Произведение «Ведьма из Карачева Гл. 46 И опять стали обживаться» автора Галина Сафонова-Пирус

Как уже говорила, встретили мы наших солдатиков* в поле, потом пришли к нашей хате, а вместо неё только печка стоить обгорелая. Что делать? Да переночевали ночь в немецком бомбоубежище, а на утро вырыли в огороде яму и стали над ней шалаш строить. А неподалеку от нас как-то немцы брёвнышек навозили, вот и пошли Виктор* с Динкой* туда, приташшыли по брёвнышку, пошли ишшо. А тут как раз санитарная машина поперек улицы стала разворачиваться и вдруг ка-ак её рванёть! Раненых повыбросило, стоны, крики! Господи, нигде, видать, спасения от войны нетути! А один боец и говорить:

- А вы думаете, что ваш огород не заминирован? Вот пройдут минеры, тогда и стройте свою землянку.
И правда. Дня через три стал сосед во дворе дрова рубить, а мина и разорвись под топором! Сразу его убило.
Но все ж начали мы рыть землянку, а тут Сенька* и приехал. Оказывается, после ранения и контузий он уже в Орле с пожарной частью находился.
- А Коля*-то как? - спрашиваю.
- На фронте Коля. Пока живой.
И оказалося, он год ему прибавил… А потому прибавил, что Коле-то, когда война началася, только шестнадцать было, вот Сенька и прибавил ему год да отдал в армию… а потом всё убивался:
- Прослужил наш Коля на подготовке два месяца, приехал ко мне на побывку, а я как глянул!.. Идеть навстречу, а автомат его чуть по земле ни ташшытся. Так сердце мое и замерло. Как же я потом плакал!
А чаво ж плакать-то? Теперя только ждать надо да надеяться.
Ну, помыкалися мы, помыкалися с этой землянкой, а Сенька и говорить:
- Поедемте-ка в Орёл жить, его меньше разрушили.
И правда, как в землянке на зиму оставаться? Да собралися и поехали.
Наняли в Орле комнатушку, устроилися кое-как.
Раз так-то хлопочу по дому, глядь в окно... Солдатик какой-то к нам бягить. Присмотрелася, а это Коля! И гимнастерочка-то на нём изношенная, и ботинки большие-пребольшие! Разплакалася от радости... а потом бросилася скорей обстирывать его, обшивать. Сеньке ж как раз материал выдали на брюки да рубашку, вот и кинулася в мастерскую: «Сын с фронту приехал! Сшейте мне, пожалуйста, за два дня брюки и гимнастерку!» Нет, некогда им. Но упросила кое-как. Теперя сапоги надо. А сапоги только-только я себе сшила… Из чего? Да у немцев на мотоциклах сумки кожаные болталися, и кожа на них хо-орошая была, а как чуть принашивалася, они её выбрасывали. Вот я и насбирала этих сумок, а когда приехали в Орёл, первым делом сшила себе сапоги, а теперя и отдала Коле. Нарядила егог! Ну прямо, как королёк какой стал.
И прожили мы в Орле зиму. Сеньке паёк давали американской тушенкой, но крепко ж с хлебом плохо было. Да и надеть было нечего, укрыться нечем, мебели, посуды никакой. Бывало, всё так и ломаю голову, чем бы таким заняться, чтоб денег подзаработать? А раз Сенька и говорить:
- Давай-ка попробуем калоши клеить.
Склеил одну пару, понесла я на базар, а там её прямо из рук вырвали. Семьсот рублей выручила, почти на пять буханок хлеба! Пришла домой, говорю:
- Сень, давай-ка займемся ими! День и ночь помогать буду.
А вот из чего клеили. Тогда ж подбитых машин столько валялося! Пойдешь в поле, наберешь этих камер, а клей Сенька сам делал, да хороший такой получался! Как приклеить подошву, зубами не оторвать. Правда, там и до нас эти калоши клеили, но как? Баба какая купить, наденить, до двора не успеить дойтить, а они и разъехалися, подошва - себе, ранты – себе. А наши крепко хорошо держалися. Вот и обызрели* их бабы, да как пошли к нам за ними! Отбою нетути. А Сеньке и стыдно. Как же, его жена и калошами торгуить? Да и боялся, тогда ж всего этого нельзя было делать, спекуляцией называлося. Вот и бросил это занятие. Ну, я - к Витьке: давай, сынок, мол, с тобой... Склеил он пару, а калоши эти всеодно как вывернутые получилися. Сенька увидал их и ну смеяться: да какие, мол, это калоши! Он-то сам как склеить пару, так хоть на выставку неси. Другой раз и заворчу так-то: «И чего ты их все лижешь-вылизываешь? Что им, бабам деревенским, красота твоя нужна грязь месить? Да лишь бы только не расклеилися». Нет, опять он лизать-вылизывать. Аккуратист же был, чистюля! Бывало, машины носовыми платками чистил, вот и теперя…
- Чего смеешься? - говорю. - Лучше научи сына клеить.
