Сирота

Глава девятая

Манятка- Маня- Маша- Мария

Итак, ничего не предвещало беды.
Как всегда, Маша подоила корову Зимку.
В этих таёжных краях жили не только люди, но с ними бок о бок, в стайке,  существовала всякого рода живность: коровы, свиньи, олени и птицы -  курицы, утки и даже перепела.    
Зима доходила до сорокоградусной отметки, а лето, хоть и короткое  по своей продолжительности, тоже не уступало зимним холодам и часто могло «переплюнуть» зиму, и в июле, на термометре, показывая, сорок пять плюс. В летнее время  река Печора была спокойной. Её берега были красочно обрамлены, как неким венком, тёмно-голубой хвои, которые равнодушно смотрели на плавно текущую воду опекаемой ими красавицу - Печору. Самыми дорогими в этих краях были залежи драгоценных и не драгоценных камней.
Даже не задаваясь целью их поисками, можно встретить, валяющимися под ногами,  разные корунды. Человек не придавал им значения, если только не был профессионалом. Специалисты, знающие толк в камнях, разумеется, никогда не проходили мимо сиреневого, отливающего синевой, аметиста. Камень валялся, как обыкновенный шпат. Но промыв и прочистив его, на спиле он показывал свою, как весенняя Луна, не зависимую в цветовой гамме красоту. Аметист  - это что? А вот вписанные изумруды в кристаллы кварца так и напоминали вечно зелёную тайгу, где скрипели, сосны, плакали янтарными слёзами ели и пихты, и мягко шелестела своими ранимыми иглами лиственница. Среди всей беззвучно красивой природы, всегда гордый,  и не зависимый ни от кого и ни от чего стоял у дороги кедр.
Вспомнив, что скоро, уже через неделю,  наступит  Святой праздник Пасхи, Маша подоила корову,  охапками  натаскала  во времянку - избу дрова, чтобы вечером придти из леса, и можно было в темень не заниматься этим  тяжким и  каждодневным трудом.   Двадцать раз спустилась к реке, и наносила воды.  Её хрупкие девятилетние плечики держали коромысло, на котором висели цинковые вёдра,  вместимостью   по десять литров  каждое.   В одну ходку на реку -  чан наполнялся двадцатью литрами речной, как будто колодезной, кристально чистой, как алмаз, водой.  В итоге, только в утреннее время Манятка наносила четыреста литров воды, чтобы хватило до её прихода из тайги, когда она на своей худосочной спине  принесёт вязанку с лапками из пихты.    
-Мам! Можно я надену новые валенки, - трепетно со страхом спросила Маша.
-Чего, чего? Как будто не расслышала Ульяна просьбу падчерицы.
-Дайте мне, маменька, новые вальки. Старые у меня уже совсем не годные, проносились с носков, и «каши» просят. Даже по посёлку хаживать холодно. А тут тайга? Там и снега по ягодицы. В посёлке по тропкам и дорожкам ходишь, так и то снег в валенки вползает ледяными сосульками.
-Закаляйся! Ничего страшного! Я, бывало, в войну в кирзовых  сапожищах по траншеям и окопам раненых на своих закорках вытаскивала.
-Так это война. А тут тайга. Может, у вас там можно было где-нибудь и согреться? А в лесу, как я согреюсь?
-Война это что? А вот тюрьма! – взяв папиросу, натолкав в картонный мундштучок ваты,  - большинство женщин в то время  курили именно так, и это считалось хорошим тоном, когда как мужчины от «Беломорканала» втягивали дым табака без всяких ухищрений – смачно затянулась, и продолжила  сказ. Там, за проволокой, а она под напряжением электричества,  впрочем, что ты смыслишь в этом, гадкий сирота – утёнок? Посадила я вас на свои плечи. Не свалить вас! Не ровен тот час, когда я изрекла слова, будучи на войне, а потом и  тюрьме: «Если вернусь с войны, буду  есть одну картошку в мундирах, и возьму на воспитание троих сирот!»  Почти  такие же фразы  она говорила своим подругам – сидельцам по камере.
-А что это такое тюрьма? Ну, война это понятно. Я читала книгу « Повесть о настоящем человеке». Там лётчик тоже чуть не замёрз. А что в тюрьме тоже холодно, как на войне? – продолжала расспрашивать Маша, одеваясь.
