После того как муж застал её в постели с любовником, Ольге ничего не оставалось, как переехать к матери. В родительском доме её встретили более чем прохладно. Бэла Исааковна, успевшая высказать Сергею Петровичу свою оценку случившегося и обрубившая тем самым все концы для примирения с зятем, и так от избытка счастья не страдала, а теперь ей пришлось расстаться с гордым статусом «теща олигарха». Так её между собой прозвали соседки. Иногда, правда, они употребляли сокращенное «Белка». Соседи любили Бэлу Исааковну так нежно, что , чточто если бы у нее загорелась квартира, то они минут тридцать вспоминали бы номер телефона пожарной охраны. Да еще и с адресом напутали бы, давая тем самым МЧ-эсовцам лишних десять минут на поиск объекта.
Особенно «любила» Бэлу пенсионерка Мария Фоминична из тридцать первой квартиры. Когда старушки собирались на посиделки, прочно оккупировав скамеечку у подъезда, «обзор новостей» всегда начинался с доклада Марии Фоминичны о новых подвигах Белки. А уж если им вдруг выпадало счастье увидеть, как Бэла Исааковна с парой тяжелых сумок тащится из магазина, то Мария Фоминична не упускала случая с участливо спросить:
–Бэлочка, что ж вы себя так не жалеете? Разве можно в вашем возрасте так надрываться? И куда только смотрит ваш зять? Неужели он не может дать любимой теще машину, чтобы съездить до магазина?
От подобных вопросов Бэла Исааковна просто зверела. Она мгновенно забывала, что три дня назад рассказала всем соседям, что у этой дуры Марии Фоминичны не хватает мозгов даже правильно сделать фаршированную рыбу, а её уродина-внучка только и знает, что трясти юбкой перед каждым завалящим мужиком, а замуж эту дылду никто не берет, потому как слаба на передок. Воспламеняясь под ехидными взглядами старушек на скамейке, Бэла Исааковна елейным голосом с хорошей примесью яда отвечала Марии Фоминичне:
–Мусенька, да вы же опять все перепутали, дорогая. Вы что, не видели, как я отпустила машину за углом? Там как раз ваша Зойка с каким-то дебилом зажималась.
Нанеся ответный удар, Бэла Исааковна, гордая своей победой над подлой Муськой, торжественно входила в подъезд, оставляя врага с перекошенным от злобы лицом.
Не удивительно, что переезд дочери в родные пенаты вызвал у «тещи олигарха» ярость и очередной невроз.
«Мало того, что придется снова жить в одной комнате с мужем, так еще и соседки все кости перемоют. Особенно эта Муська-зараза. Она уж Ольку мимо глаз не пропустит! –Бэла Исааковна кусала губы, предвидя серию неприятностей. – Нет, нужно что-то делать. Сдох бы этот зятек, что ли, пока они не развелись?»
Когда Ольга появилась в родных пенатах с парой небольших чемоданов, Бэлу прорвало:
– Ну что, горе мое, ты даже мужу наставить рога грамотно не умеешь? И кто теперь тебя будет кормить? Этот безмозглый хахаль, которого ты подцепила в ночном клубе? А может, второй? Он, кажется, театральный художник? Наверное, денег куры не клюют? Оля, ты просто идиотка! Как ты могла так вляпаться? Ты думаешь, что теперь можешь прийти к маме, сесть ей на шею и свесить ножки, ожидая, пока за тобой прибежит какой-нибудь новый олигарх? Может, тебя и из Италии за такие подвиги выгнали?
– Мама, ты же была в курсе. И чего ты сейчас истеришь? Ну поживу какое-то время с вами. А кто у кого на шее сидит – это еще большой вопрос! Не забывай, что я-то работаю, а твой «салон» еще даже не открылся. – С этими словами Ольга невозмутимо прошла в свою бывшую комнату и принялась распаковывать чемоданы.