А он, если и начнёть, йдёть в другую комнату, чтоб Витька не видел.
Да ишшо и скажить:
- Что ты его к ним приучаешь? Пусть-ка в фэзэу* идёть, профессии какой-нибудь научится.
- Ну что ж ты его гонишь? - стану защищать: - Он же шесть классов ишшо не кончил.
Плохо они жили. Помню, пошла я раз куда-то, а Витьку… годика четыре ему было, с ним и оставила. Возврашшаюся, подхожу к дому и слышу: Витька мой кричить что есть мочи! Вбегаю в хату, а он забился под стол, ревёть и Сеньку к себе не подпускаить. Только тот к нему сунется, а Витька - еще громче! Вот так и жили.
Но все ж научился тогда Витька калоши клеить, а я пойду на базар, продам, копейка и в кармане. А потом на неё и тушенки купишь, и хлеба. Еще и насбирала сорок тысяч, надумала в Орле дом покупать. Крепко ж один понравился! Большой, светлый. Сто тысяч за него просили, и надо было еще сорок подсобирать. Но тут получаем письмо из Карачева: если не займете свое поместье, то его отберуть.
- Да как же чужим уступать-то свою земельку? - говорю Сеньке: - Скорей позжай, пиши заявление.
Он и съездил, написал. Потом и я поехала, а там уже соседка леса навозила, дом строить собирается. Я - в райком. Ну, ей бумагу и прислали, очистила мое поместье.
А решила строиться в Карачеве вот почему. Как только Сенька вернулся, так сразу я поняла, что он больной. Уж очень нервный стал! Не подладишь что и сказать, ты ему - одно, он тебе – другое. Потом и живот у него болеть начал. Как хватить! Умираить прямо. Молока выпьить - успокоится. А молоко семьдесят рублей пол-литра стоила, вам-то и не попадало этого молочка, только ему.
А раз соседка мне говорить: тут, мол, недалеко врач хороший живёть, сходите-ка к нему. Пошли мы. Так он с час, должно, с Сенькой говорил. Ну, проводила я его домой, а сама спрашиваю у доктора: что, мол, с ним такое?
- У него нервная система не в порядке. Вся расстроена.
Понятное дело. Сенька ж в пожарных войсках всю войну прошёл, а лёгкое ль это дело под бомбёжкой тушить? Тут и без бомбежки попробуй-ка, потуши! Да и контузии у него были, ранение, нервы и разошлися. Дал доктор капель, и ты знаешь... Как выпил он их, так живот больше и не болел, но сразу слабость какая-то на него навалилася, да и с головой что-то не так стало. Другой раз и заплачу: Боже мой, куда ж Сенька мой делся? Раньше-то чуткий был, отзывчивый, а теперя... Не угодишь ни-и в чём. Или всё раздражается, или молчить неделями.
- Что ж ты молчишь-то? – спрошу так-то.
Заплачить... жа-алко его станить. Я-то хоть и не любила его… Бывало, придёть вовремя с работы - хорошо, а задержится - и того лучше. Это еще характер у меня был не скоглый*, только себя и винила, что за него вышла. Бедность, родные советами сбили: да хоть сыта будешь, да хоть о куске хлеба заботиться не надо будить! А-а, и на что она, сытость эта, когда не любишь! И чем дальше, тем больше. Но жалела его, заботилася, детей вместе поднимали. Отец-то он был хороший, а вот теперя… Ну, думаю, останутся наши детки без отца. И что буду с ними делать на чужой-то квартире? А в Карачеве хоть халупу какую слеплю, да все ж - свой угол. Сказала ему, а он:
- Нам и здеся квартиру дадуть.
- Дадуть... - говорю: - Жди! Когда ж это будить?
Ведь всё было поразрушено, поразбито. А в Карачеве огород есть, земля... картошку с капустой или овошш какой всегда вырастить можно. Как-нибудь, да сыты будем. А здеся что? Виктор как-то кролика купил, посадил его в клетку, хлебом, зернышком кормил, а ему ж трава нужна. Где ж её взять? Выйду на улицу, так даже былинки сорвать негде. Правда, речка километра за четыре была, но и там трава не росла, так, колючки одни. Вот и сдох этот кролик. А в Карачеве-то такое раздолье! Речка рядом, колодец… и белье тебе пополоскать, и огород полить.
- Да не хочу я ждать квартиры! И не остануся здеся ни за что!
И поехала в Карачев, начала соображать строиться.

*Карачев освободили от фашистов в августе 1943 года.
*Виктор – сын 14 лет.
*Дина – сестра с двумя детьми 5-ти и 9 лет.
*Семён – муж мамы.
*Николай – старший сын, попавший на фронт в 16 лет.
*Обживаться – осваиваться, устраиваться на новом месте.
*Обызреть – заметить, наконец-то найти.
*ФЗУ – Школа фабрично-заводского обучения.
*Скоглый – ворчливый, скандальный.
Купить книгу: https://ridero.ru/books/vedma_iz_karacheva/