Выбирая, выбирай, но лучше, спи

Дело было в Муроме, или в Тамбове, хотя могло быть и в Запорожье. Как обычно, после обеда, Илья, лежа на диване, рассуждал о важности выбора: выбора правильного питания, правильного образования, правильного поведения и действия вообще. Тело затекло от длительного лежания, а спать ему не давало воронье, откуда-то налетевшее и осевшее на деревьях, что росли у его окна. Решил Илья размять ноги. Достал свой старый велосипед из сарая и покатил по долинам и по взгорьям – благо жил он в пригороде. Долго, долго гнал Илья свой велосипед, пока не загнал его в глухие луга, за дальними рощами, за темными озерами, за старым погостом, что у поворота на карьер возле кукурузного поля.


Ковыль едва колыхалась от легкого ветерка, жужжали какие-то мухи. Илья переводил дыхание, раздумывая, повернуть назад или … Его взгляд привлек валун, почти скрытый травой и кустами. Да, он бы его вообще не заметил, если бы не вспорхнувшая, от куда-то от туда, ворона. Рой мошкары разлетелся в стороны, когда Илья раздвинул кусты чтобы лучше рассмотреть камень. Дело в том, что на камне виднелась какая-то надпись. Да, да надпись, но старинными славянскими буквами. Надпись была не полной, так как часть камня была отколота уже позже: толи плуг трактора налетел при распашке, толи кто специально отбил, да и, война была какая. Видимо, главное уцелело, — подумал Илья. А надпись такова: “… дорогой пойдешь – коня потеряешь. … дорогой пойдешь – жизнь потеряешь. … дорогой пойдешь – жену и богатство найдешь.” “Вот это да, — воскликнул Илья, — ведунский камень, или камень ведунов, или ведический, как его правильно назвать” – чесал он кадык глядя на небо сквозь рой мошкары. “Какой такой дорогой пойдешь?” — чухал он затылок, глядя на землю сквозь траву. “О! Так вот же они те дороги. Те самые три дороги – про них и сказано.” От валуна действительно расходились три еле заметные почти заросшие травой тропинки. Но по какой поехать. На одной найдешь, на двух потеряешь. Действовать надо решительно – фортуна покоряется смелым. Наше дело правое. Илья помчался направо, верхом на своем верном велосипеде, вдаль, на встречу судьбе. На встречу солнцу и свету. Трава колотилась о спицы, ветер гудел в ушах. Скорость и простор. Нежное июньское солнце – его свет радугой сияет в ресницах!


Земля опрокинулась и накрыла Илью, как котел. Нет солнца. Нет ветра. Нет травы. Есть глина и камни. Илья с разбитой губой и выбитым зубом очнулся в глубоком овраге. Рядом расположился образец современной скульптуры в стиле кубизма, бывший всего несколько мгновений назад велосипедом.


Ворона каркнула – Илья чихнул и полез прочь из оврага, в какой-то степени довольный, что камень не врет и пророчество сбывается, не смотря, что прошло столько веков. А сколько их там прошло?


Звенело в ухе, свистело в зубе. Илья вернулся к камню и твердо пошагал по средней тропе, уверенный в своем выборе. Поле закончилось, и тропа завела Илью в дубовую рощу, видимо очень старую, так как молодая поросль в ней чередовалась со старыми, а иногда и совсем сухими деревьями. В глубине рощи на поляне стоял раскидистый полусухой дуб, а под ним у костра шумела пьянка-гулянка: “молодеж и пидлетки”, джипы и шашлык, стрельба по банкам, и визг пьяных баб с ревущей стереосистемой в комплекте. Толпа давно угорала от собственного перегара, но все еще нуждалась в продолжении банкета и искала себе новых развлечений. Появление перед ней свежего взъерошенного персонажа, с выбитым зубом и раздутой губой, было воспринято с воодушевлением. “Пиплы” решительно начали приглашать Илью “к столу”, одновременно посылая его куда подальше, как можно поизысканней. Кто тыкал в лицо “гостю” бутылкой, кто шампуром с недоеденным и недожаренным шашлыком, кто лез целоваться, подавляя отрыжку, кто грозил пальцем и хмурился, размазывая сопли кулаком. Попойка не входила в планы Ильи, и он попытался дипломатично “откланяться”, и при этом, угодить всем. В результате, сначала, как будто невзначай, получил с любовью по физиономии, тем самым сопливым кулаком. Кого-то толкнул он, кто-то его. Веселая компания дружно и беззаботно подняла Илью на “носаки” и “пописала по первое число”, фотографируя на мобильники. Затем, с энтузиазмом, объединившись в едином порыве с лозунгом “Бей бомжа!”, расписала его “под хохлому”, дала оторваться, догнала и еще раз дала “на пироги”, и “за тещу”, и “за того парня”, шоб мало не показалось. Под конец, особо инициативные ковбои, достали свои любимые травматические пистоли и начали пулять куда глаза глядят: по банкам, бутылкам, воронам и по Илье, удиравшему в припрыжку, как хромое кенгуру.


