У зубного врача

У жены знакомая зубным врачом работает, хирургом. Она зубы не лечит – сразу удаляет, которые уже лечить поздно.
Заболел у меня один зуб. Сначала болел несильно, а через два дня щеку разнесло так, что правый глаз не видел то, что видел левый. Панорамное обозрение было нарушено и это грозило неприятностями при переходе улицы: приходилось поворачивать голову на девяносто градусов, чтобы не угодить под машину или трамвай. Отвечай за меня водитель, если попаду под колеса: он-то не знает, что из-за зуба я вижу, можно сказать, одним глазом.
Жена у меня мудрая женщина... как Эзоп. Этот древний раб-баснописец изрек однажды своему хозяину: «Иди и выпей море». А Люда мне сразу сказала: «Иди и вырви зуб». Для меня пойти к зубному, то же, что выпить море. Зубных врачей я боюсь с детства. Но поскольку положение выдалось критическое и никакие полоскания не помогали – пришлось идти. У меня была надежда, что знакомая моей жены не такая, как все остальные зубные врачи: с клещами в руках и по локоть в крови.
Вечером, перед походом в поликлинику, я услыхал, как жена разговаривала по телефону:
– Ирка, привет! Ты завтра как?.. Понятно. Тогда мой придет пораньше... У него флюс во всю щеку, глаз закрывает. Ты ему пару зубов вырви, что бы лицо приняло симметричный вид. Договорились. Целую.
Насчет симметричного вида она, пожалуй, была права, а о двух зубах могла бы и не каркать. А вдруг, правда, сразу два зуба плохие. Мне уже казалось, что у меня болят все, которые справа – и верхние, и нижние. Даже ухо болело. Но его-то, я надеялся, не будут удалять, хотя бы ради симметрии.
В регистратуре, таких красивых как я, мне не попадалось. Меня долго допрашивали, заполняя медицинскую карту. Было задано два десятка вопросов, на которые я отвечал кратко: не был, не привлекался, не выезжал, судимости не имею. Всё, о чем я поведал строгой регистраторше, перепроверялось на компьютере в базе данных: вдруг я захотел обмануть всю российскую медицину в лице зубоврачебного корпуса этой поликлиники.
Наконец, по моей настоятельной просьбе, я получил номер к хирургу Ивановой Ираиде Львовне, знакомой жены.
Ираиду Львовну я знал лишь заочно и, когда увидел ее во весь двухметровый рост, с массой тела явно более центнера и пронзительной улыбкой инквизитора, внутри у меня всё похолодело, ноги отказались повиноваться мысленному приказу «бежать», и я медленно опустился в зубоврачебное кресло.
– Какой зуб беспокоит? – участливо спросила врач, надвигаясь на меня всей массой тела под плотно облегающим халатом салатного цвета.
Я ткнул пальцем в сторону раздутой щеки:
– Сверху.
– Вы Люсин муж? – прозвучал не относящийся к делу вопрос. – Какой симпатичный мужчина.
Она явно издевалась надо мной, рассматривая огромный флюс. Из-за света фонаря направленного на меня, я не видел, как она набирала в шприц новокаин, чтобы я не почувствовал момент расставания с зубом, как оказалось в последствии, мудрости.
После команды открыть рот, врач смело нажала толстым пальцем на мой болящий зуб так, что я едва не подпрыгнул вместе с зубоврачебным креслом.
– Этот?
– Ный-да, – промычал я, стараясь не обращать внимания на разноцветные круги перед глазами.
– Ваш зуб мудрости пришёл в полную негодность. Его и зубом теперь назвать нельзя. Это просто корень, и мы его сейчас удалим, с вашего позволения.
– Как же я буду жить без зуба мудрости? – пытался пошутить я. – Получается, если вы его удалите – я буду глупее жены.
– Не волнуйтесь, у вас остаются еще три.
– Жены? – испугался я.
– Зуба. Многожёнство у нас запрещено законом, – строго заметила Ираида Львовна.