- Дура,  ты есть дура.  Какая только дурёха тебя родила, и посадила мне вас на шею, с которой не скоро спихну, видать? Поясняю: тюрьма это такая же война. Только в ней воюют люди одной страны.
- Как это одной страны,- сморщив маленький свой лоб, удивлённо спросила Маня.
-В вот так! Одни не хотят жить, как все. А все не хотят жить, как одни! Пойми ты, дурья  твоя башка! Кто-то хочет жить лучше и богаче.  И этот кто-то начинает воровать, убивать, насиловать, для того, чтобы ему больше богатства досталось. Ведь и война проводится для одной цели, богатства чужой страны  завоевать.
-А тюрьма это же одна страна?
-Это не от страны зависит.
- А от кого?
- От самих людей, то есть от народа той или другой страны.
-Получается, что я тебе враг, если ты мне новые валенки не даёшь, которые мне свалял дядя Евлапмий. Значит, ты тоже хочешь быть богаче что ли?
-Твой дядя Евлампий не малые деньги прикарманил за валяние твоих чесанок.
Жук ещё тот! Жадность, поздно или рано, фраера погубит?
- А что это за слово фраер?
- Да это твой дядя и есть фраер.
-Он не фраер! Это дядя мой.
-Бродяга он! Неизвестно в каких северных морях скитался. А тут явился, не запылился? Ему тут всё: и дом, богатство. Вот он и есть тоже мой враг.
-Нет! Мой дядя хороший, уже вытирая от обиды слёзы,  тихо молвила Маня.
- Ясное дело! Хорошим быть хорошо, когда нужды ни в чём нет. А вот я за твоего нищего  отца  согласилась выйти замуж, да ещё с  довеском. Столько у твоего  отца богатства? Со стула брякнусь. Ой, держите меня – упаду со смеху, или с горя.  Ни одна баба не  согласилась бы  выйти замуж за батеньку твоего, не будь войны, да и тюрьмы тоже. Поубивали всех мужиков на войне. Кого война не добила, так тюрьма проглотила, как в вулканическую преисподнюю.
-  А что это вулканическая преисподняя? – хлюпая невпопад носом переспросила Маша.
-  Не три свой  шлямбер  рукавом! Что платка носового что ль нет? – И как схватит Ульяна падчерицу за запястье со злостью, что Мария  истошно взвизгнула.
-  Больно! Маменька, мне очень больно, со слезами на глазах совсем тихо прошептала падчерица.
-  Ничему не обучаема!   Так вот поясняю тебе, что такое преисподняя. Есть горы такие, которые эпизодами взрываются, образуя глубокие впадины на вершине, и исторгают оттуда огненный пепел.
-  Наверно, дюже страшно. Мне бабушка сказывала, что это Бог на людей гневится. И что люди ему сделали такого, что землю так он взрывает?
-  Как что? Войны организуют.  Друг друга убивают, калечат, насилуют.
-  А что это насилует, с интересом несмышлёного ребёнка спросила Маша.
-  В слово вдумайся? Читать же умеешь? Силу применяют против слабого. На войне то же самое сильное государство порабощает слабое. Вот так-то? Да будет болтать? Иди, куда собралась!    
Мария тихо захлопнула дверь, вышла во двор. Тризор сразу же бросился к ней, поскуливая, встав на задние лапы, облизывал Машины молочные юные ланиты, и понарошку хватал нежно её за ладошку.
Тризорушка, я скоро приду. Ты ведь умничка! Меня подождёшь?
Это был достаточно могучий пёс. Он всегда знал себе цену. Хорошо, можно сказать, отлично чувствовал людей. Всегда знал, кого можно любить, а кого нет. Пёс ещё щенком появился в Машином доме. Мария его и принесла.
Сколько было шуму и гаму в доме против этой собаки  - не сочтёшь?
Сильнее всех свирепствовала Ульяна.
- Не прокормить его. Самим жрать нечего, а тут псина. Сейчас маленькая, а вырастит?
Богдан только помалкивал, как будто был весь в грехах перед Ульяной.
- Да, будет тебе! Поговорю я с ней. Опять же ничего плохого я не вижу в этом. Ребёнок она ещё.