Некая фигурная форма в стиле авангардного сюрреализма, бывшая в прошлом Ильей, сидела и раскачивалась перед древним камнем, пытаясь проанализировать свой недавний опыт. Все кругом плыло и извивалось, искрилось и мерцало. Изображение почти пропало, так как функционировал только один глаз, да и то через узкую щель – второй безнадежно заплыл. Звук отсутствовал вовсе. Вместо него что-то гудело в центре мозга и скреблось, пробираясь наружу через простреленное ухо. Все что можно отбить, видимо уже отбили, оставив лишь минимальное количество костей целыми. Кровавый синяк в обрывках одежды успокаивал себя мыслью, что за одного битого семь небитых дают. И выбирать больше нечего, — все плохое позади и пора идти налево. Все строго по тексту: по одной дороге пойдешь – коня потеряешь, по другой – потеряешь жизнь, по третьей пойдешь — жену и богатство найдешь. Два пути пройдены и проверены. Все по-честному. Камень не врет. “Нечто” поднялось с коленей и со стоном похромало налево.


Хромать пришлось недалеко. Прямо за лугом, на косогоре, стояла перекошенная изба, огороженная полуразвалившимся забором. Перед входом, у рассохшегося корыта, сидела беззубая старуха и крошила курам зерно. Увидев Илью, она плюнула в его сторону, театрально вскинув руки к небу: ”Ну вот, опять, еще один жених пожаловал! Это все Гвидон – пращур мой далекий, как кашу заварил, так до сих пор расхлебывают. Было у него в этих местах имение, не так чтобы очень уж большое, но было. И были у него три дочери, не так что бы не красивые, но за муж не брали. Шпаны в округе много, а женихов нет. Вот этот Гвидон, пошел в чисто поле, нашел там торчащий из земли валун, и сочинил на нем басню о трех путях-долгах, лучшая из которых приводила к женитьбе и богатству. И путь лучшей, конечно, указал налево, к своему имению, а худшие пути – туда, не зная куда, подальше. Не очень-то часто, но начали наезжать к нему женихи и, в конце концов, невест разобрали, ну и имение само собой тоже. Время шло, а женихи не кончались, камень то в поле стоит. Женихов все больше и больше, ордами валят, а невест нет, и имения тем более – растянули, что осталось по бревнышку. А затем и меж собой начали разборки на поле проводить, ватага на ватагу. До сего дня воевали бы, если бы не дед мой. Пошел он к валуну и, сколько сил хватило, столько и отбил камня в той части, где направления указаны. С тех пор женихов алчных поубавилось: два, три в год. Так что иди, откуда пришел. Одна я тут, и как невеста, и как богатство. Нет у тебя никакого выбора. Будь там, где ты есть”.


Гул в голове, скрипящий монолог старухи и карканье воронья слились воедино: “Выбор есть у того, кто может в одно и тоже время пройти несколько путей, а затем, сделав выводы, отказаться от тех путей, что ему не нужны, вернув время назад. Кто может? Кто? Кто?”

“Спи, спи Илья. Лучше спи, и ты это знаешь. Я не буду тебя будить: послеобеденный сон так сладок”. Ворона взлетела с дерева и полетела за дальний погост, за дальние озера, за дальние рощи в глухие луга к своему любимому камню.