Я и не подозревал, какой я мудрый. Но сейчас мне было не до ай кью: перед моим носом замаячил шприц с иглой, которым можно было запросто проткнуть шкуру бегемота.
Мне показалось, что моя несчастная десна была проткнута насквозь и при этом в нескольких местах. Ласковый голос вещал:
– Всё. Не сжимайте подлокотники с такой силой, как будто вы в кресле самолета, терпящего бедствие.
Я расслабился, отпустив подлокотники из потных ладоней, встал на ватные ноги и вышел в коридор, где сидели такие же бедолаги в ожидании своей участи.
Все сидели молча, прислушиваясь к собственным ощущениям. Онемение правой стороны челюсти и даже уха нарастало, а волнение ослабевало, хотя сердце под воздействием новокаина билось учащенно. Старушка, сидевшая рядом со мной, доверительно сообщила, что она прощается с последним зубом и будет удалять его без наркоза, потому что плохо его переносит. Я спросил у нее заплетающимся языком – со стороны, наверно, могло показаться, что я не вполне трезв, – как же она будет переносить боль, если не может перенести наркоз?
– О, милок... Я семерых родила, это тебе не зуб выдрать.
От мужчины, сидевшего рядом со старушкой, явно доносился запах спиртного. Не от бабушки же. Наверное, выпил для храбрости и сидит, посматривает на всех орлом. И вид у него такой, как будто он жизнь готов отдать за родину, не то что зуб.
Наконец, по радиовызову я услышал свою фамилию. Посмотрел на ожидающих, и так как никто не хотел откликаться, пришлось идти мне. Когда я опустился в кресло и раскрыл рот, по просьбе врача, пошире – мне уже было всё равно. «Скорее всего, я останусь жив», – мелькнула мысль. Мощная рука в тонкой резиновой перчатке пронесла в мой зев какой-то сверкнувший никелированный предмет, и через мгновение раздался хруст выдираемого с корнем дерева и звук камня, небрежно брошенного в хромированную плевательницу.
– Всё, дорогой мой. Ваши страхи были явно преувеличены, – Ираида Львовна вытерла пот с моего бледного чела бумажной салфеткой, затолкала в глубокую ямку десны ватный тампон и помогла мне выбраться из кресла. Ее улыбка уже не казалась мне иезуитской.
Я хотел поблагодарить ее, но побоялся разжать челюсти, да и онемевший язык не слушался: получилось какое-то мычание. Но, очевидно, Ираида Львовна поняла мои благие намерения:
– Пожалуйста. Привет Людочке. Я возвращаю ей мужа после небольшого хирургического вмешательства.
Я намеривался улыбнуться на ее тираду, но увидев в зеркале, висевшем над врачебным столиком, искривленную страдальческую гримасу, оставил эту затею, чтобы не пугать врача и пациентов, сидящих в коридоре.

Дома, кот по-прежнему не узнавал меня: он шипел и вздымал дыбом шерсть, принимая меня за инопланетянина или субъекта, который затолкал за щеку весь его сухой корм.
Жена была на работе, я спокойно добрался до дивана и, после всех треволнений, погрузился в сон.
Странно, что первой мне приснилась теща. Я вырывал ей зуб без наркоза. Когда взялся за щипцы, напоминающие мои старые пассатижи из набора инструментов, теща впервые в жизни назвала меня миленьким. Я не поверил ей и удалил ее ядовитый клык, чтобы она не вносила разлад в нашу с Людмилой семейную жизнь. После тещи в зубоврачебном кабинете появился мой начальник. Он долго сопротивлялся, но мне удалось захватить парочку передних и вырвать их. Пускай теперь шепелявит с трибуны высокого собрания. Говорун!
Потом пришел еще один друг, который взял у меня в долг до понедельника, но не сказал какого года. С ним тоже пришлось повозиться. Он сопротивлялся, и мне пришлось привязать его к креслу. Но тут пришла с работы Люся.
– Эй, страдалец, проснись. Что это ты руками размахался?
Она ко мне в сон не попала. Неизвестно, чем бы он закончился. Ведь у нее на один зуб мудрости больше.
А говорят, равноправие.