С трудом разобравшись со второй сменой, до хрипоты переругавшись с бригадирами, вволю наматюкавшись с рабочими, Захар, поздним вечером, уставший, но довольный, возвращался домой. Дела шли нормально, их было невпроворот, и именно этот факт вселял в него уверенность в завтрашнем дне, дарил оптимизм и приоткрывал горизонты радужных перспектив. В душе у Захара мурлыкался сладковатый мотивчик какой-то легкомысленной песенки, настроение было приподнятым, состояние – бодрым, энергия хлестала через край, а любовь ко всему миру просто не умещалась в груди.
Выбравшись из маршрутки, Захар двинулся к рядом располагавшемуся магазину. Сделал кое-какие покупки, потоптался в недолгих сомнениях в отделе алкогольных напитков, взял чекушку водки, в народе именуемой «мерзавчиком» и, вполне удовлетворённый собой, прошёл к кассе.
На улице молочной стеной, настоящим стихийным бедствием, крупными хлопьями, повалил долгожданный снег. В считанные минуты тротуары замело по щиколотку. Воздух стал чище, ночь засветилась, заискрилась и засияла от снега, и мотивчик привязавшейся песенки уже хотелось затянуть в полный голос. Захар бодро вышагивал по направлению к дому, и когда до подъезда оставалось всего чуть-чуть, до него донёсся, обращённый из темноты и явно к нему, чей-то хриплый голос:
- Мил человек, куревом не богат?
У соседнего подъезда, широко развалившись на скамье и, как видно, не помышляя прятаться от снегопада, восседал бородатый, в широкополой шляпе, вполне добродушной наружности, сильно нетрезвый тип.
- Ну, богат, не богат, а сигареткой угощу, - Весело откликнулся Захар и подошёл к бородачу.
- Погодка-то, а? Как разгулялась! – Бородач крякнул, доставая сигарету из протянутой пачки.
- А то, понимаешь, сижу тут, угощаюсь, с умным человеком, с собой, значит, беседую, а курева – нет! Аж невмоготу! Уважил. Спасибо. Слушай, постой со мною пару минут, а?
- Не, землячок, я домой тороплюсь. Ты уж сам, как-нибудь. – Захар уже было отвернулся от случайного встречного, сделал шаг в сторону, но странный ночной посиделец слегка удержал его за рукав куртки.
- Да успеется, погоди чуток! Ну, на пять минут позже придёшь. Или жена сварлива? У меня и выпить есть… - Он распахнул добротное пальто и выудил из внутреннего кармана початую, семисотграммовую бутылку водки. Вообще, при ближайшем рассмотрении, тип производил вполне благоприятное впечатление и сильно смахивал на попросту перебравшего с алкоголем интеллигента.
- Давай, вона, к подъезду встанем, от снега, значит, что б защититься. Ну, хоть пять минут, а? – Столько искренности слышалось Захару в его хрипловатом голосе, столько неподдельного одиночества и просящейся наружу, по-видимому, привычно маскируемой мольбы, что Захар невольно поддался на досадливые уговоры и, вздохнув, ответил:
- Ну, если только на пять минут…
- Вот и славно! Ты не смотри, что я – пьяный. Я, брат, когда пьяный, тогда только и трезвый! Каламбурно звучит, но это так. – Захар с интересом разглядывал подвыпившего чудака.
- Выпьешь? Закусить, правда, нечем, но я привык. – Захар отрицательно качнул головой.
- Ну, как знаешь. Твоё здоровье! – бородач прильнул к горлышку бутылки, задрал голову кверху и отхлебнул довольно-таки солидную порцию. С силой выдохнул, спрятал нос в рукаве пальто и только теперь прикурил взятую накануне сигарету.
- Хороша, стерва! Меня Кириллом зовут. – Захар пожал протянутую руку и представился сам.
- И что ж ты, Кирюха, на улице киряешь? – Попробовал пошутить Захар.
