита, собравшийся выносить мусор, видел, как, рискуя сломать ноги, мужики прыгали вниз, на кафель, только бы не оказать на пути у монстра. Бык за секунды пробежал по пандусу и оказался в цеху.
Никита отшатнулся, отступая в тень. Разъяренный монстр пробежал мимо.
Из-за шума женщины ничего не слышали, а кричать Никита побоялся: бык был всего в нескольких метрах, топтался на месте и нервно водил огромной головой, словно выбирая цель.
Валентина вскрикнула, когда перед ней, волоча сломанную ногу, возник забойщик Гриша. На залитое кровью, перекошенное болью лицо мужчины было страшно смотреть.
- Бегите отсюда! - крикнул Гриша. - Здесь бык!
- Чего? - переспросила Валентина, вынимая наушники из ушей.
- Бык... - договорить Григорий не успел. Страшный удар в спину подкинул мужчину в воздух. Забойщик пролетел мимо оторопевшей Вали и, ударившись о край мешалки для фарша, перевалился через него и исчез под мерно вращавшимися ножами. Женщины заорали и бросились бежать.
Из-под лестницы Никита наблюдал, как животное носилось по цеху, налетая на столы, переворачивая шкафы и коробки. Народ разбежался, и Никита понял, что остался в цеху один, вместе с быком. А потом кто-то вырубил свет.
Никита стоял, прижимаясь к стене, в почти полной темноте, слыша рядом шумное дыхание зверя. Нет, уже не животного - зверя. Который убьет, как только увидит. В темноте раздался жуткий стон. Кто-то из пострадавших был жив, но пока монстр здесь, ему ничем не помочь.
Ворота на улицу рядом, в нескольких метрах. Пожалуй, Никита мог бы найти их в такой темноте. Но открыть, не привлекая внимания озверевшего животного, невозможно. Да и зачем рисковать? Сейчас прибежит охрана, у них пистолеты. Хотя, что такое пистолет против этой махины? Его и ток не берет.
В голове Никиты вдруг всплыл эпизод из фильма, где бравый рейнджер крошил направо и налево мерзопакостных людоедов-зомби.
- Человечинки захотелось, мрази! - кричал он, отстреливая каннибалам руки и пробивая черепа. - Это вам за моих друзей, гады! А это - лично от меня!..
Стук копыт раздался ближе. Похоже, бык почуял его и приближался. Но он же не хищник, уговаривал себя Никита, зачем я нужен ему, что даст ему моя смерть? Какой смысл? Но ведь он напал и покалечил кучу людей! А что ему было делать - мы хотели его съесть...
Во рту пересохло. И страшно хотелось в туалет. Но Никита не шевелился, слыша, как бык фыркнул, наткнувшись на контейнер с обрезками. Во тьме послышался удар и плеск. Никита понял, что контейнер опрокинут, и содержимое: глаза, уши, хвосты, кровь и прочее - растеклось по полу. Зачем он это сделал, подумалось ему. Бешеный, ясен пень,  бешеный!
Глаза привыкли к темноте, и Никита сделал несколько осторожных шагов к воротам. Он четко видел их контур из-за света, пробивавшегося с той стороны. Если быстро схватиться за стальное ухо и дернуть, тяжелая створка приоткроется, он протиснется наружу и сможет убежать.
Проклятый бык топтался как раз напротив ворот. Словно поджидал Никиту, шумно и страшно дыша. Пора!
Никита рванулся и забыл о разлитых помоях. Ноги заскользили, он грохнулся на пол так, что перехватило дыхание. И услышал стук копыт.
Бык навис над ним и, беспомощно скользнув по мертвой плоти, Никита замер. Луч света наискось пересек косматую голову животного, и парень увидел его глаза.
- Я не буду! Я никогда не буду! - истово зашептал он быку, чувствуя, как стало мокро в штанах.
Бык кивнул, а может, просто тряхнул головой, и Никита судорожно вздохнул.
Ворота открылись, бросая свет на разгромленный цех.
Помахивая хвостом, бык медленно вышел наружу. В истории мясокомбината это был единственный случай, когда животное, пройдя эстакаду и разделку, выходило из ворот живым.

Лежащий в кровавой жиже Никита смотрел ему вслед, пока бык не зашел за угол здания. Никита облегченно выдохнул и опустил взгляд: с пола внимательно и строго на него смотрел большой бычий глаз.
Снаружи раздались выстрелы.