Пшёнка.

                                                                                                           Пшёнка.

                                                                                                         Рассказ.
                                                                                                    Борис Сподынюк.

               Не, ребята, шоб я так жил, но я с кем угодно могу поспорить, что только человек, родившийся и выросший в Одессе, или долго в ней проживший знает, что такое «Пшёнка».
              Уже слышу хор возмущённых голосов, которые говорят что «пшёнка» это зерно из пшена либо пшённая каша. Они, конечно, со своей стороны правы, но только Одесситы знают, что это не так. Когда Одесситу говорят «Пшёнка» у него в воображении не пшённая каша или мешок пшённого зерна, а кукурузный початок молочно-восковой спелости сваренный, прямо, в нежнейшей как листья салата, кукурузной листве. Этот початок вам достанут из ведра, укутанного тряпками, чтобы пшёнка не остыла, развернут листья и посыпят крупной солью. И вы вопьётесь в сладкие кукурузные зёрна зубами ощущая восхитительно сладкий вкус сока молоденьких кукурузных зёрен, растворяющих у вас во рту крупную соль и создающих необыкновенно пикантный вкусовой букет, заставляющий вас любить это блюдо, которое только Одесситы называют «Пшёнкой».
             Я, будучи ещё в нежном детском возрасте, постоянно приставал к старому еврею дяде Моне, который вступив в преступный сговор с нашим дворником, одноглазым Лёней, организовал торговлю пшёнкой в фасадной нише нашего дома, стоящего на углу улиц Семинарской и Канатной. Дворник, откуда-то, организовал доставку початков кукурузы мешками, а дядя Моня их варил и продавал.
             Так вот, как сыну интеллигентных родителей, мне было интересно, почему дядя Моня называет кукурузу пшёнкой. А дядя Моня, как всякий уважающий себя еврей, основательно картавил и, однажды, будучи в хорошем настроении, сказал мне фразу, которую я запомнил на всю жизнь.
            - Слышишь ты, - сказал он мне, - молодой пгидугок, мне легче сказать сто газ «пшёнка» чем один газ ку-ку-гу-за. Ты понял меня, шпана канатская?
             И я его понял. В Одессе, всегда, жило много евреев, которым было легче сказать сто раз «пшёнка» чем один раз кукуруза.
            Зато так вкусно, как дядя Моня, в Одессе редко кто варил пшёнку. Продавал он початки по двадцать пять копеек за штуку, и сам он, и одноглазый дворник Лёня очень были довольны своим бизнесом. И тот и другой были людьми не жадными и, зачастую, угощали нас, пацанов, горячим и вкусным початком просто так, без всякой оплаты.
             Прошло много лет. И дворник Лёня и дядя Моня ушли в мир иной, но их бизнес в Одессе продолжает процветать. Каждый Одессит, проходя по улице и видя, что продают пшёнку, обязательно, купит по початку себе, жене и всем своим детям. И они, всей семьёй, будут идти по улице, с удовольствием и не стесняясь обгрызая початки молодой и горячей пшёнки и наслаждаясь её вкусом. И никто, и никогда не посчитает в Одессе это признаком дурного тона.
               Я, уже, отслужил армию, окончил институт и работал главным механиком Одесской межобластной специальной научно-реставрационной производственной мастерской. Это предприятие было предназначено для производства реставрационных работ по зданиям и сооружениям представляющим собой памятники истории и архитектуры. Всё-таки, не всё было плохо при советской власти.
              В один прекрасный день нам было открыто финансирование на реставрацию Белгород-Днестровской крепости. И я, как главный механик мастерской, поехал в Белгород-Днестровск, чтобы на месте определить, какую строительную технику нужно установить на объекте, как запитать электроэнергией объект и так далее и тому подобное.
             Прорабом на этот объект был назначен Вася Кобылинский, местный житель, окончивший строительный институт. Я позвонил ему, предупредил, когда по времени я буду и попросил, чтобы он подготовил для меня вопросы, которые я должен решить на его объекте. Вася был парень простой, гостеприимный и наряду с производственными вопросами, приказал наловить знаменитых Белгород-днестровских голубых раков (голубые они по цвету, просьба не ассоциировать раков по другим качествам или наклонностям), купил ящик темного мартовского пива, на бутылках которого стоял знак качества, притащил из дома шикарный почерёвок.
               Пока, мы с ним ходили по объекту и решали вопросы механизации строительных работ и электрификации объекта, голубые раки, в большом ведре, с добавленным к ним сельдереем, укропом и петрушкой, и несколькими головками сладкого, салатного лука, сдобренные необходимым количеством соли и чёрного перца, превратились в ярко-красных и пахли так, что любое напоминание о работе, тут же, становилось несовместимым с этим запахом.  И по старой русской поговорке гласящей, что пиво без водки – выброшенные деньги,  пару бутылок водки Вася предусмотрел тоже.
             Соответственно, после того как я определился, что моему отделу нужно сделать на этом объекте, Вася, как гостеприимный хозяин, пригласил меня и водителя бортового УАЗика на котором я приехал, к столу, который был установлен прямо под крепостной стеной на берегу Белгород-днестровского лимана. За этим столом пьющих было четыре человека, водитель УАЗа не пил и наслаждался раками, а я, Вася и два его бригадира отдали должное и водочке с почерёвком и пиву с раками.