На то время Машутка училась в первом классе, когда был этот разговор.
-  Кормить же его надо!
- Хватит нам, мать! Всем хватит! Тебе, мне и щенку, обдумывая разговор и создавшуюся ситуацию, почесав затылок, проговорил Богдан. Помолчав, добавил:
-   Мала ещё Манятка.
-  Где уж там мала?  Тридцать восьмой размер по ноге.
На другое утро, провожая Машу в школу, попросил:
-  Доченька! Мама ругается из-за щенка. Отнеси его обратно!
-  Папа, где же ему жить? Он же ничей.
-  Может, в школе из ребят, кому приглянется?
Почти неделю уговаривал отец  Манятку.
Маша вроде возьмёт его, якобы с собой в школу, и только отец или мачеха скроются из виду – щенок хвать снова влезает в подворотню. Так  фокусы со щенком продолжались целый месяц. Он уже подрастал, мужал, становился настоящей собакой на радость Манятки.
Плюнули на это дело.   Отступились родители.  Таким образом, Маша приобрела себе настоящего друга в этом безрадостном детстве.
Вот сейчас пёс, как будто с ума сошёл – не хотел отпускать Манятку в тайгу. Он так, почти злобно, вцепился в рукавичку, что никак было его не уговорить, не упросить, не отпихнуть, чтоб он отпустил.
-  Тризорушка! Отпусти! Мне надо идти. Как не просила, и не упрашивала его Мария – пёс  не шёл ни на какие уговоры. Тризор мёртвой хваткой держал Манину руку.  
-  Ты, что с ума сошёл что ли? Поглаживая другой рукой,  уговаривала Мария своего единственного друга в этом мире.
Но пёс был неугомонен. Его карие глаза так и заглядывали в самый стержень души Мани. Она не понимала, почему так Тризор себя ведёт. Ребёнок ещё не знал в совершенстве науку кинологию. Маша только начинала познавать мир, и не всегда с его хорошей стороны
Ей вдруг воочию всё вспомнилось.
Тогда, когда она только ещё познавала азы чистописания, всё и случилось.
Вспомнила мамины вкусные  пироги с морковью. Вспомнила всё, и что не надо было вспоминать и знать, и помнить. Но память не наивная штука: хочешь или не хочешь,  мысли боли лезут, как муравьи на сладкий сахар, в извилины мозга и поселяются там навсегда, пока мозг жив.
Был промозглый день.  Казалось, что зима никогда не наступит. На улице было очень сыро, и деревенские тропки и дорожки, на которых летом росла трава, стали, как в гололёд, скользкими и непроходимыми. Хмарь тянуло с севера. Тучи плыли низко, закрывая горизонт, словно горы, сверкали  вершины туч  белым серебром. Там, вдали, казалось,  скрыта какая-то тайна, которую сейчас нужно было непременно отгадать Манятке.    
Её душу глодало две мысли: почему её не отпускает Тризорка? И почему именно у неё умерла мама? Ни у кого в деревне не умерла, а вот у неё умерла. Как всё не правильно. Мама всегда должна быть и всегда жить!
Изба стояла и как будто смеялась. Её углы были перекошены, так, что задень, и она сложится в треугольник.  В этой избе, невзрачной, с перекосами умирала женщина в одиночестве, если не считать её малолетних детей.   Жилище было холодным и не уютным, с подвала несло какой- то сыростью, где хранились летне-осенние запасы снадобья: картофель, в ящиках с песком морковь и свекла, на полках, сделанных неумелыми руками, то и смотри, что рухнут, маринованные огурцы, кабачки, помидоры. Много ещё чего там было. Видно было, что хозяйка трудолюбива, всегда знала и помнила, что в долгую зиму надо кормить семью  вместе с нею   из пяти человек. Её профессия никоим образом не мешала заниматься, а она была врач на селе, бытовой работой. Не гнушалась ни чем. Вечерами, когда ребятишки её уснут, вязала и шила до трёх утра. А уж её вышивки - отправляй, хоть в музей столицы, такие были картины, вышитые нитками – мулине.
Хозяин избы директорствовал в местной школе – учил детей математике. Поповский сын не  был приучен хозяйству. Батюшка Георгий и не стремился учить своих детей  хозяйствованию. Монахи и монашки помогали