Муж Бэлы, Борис Аркадьевич, тоже не пришел в восторг от возвращения дочери под родительский кров. Они с Бэлой не спали в одной кровати уже много лет. Более того, он физически не переносил её. День без скандала Борис Аркадьевич считал за престольный праздник. В свои пятьдесят девять лет он так и не сделал карьеру, и до сих пор трудился звукотехником в заштатном доме культуры. Его зарплаты хватало только на самое необходимое и ежедневную «чекушку».
Единственное, о чем мечтал неудачник-Боря, – поскорее дожить до пенсии. Детей он искренне не любил. Родственные чувства присутствовали в его измученном жизнью организме лишь в самом зародыше. Зародыш с трудом мирился с тем, что в с ним одной в квартире живут еще два малознакомых человека: жена и сын.
Про сына, девятнадцатилетнего оболтуса, он вспоминал один раз в месяц, когда Эдик, прознавший, что у отца сегодня получка, приходил клянчить денег на какую-нибудь шмотку или дозу плана. После небольшого скандала с наследником, Борис Аркадьевич расставался с частью своей заначки, и на этом их родственные отношения заканчивались до следующей зарплаты.
Эдику возвращение сестры тоже особой радости не доставило. С одной стороны, он понимал, что появился еще один человек, у которого можно перехватить копейку, но с другой, их отношения с Ольгой не сложились с раннего детства. Ольга была старше брата на двенадцать лет, и с детства считала себя намного умнее. У неё вошло в привычку обращаться к нему «дурачок» по поводу и без повода. Поводов, конечно, хватало, потому что Эдичка никогда не отличался умом и сообразительностью, но смириться с этим фактом он не мог. Выбирая из двух зол, Эдик с радостью выбрал бы разлуку с сестрой навсегда, лишь бы не слышать её «воспитательного воздействия». А уж если бы их можно было бы отправить куда-нибудь вместе с матерью, то у Эдика случился бы просто праздник души.
На таком теплом семейном фоне ворчание Бэлы Исааковны звучало мелодией сверлильного станка с нарастающим крещендо. В мелодию иногда вливались фальцет Бориса Аркадьевича, сообщавшего, что ему не дадут спокойно умереть, и полный драматизма баритон Эдика, искренне желавшего остальным исполнителям провалиться ко всем чертям.
Ольга выдержала два дня. На третий день она подошла к Бэле Исааковне, взяла её за отвороты видавшего виды домашнего халата и резко встряхнула, чтобы получить пару минут тишины:
– Мама, ну что ты все зудишь и зудишь? Ты можешь поправить положение? Нет. Я тоже не могу.
– Ты не можешь??! – искренне возмутилась Бэла – Да ты сейчас должна ползти на коленях прямо отсюда и до вашей дачи, посыпая голову пеплом и рыдая в голос: «Сережа, прости меня, дуру набитую!». А когда ты туда приползешь, – целовать ему руки и ноги, умоляя взять тебя взад.
От неожиданно двусмысленного выражения матери Ольга едва не расхохоталась. Это был единственный вид секса, в котором она отказывала мужу категорически.
Бэла истолковала её подавленную усмешку по-своему:
– Что ты лыбишься? Это ты мать дурой считаешь??! Да я, если хочешь знать, ни разу в жизни не попалась… – тут Бэла Исааковна осеклась и тревожно посмотрела на мужа, сидевшего на диване. К счастью, Борис Аркадьевич как раз в этот момент погрузился в приятные воспоминания о холостой жизни и пропустил незаконченную фразу мимо ушей.
– Короче, – резюмировала Бэла, – бери попу в горсть и поехали к Сергею. Ты будешь просить прощения, а я буду бить тебе морду и восстанавливать мир в вашей семье.
Под натиском матери Ольга сломалась.
– Ладно, давай попробуем. Одевайся, я буду ждать тебя в машине внизу.
Ольга подошла к зеркалу, посмотрела на свое отражение и решила боевую окраску не наносить. Пусть Сергей увидит заплаканные глаза. Раскаяние, все же, легче имитировать без макияжа.
Через час они уже подъезжали к даче Гранина.
Охрана, неосведомленная о разрыве между Граниным и женой, не задумываясь открыла ворота.. Только когда они уже парковались на площадке у дома, подошел охранник подошел предупредить, что прислуги в доме нет, так как Сергей Петрович всех отпустил.