             Короче, назад выехали спустя пару часов, а это уже было около четырёх часов дня. До Одессы от Белгород-Днестровска немногим больше ста километров, так что с учётом остановок, я планировал быть дома не позже семи часов вечера. Когда мы проехали Каролино-Бугаз и Затоку и выехали на дорогу на Роксоланы, пиво и водка, выпитые мной, попросились наружу. Я дал команду водителю остановиться, и мы вдвоём углубились в джунгли, состоящие из высоких стеблей  посаженной кукурузы, початки которой достигли, уже, молочно-восковой спелости.
              Углубившись в кукурузу, мы ощутили незабываемо сладостные минуты облегчения организмов от излишней жидкости, и, уже, собрались выходить к машине, как взгляд мой упал на початок кукурузы с коричневой бородкой, что говорило о его кондиции. Я, вдруг, ужасно захотел пшёнки, и хотя никогда такого не делал раньше, неожиданно для самого себя, выломал шесть крупных початков. Держа их в руках, мы с водителем пошли к машине. Только, мы вышли из кукурузных джунглей, как увидели около машины находящихся рядом охранника этого поля и майора милиции сидевшего на мотоцикле.
             Бежать назад в кукурузу или выбросить початки уже не было возможности и нас, как злостных воришек грабящих колхозные поля, арестовали и повезли на гарман (колхозный ток) Роксоланского колхоза. Там кладовщик взвесил и принял от нас шесть кукурузных початков, общим весом в один килограмм двести  граммов, и выдал соответствующую квитанцию.
            Затем водителя отпустили, так как у него в руках ничего не было и он, по моей команде, уехал в Одессу, а меня, до утра, посадили в камеру предварительного заключения в Овидиопольском отделении милиции. Утром меня отведут в суд, где судья будет решать, что же ему делать со мной. Овидиопольский суд находился в том же здании, что и милиция.
            Дежурный сержант милиции, который и дежурил по РОВД и охранял меня, чтобы я не сбежал, оказался общительным и добрым мужиком. Он рассказал мне, что майор милиции, который задержал меня, является районным начальником и что он, вместе с Роксоланским председателем колхоза, украли более пятидесяти тонн кукурузы и для сокрытия такой потравы колхозного имущества искали козла отпущения на которого  и ещё сотню таких же списать то, что сами они украли. Мало того, начальник милиции пригласил фотокорреспондента, чтобы тот сфотографировал меня, и моё фото, как крупного расхитителя социалистической собственности, поместили бы в районную газету.
            Все в Овидиополе знали о художествах начальника милиции и председателя Роксоланского колхоза, поэтому сержанту стало меня жалко.  Он мне посоветовал ровно в девять прийти в суд, и оплатить штраф, который выпишет мне местный судья. После оплаты штрафа судья даст постановление об освобождении меня из-под стражи. Получив это постановление, сержант отпустит меня, и фотографирование не состоится, корреспонденты местной газеты меня уже не застанут. Поскольку, я уже буду с определением суда, и с оплатой штрафа меня никто задержать не имеет права.
            Но, у меня денег при себе было не более трёх рублей, а штраф судья мог закатать до ста пятидесяти рублей, то есть месячной моей заработной платы.
             Тогда, я попросил сержанта отпустить меня под честное слово до девяти утра следующего дня. Я смотаюсь домой в Одессу, возьму денег и, к девяти утра, буду у него в камере. Сержант поверил мне, и я, тут же, побежал на автобусную остановку. Но, к сожалению, последний автобус на Одессу уже ушёл, было около десяти часов вечера.
            У меня остался только один выход, прийти на трассу и голосовать проезжающим в сторону Одессы автомашинам. Мне повезло, меня подобрал довольно словоохотливый мужичок, который на своём «Москвиче» ехал из Молдавии. Он поставил мне условие, чтобы я с ним разговаривал, а то он сильно устал и засыпает за рулём. Меня это условие устроило, и весь путь до Одессы я его развлекал анекдотами. Подвёз он меня почти до самого дома.
              Дома жена меня встретила без энтузиазма и смягчилась, только, после того, как я рассказал ей о причине своей задержки. Путём тщательного поиска по домашним сусекам, мы наскребли сорок рублей, причём три рубля были мелочью. Пришлось идти к соседям и одалживать ещё сто десять рублей. Соответственно, жена пилила меня по этому поводу до утра.
              Утром, чтобы не нарваться на продолжение вечерней лесопилки, я выскользнул из-под её бока в шесть часов утра, и в половине седьмого был на автовокзале. В милиции Овидиополя я был в половине девятого. Сразу, после моего прибытия, сержант позвонил судье и договорился, чтобы моё дело рассматривалось первым.
              Так оно и произошло. Ровно в девять часов я предстал перед судьёй, просмотрев моё дело, он квалифицировал его, как мелкое хулиганство и оштрафовал меня на тридцать рублей. Как, потом, я узнал, что до хищения социалистической собственности я не дотянул триста граммов, то есть статья о хищении социалистической собственности начиналась с хищения более полутора килограмм.
              Я, тут же, в сберкассе рядом с судом, уплатил штраф и квитанцию предоставил судье. Тот, сразу же, выдал мне постановление об освобождении из-под стражи и в половине десятого я, уже, сидел в автобусе, который резво пожирал километры по направлению Одессы.
             Через некоторое время я появился в Овидиополе и разыскал того сержанта милиции, который  поверил под моё честное слово и избавил меня от более серьёзных неприятностей. В то время, даже, в милиции встречались благородные люди, и мы с этим сержантом стали друзьями. И  много лет, при наших встречах, мы вспоминаем, до чего может довести человека любовь к пшёнке.
              Зато теперь, когда, гуляя по городу, я покупаю себе, дочке и жене початочки горячей и удивительно вкусной пшёнки за двадцать пять копеек за штуку, я, всегда, помню,