Пошутил

История эта приключилась со мной в бытность работы моей в одной из геологоразведочных партий, проводившей исследования на предмет поиска алмазных и золотоносных пород в бескрайних просторах таёжной Эвенкии, а именно, на берегах реки Подкаменной Тунгуски, где я однажды решил изобразить из себя медведя. И вот что из этого вышло.
По окончании полевого сезона, уже поздней осенью, когда весь таёжный люд покидает обжитые за лето свои рабочие участки, в тайге оставляют зимовщиков, обычно двух, которые сторожат оставленную там технику, продукты, снаряжение и т.д. Подпрягли на это как-то раз и меня.
Лет мне было тогда двадцать пять, казак вольный, душа полна романтики и я с лёгкостью согласился остаться ещё месяцев эдак на шесть. Благо, продуктов  было много, ящиками забита вся палатка. Кроме того, у нас было два ружья 16-го калибра, куча боеприпасов. Метрах в двадцати от нашей избушки протекала речка  Тычана, в которой водилось множество рыбы, такой, как хариус, ленок, налим и т.д.  Налима мы ловили на того же хариуса, подцепив его на крючок, привязав леской к палке, и под лед. А утром смотришь – болтается на ней полусонный налимище, который в воде-то еле ртом шевелит, а на воздухе и подавно, чуть двигается. Словом, живи – не хочу, наслаждайся жизнью. И охота, и рыбалка. Для любого мужика истинное удовольствие. Да еще после таких трудов праведных  банька, да такая, что дух захватывает. Да и самогон гнали, чего греха таить. По таёжному, из чайника. Охладителем служила дужка от спинки кровати.                        
Но это всё, как говорится, лирика. Начнём о главном.
На дворе начало декабря, мороз давит под пятьдесят. На севере он не так ощутим, как в южных районах. Куснёт иногда за щеку. Бодрит больше, нежели морозит. Мы с напарником уже обжились, приноровились к лесной жизни и настроившись ещё месяцев эдак на шесть такого безмятежного существования, с утра до вечера топили «буржуйку», слушали транзистор да книжки почитывали. Все геологи давно уже разлетелись по своим рабочим кабинетам и наверное, пишут отчеты. С нами остался один из них, Яковлевич, который со дня на день ждал вертолет.                
И вот, как обычно, утром, схватив ведро, я спустился к проруби за водой.
Погода стояла чудная. Солнце светило так, что кристально чистый, белый искрящийся снег слепил глаза. Всё дышало миром и спокойствием.  Царила божественная красота.
Каждое дерево излучало свой особый, неповторимый цвет, который бывает только в это время года, и на фоне зимней белизны всё это напоминало мозаику, оттенки которой то тускнели, то вновь сияли под лучами яркого и холодного зимнего солнца. Было тихо. Лишь иногда, то тут, то там раздавались звонкие, оглушительные, похожие на выстрелы звуки. Это стволы деревьев, сопротивляясь напору холода, трескались, сбрасывая тем самым с себя его оковы.  Ничто не омрачало настроения. И я, не выдержав этого великолепия природы, от избытка нахлынувших на меня чувств, вдохнул полные лёгкие чистого морозного воздуха и, приложив ладони ко рту, рявкнул, насколько это было похоже, медвежьим рыком.  Прозвучало довольно громко. Мне понравилось, и я повторил.  И что я вижу?!  Из избушки вдруг выскочили Яковлевич с напарником, оба с ружьями и давай палить в воздух.                                  
-  Слышал? – спрашивают меня
-  Что? – отвечаю.                            
-  Медведь ревёт.                                              
-  Ну, слышал, - а сам молчу, что это я.
Словом, забаррикадировались мы в избушке, замотали проволокой дверь и ждём, когда медведь начнет громить либо нас, либо палатку с продуктами.
Медведи, как известно, зимой спят. Только больные да раненые бродят. А что такое «шатун», я думаю, знают все, тем более геологи.                                          
Тем временем прошли сутки, вторые. Все тихо. Никто на нас не нападает. Даже собаки не гавкают. А мы уже успели сообщить об этом по рации в партию и охотникам-промысловикам. Всех переполошили.  
На третьи сутки я стал замечать на себе подозрительные взгляды. Я молчу. Думаю, если признаюсь, не миновать
мне хорошей трёпки. Так что  тоже делаю озабоченный  вид.
И вот, наконец, после трёх суток тревожного ожидания, бессонницы, когда даже по «нужде» боялись выйти, мы рискнули обследовать округу. Может, все-таки удастся обнаружить следы этого злополучного зверя.  Яковлевич с напарником взяли ружья, собак и недобро на меня посмотрев,  направились на разведку. Я сижу, жду. А сам думаю; если даже станут бить – не признаюсь. Часа через два они шумно ввалились, в звенящей от холода одежде, бросили ружья и молча, не глядя на меня, стали раздеваться.
- Ну  как? – полюбопытствовал я. -  Нашли чего?
В ответ грозное сопение, брошенные на меня взгляды, в которых плясали злые огоньки.
- Ничего, - буркнул Яковлевич, - всё обошли,  никаких следов.                                          
После этого я ещё долго ловил на себе их косяки, в которых чёрным по белому было написано, что они всё знают, обман раскрыт и меня спасает только то, что  как в русской поговорке говорится : не пойман – не вор.
И только во время отлёта Яковлевич процедил мне сквозь зубы:
-  А медведя не Колей звали?
Но ответа он так и не дождался.
Вот такая история произошла со мной в далёком северном месте, где закон – тайга, а прокурор – медведь.  История забавная, но поучительная. Одним словом, с тайгой не шутят.

2001г.