– Странно, – Ольга с недоумением взглянула на мать. Я звонила секретарю, и мне сказали, что в офисе его нет. Неужели на городскую квартиру уехал?
– Не факт – отреагировала Бэла Исааковна. Может, и сюда попозже заявится. Пошли в дом, подождем.
Они вошли в дом. Бэла с хозяйским видом расположилась на диване в гостиной, а Ольгу какое-то шестое чувство подтолкнуло подняться в кабинет.
– Мама, иди сюда скорей! – неожиданный крик Ольги заставил Бэлу Исааковну подпрыгнуть с дивана и помчаться вверх по лестнице.
Ольга стояла в кабинете и держала в дрожащих руках скомканную бумажку.
– Читай, – она протянула листок Бэле, – кажется, он собирается застрелиться.
Бэла невольно вздрогнула, но приступа горя не испытала:
– А что, это может быть и неплохо. Особенно, если он не успеет завещание написать.
– Мама, да что ты говоришь такое? Ты вообще Бога боишься?
– Бога боюсь. Но еще больше боюсь остаться без гроша. – С этими словами Бэла разгладила бумажку и впилась глазами в текст:
«В жизни смысла больше не вижу. В моей смерти виновата моя жена – Гранина Ольга Борисовна».
Ольга нашла ту самую записку, которую Гранин швырнул в корзину для мусора.
Бэла перечитала бумажку несколько раз. Её лицо выдавало напряженную работу мысли, но высказываться она не торопилась. Положив бумажку на стол, она села в кресло и глубоко задумалась.
– Оля, посмотри, здесь больше никаких записок не осталось? – обратилась к дочери. – Боюсь, что это не единственная. Но по этой бумажке тебе статья светит, если он и вправду застрелится.
– Мне?! – изумилась Ольга – За что?
– За доведение до самоубийства. Хорошо, что мы её раньше ментов нашли. Ну чего стоишь как надгробная плита? Пройдись по комнатам, посмотри, может, он еще какую-нибудь херню где оставил.
Ольга послушно вышла из комнаты. Когда мать начинала материться, спорить было бесполезно – дальше прямая речь Бэлы Исааковны могла стать только еще более прямой.
Через несколько минут она вернулась в кабинет еще с одним листом бумаги в руках:
– Ты была права. Вот – посмотри. – Ольга протянула бумагу матери.
– Что, еще одна такая? Текст подправил?
– Хуже. Ты прочитай внимательно.
Бэла взяла листок, пробежала по нему глазами и присвистнула:
–Йопонский городовой… Вот же ж сволочь твой муженек… Нет, ты только посмотри, что он затеял! То есть, он где-то завещание наваял, а какую-ту сучку, горничную вашу, душеприказчицей назначил? А тело свое для науки пожертвовал? Да я бы его сейчас своими руками задушила!
– Там адрес клиники указан, мам. Поехали?
– Не поехали, а полетели. Нет, ну какая же ты все таки дура… И чего бы тебе по-тихому не гулять? Обязательно надо было домой привести? А мать теперь расхлебывай… Пошли, бестолочь.
В машине Бэла Исааковна продолжала кипеть:
– Нет, это ж надо, до чего врачи обнаглели, а? Берут тело, чего-то куда-то пересаживают, а родственники и знать ничего не знают! Вот ты мне скажи, как эту дребедень понимать: «Я решил принять участие в эксперименте по трансформации сознания. В связи с возможностью летального исхода назначаю вас своим душеприказчиком. В случае моей смерти, все необходимые документы вам выдадут в клинике. Там же получите и моё тело». Это что за трансформация сознания такая, после которой нужно тело получать? Он тебе раньше о таких экспериментах что-нибудь говорил?
– Мама, я знаю не больше твоего. Приедем в клинику – разберемся. Но если там действительно нужно забирать тело, то для нас это большая удача. Только нужно и все бумаги изъять.
– И похерить, – мрачно добавила Бэла Исааковна.
Начало: Пролог