Командовал военно-строительным отрядом, в который меня направили, герой Советского Союза подполковник Ялугин. Звание героя он получил за удержание плацдарма на берегу Днепра до подхода основных сил. В живых остались единицы. Уцелевшим офицерам присвоили звание Герой Советского Союза. Ялугин командир, о которых говорят, отец солдатам. Это и хорошо и плохо одновременно.
Ночью на первом дежурстве по части я был ошеломлен, в казарме на койках спало всего несколько человек, остальные спали на крыше казармы. Я с большим трудом вернул недовольных в казарму и насчитал несколько десятков находящихся в самовольной отлучке.
Ещё больше меня удивила реакция Ялугина на мой доклад.
- Поймите, солдаты устали, у них тяжелая работа, а отдохнуть не дают комары, вот они и прячутся от них на крыше. Я смотрю на это с пониманием.
- А как быть с десятками самовольщиков?
- И это дело житейское. Ребята-то молодые, природа требует.
Я возразил, чем навлек на себя неудовольствие и абсолютную бесперспективность дальнейшей службы. Когда прокуратура возбудила ряд уголовных дел связанных с дедовщиной, Ялугин пытался свалить всё на меня. К счастью издевательства над молодыми солдатами произошли до моего прихода в отряд. Наше отношение друг к другу не обострялось, но и не улучшалось. Вскоре отряд перевели из Волжска в город Казань.
Специфика службы в ВСО сводилась к удержанию дисциплины в мало-мальски допустимых рамках, т.е. настолько насколько можно удержать в рамках вчерашних зеков. План выполняли, дело прошлое, хитроумными приписками. Я не командир, а заместитель, поэтому и спрос с меня был вторичным. Мой командир роты давал задания, я их пунктуально выполнял, если что не так, втык получал он. С капитаном Борисовым я ладил.
Был у нас заместитель по политчасти отряда майор Медоян, фантастически безграмотный в политическом плане в первую очередь. Начальник политотдела спецчастей гарнизона, распекая Медояна за просчеты, однажды невольно произнёс крылатую фразу: «Товарищ майор, Вы замполит отряда или у Вас 7 классов?»
Не помню в каком году Ялугин отправил меня в отпуск зимой, хотя обстановка не требовала этого. И я исключительно назло выписал требование на Камчатку, чтобы получить 15 суток на дорогу вместо обычных 2-х – 4-х.
На Камчатке встретил лишь одного знакомого и Яцыка, которого заменил в свое время Медоян. Яцык рассказал мне несколько, скромно говоря, криминальных и аморальных историй связанных со служебной деятельностью Медояна на Камчатке. Кто-то из его друзей сообщил майору письмом, что меня нужно остерегаться. Когда я вернулся из отпуска, Медоян смотрел на меня, как в воду опущенный, но я никому ничего не рассказал, наоборот врал, что его все любили, часто вспоминают и жалеют, что не он замполит в их отряде. Я это сделал без всякой задней мысли, друзьями мы не были, просто не люблю говорить плохо о друзьях, и недругах.
Медоян оценил мой поступок. Так случилось, когда Ялугин ушёл в отпуск, освободилась должность командира роты, и Медоян настоял отдать её мне. Вернувшись, Ялугин рвал и метал, но ничего сделать было нельзя. Так я стал, в конце концов, капитаном.
Мне с большим трудом удалось установить в роте уставные порядки. Ялугин собирался на пенсию, поэтому больше не мешал.
Однажды в отпуске в посёлке Чертково Ростовской области мы встретились с Григорием, он кончил разведшколу, дважды побывал за границей в Анголе и на Кубе.
Весенний день выдался солнечным, теплым и располагающим к откровениям. На природе под кубинский ром, пока жены сплетничали на сексуальные темы, я рассказывал ему бесчисленные армейские истории, а он молчал по долгу секретной службы. Но ром развязывает языки и Гриша проговорился.
- Знаешь, после загранкомандировки меня загрузили работой контрразведчика. Есть у нас в стране видный ученый атомщик, Герой социалистического труда, депутат Верховного совета и пр., пр., так вот он стал ярым антисоветчиком. Переубедить его не удалось, а он, чем дальше, тем хуже.
- С чего бы это? – удивился я.
- Всё очень просто. Когда создавали водородную бомбу, он был ведущим теоретиком, но наука не стоит на месте, появились новые молодые таланты и оттеснили Сахарова на второй план, а честолюбивый учёный привык быть первым. Менталитет! Попал под вражеское влияние, где ему отвели любимое первое место. Дальше, больше.
- Что трудно устроить маленькую автокатастрофу? – наивно спросил я.
- Можно, но у него большой авторитет среди крупных учёных мира, а лишний мировой скандал стране, ни к чему. Мы поступили разумней. Мы подсунули ему в жены нашего человека.
На следующее утро Гриша чуть свет прибежал к нам и стал меня буквально умолять не болтать о вчерашнем разговоре, иначе его ждут серьёзные проблемы. Я сомневаюсь, что друг был посвящен в государственную тайну такого масштаба, но он имел родственные связи в высоких кругах и мог невольно подслушать разговор старших товарищей. Я пообещал молчать и сдержал данное слово. К тому же тогда я не видел в этом откровении ничего интересного. И почти всё просто забыл за ненадобностью.
В годы перестройки телевизор ежедневно говорил и показывал Сахарова и его самую демократичную супругу Елену. «Боннэр сказала, Боннэр считает…» и так без конца день за днём. И вдруг показывают кулуары Верховного совета. Беседуют два депутата.
- Все-таки, какая активная Елена Боннэр! Настоящий демократ! Побольше бы таких, как она, - говорит один.
- Ты, что с дуба упал? – перебивает второй. – Какая она демократка! Ельцин давно запретил Коммунистическую партию, а она до сих пор платит членские взносы и не где-нибудь, а в КГБ.
Я не ручаюсь за дословность, но смысл беседы стопроцентный. И ещё, после этой передачи больше Елену Боннэр по телевизору не показывали. Значит, подумал я, «Гриша не соврал по молодости». Не исключаю, что Сахаров ушел из жизни не без её помощи. На днях Сахарову и Боннэр посвятили документальный фильм, восхваляли их стойкость и преданность делу демократии, но повествование оборвали на полпути. Явно не случайно. В моём сознании Елена Боннэр преданный делу партии коммунист. Да будет так!