- Хорошо сказал! Да так уж вышло, накатило, приспичило, думал, выпью флакончик, на том и успокоюсь. Это я так вру сам себе. Вернее, это я так пытался себя убедить. Не впервой. Я своё сволочное нутро изучил до омерзения, так себе противен, не поверишь. Э-эх! Да разве в двух словах объяснишь! Я вот, Захарушка, считай, полжизни, коту под хвост, разбазарил, а может и все три четверти, оглянуться не успел, а уже полтинник на горизонте. Страшно, брат. Нет, ты не подумай, не возраст страшит, нет, угнетает то, что бездарно жил, бездарно прожил. А ведь всю жизнь к чему-то стремился. Ну, по молодости, ты сам знаешь, планов – громадьё, всё под силу, дерзости – хоть отбавляй. И помыслы были чисты, и поступки предполагались исключительно благородные! – Кирилл тоскливым взглядом смотрел куда-то поверх головы Захара. А тот с некоторой оторопелостью отмечал про себя, что, оказывается, пьяный человек бывает способен на трезвые и очень внятно излагаемые мысли.
- Ну, все мы имеем свойство быть недовольными собственной жизнью, - Захар попробовал примирить Кирилла с его внутренними переживаниями.
- Стоит ли сокрушаться? Что было – то прошло. Надо ведь думать о будущем. Судя по твоему виду, я бы не сказал, что ты бездомный или безработный.
- А что, что бы быть несчастным необходимы эти два обязательных условия?
- Нет. Можно, к примеру, оглянуться вокруг и заметить, сколько по-настоящему обиженных судьбой людей, инвалидов детства, или неизлечимо больных и знающих об этом, проявляют настоящее мужество и стараются жить полноценной, насколько это вообще возможно, жизнью. Я тебе не стану толковать про Маресьева, сам, небось, знаешь. А возьми приезжих, которых вы все здесь, взбесившиеся от жира, величаете понаехавшими! У вас собаки в квартирах живут в сотни раз комфортнее этих понаехавших! Ты, Кирюха, не обижайся, мне эти интеллигентские сопли, ох, как знакомы.
- А ты, парень, не промах! Ладно. Может, ты и прав. Даже, скорее всего – прав.
Снежное ненастье, как началось, также неожиданно и прекратилось. Лёгким ветром разметало тучи на небе. Ярко сияли звёзды.
- Айда присядем. – Кирилл двинулся к скамейке, рукой смахнул снег.
- Ну, давай, Захарушка, садись, видишь, как я снег расчистил? – Всё-таки, пьян был бородач изрядно. Он тяжело опустился на скамью, вытащил из кармана бутылку и стал неспеша, словно минералку, заливать в себя содержимое. Захар осуждающе покачал головой.
- Куда ж ты столько дуешь? Смотри, уж и не осталось почти ничего, ты ж до дома не доберёшься!
- А друзья на что, Захарушка? Не боись, я в этом подъезде живу, ты мне только до этажа помоги добраться. Ага? А там эта кобра хищная сидит. Ненаглядная моя. Захарушка, если б ты знал, как я её ненавижу! И люблю! – Бородач резко уронил голову вниз. «Кажется, доходит» - подумал Захар.
- Ну, давай, подымайся, до домофона доведу, дальше – сам.
- Погоди. Вот. – Кирилл долго что-то искал в карманах пальто.
- Вот, послушай, что я написал. Это обращение к моей читательской аудитории. Я, Захарушка, мню себя писателем. Несостоявшимся. А ты можешь мнить меня графоманом. Как угодно. – В руках у него появился лист бумаги, который он бережно развернул и с усилием поднялся со скамьи.
- Пошли к свету.
- Давай в следующий раз!
- Захарушка, здесь – на пару минут. Ну, выслушай!
-Читай…
Кирилл, сильно пошатываясь, поднялся на несколько ступенек, к двери подъезда.
- Вот… Здесь уже светло. Слушай, и не смейся. Пожалуйста.
- Читай, читай. – Шляпа его съехала набок и упала совсем. Захар, со вздохом, поднял её. Кирилл громко икнул, одной рукой ухватился за перила лестницы, икнул ещё раза три и, наконец, стал читать.
«Приветствую всех, открывших эту страницу и пытающихся понять, что же такого интересного, неожиданного, полезного, может поведать этот, с прибабахами, тип, апеллирующий ко всеобщей человечности, терпимости, интеллигентности и т.д., пребывающий в алкоголичной (или алкоголистической?) прострации и пытающийся разобраться на тему некоторых вопросов, не в формате: «Ты меня уважаешь?», а в русле неторопливого общения и кропотливого расставления акцентов с виртуальными, естественно, собеседниками, словом, приветствую вас всех, кто бы вы ни были, как бы вас ни звали, к какому бы сословию вы ни принадлежали, приветствую вас, друзья мои, и позвольте называть мне вас именно так, тем более, что я – пьян, причём – солидно, а значит, с меня и взятки – гладки. Уф-ф! Как-то длинно получилось… Нет? Ну, вам виднее… Хочу предупредить, уважаемые читатели, что я, хоть и пьян, к русскому языку отношусь трепетно, поэтому не оскверню ваш слух матерными выражениями (а они так иногда просятся!) и попросту постараюсь, насколько это возможно в моём состоянии, пригласить вас к некоторым размышлениям, или, хотя бы, высказываниям, относительно спонтанно затронутых, на пьяную голову, тем. Мера пития – у каждого своя. Вы согласны? Здорово! Как я вас за это люблю! Моя мера – солидна, так, мне, во всяком случае, кажется. Литр хорошей водки, после добросовестно отработанного трудового дня, вот так мы себя иногда, для разгона, балуем. Ну да, для разгона, то есть до моего теперешнего, пишущего, состояния. Не то, что бы иначе не пишется, просто, не обо всём говорится. На трезвую голову…
Если вы дошли до этой строки, то, милости просим, ещё чуточку терпения, прочтите уж, пожалуйста, и это:
Я могу с бутылкой,
Говорить о счастье…
С булькающей влагой –
Явится мораль…
И всплывут острее,
Все мои ненастья,
С новой силой мысль,
Устремится вдаль…
Я – не алкоголик!
Но ищу утехи,
В том, что бы от мыслей,
Как-то убежать,
Что б залить весельем,
Грустные прорехи,
Пью, что бы о жизни,
Мог не вспоминать…
Но висит проклятье,
Видно, надо мною,
Я – как раб раздумий,
С головой больной,
Даже в пьяном шуме,
От себя не скроюсь,
И ножом по сердцу:
«Что ж это с тобой?»
Да… Это я написал давным давно. То есть, не просто давно, а очень давно, лет двадцать пять тому назад. Да... За это время много, чего приключилось. В двух словах не описать, но люди моего возраста поймут, о чём речь… Да. Я, наверное, сейчас, лягу спать. А что ещё делать в таком состоянии? Самое лучшее – обнять подушку и забыться. Что бы потом, как ни грустно это осознавать, искать выхода из ступора, тянуться за бутылкой и искать сомнительного успокоения в очередной дозе. Ладно. Это – мои проблемы. Так о чём я? Уходят ТЕ люди… Большие люди… перечислять бессмысленно. Последний – Чингиз Айтматов. Вот уж не знаю, прикладывался ли он к бутылке, но то, что с большим почтением относился к Хемингуэю – факт. А тот – ещё тем был алкоголиком! Виски с текилой употреблял в количествах, заслуживающих уважения, то есть, употреблял в нормальных, мужских дозах. И топил, между прочим, в одиночку, немецкие подлодки. Во мужик! . Нет таких людей на горизонте! Ничего, что я выражаюсь без литературных изысков? Я же – пьяный. Мне можно. Надеюсь.
Друзья у меня есть. Афганцы. Один – с параличом ног. Граната вражеская. Они у меня спрашивают, как я отношусь к гламурным парикмахерам, втискиваемым в молодёжные телеканалы и озабоченным дочерям покойных мэров, в этих же телеканалах назойливо присутствующих. . Отрицательно, отвечаю я и наливаю себе очередные сто грамм.
Куда движемся, славяне?
Не возражаете, я спать лягу, в клавиши уже не попадаю, в следующий раз напьюсь – продолжу…»
Последнее предложение Кирилл произнёс еле слышно, с закрытыми глазами. На глазах блестели слёзы.
- Ну, что скажешь, Захарушка?
- Скажу, что твои мысли перекликаются с моими собственными. Тебе, Кирюха, писать надо, а не водку жрать! Давай, набирай домофон, меня уже дома заждались.
- Захарушка, сам набери номер квартиры. А кобра ответит и откроет. – Захар набрал подсказанный номер. Пошли гудки
|
