Получив прилюдно фиаско, да еще, непонятные разумом, угрызения совести, Филипп поспешил уединиться в своем, снятом на самом берегу моря, доме. Самочувствие было отвратительным. Болело все – печень, глаза, плечи и даже кончики волос. Он расклеился. Сбросил дорогостоящие, сшитые по его эскизам вещи, облачился в не менее изысканную сорочку из белого хлопка, шелковый баньян, стеганой подкладкой. Расправил рукой волосы и аккуратно водрузил на голову феску, «курительную шапочку». Обулся в вышитые без задников туфли, и взяв с собой бутылочку «Наполеона», уселся на террасе. Золотисто коричневая жидкость, поступающая маленькими глотками, согревала и несла расслабление по венам, затем, смешавшись с кровью, достигла головы и веки начали слипаться. Допив третий стакан до дна, скривился, но тут же, будто его кто-то видел, поправил свою осанку и надев на лицо маску величия, зашел в дом. Несмотря на дневное время, закрыл ставни, задвинул шторы, смыл с себя пыль и, выпив еще полстаканчика, улегся в кровать. Пустота поглотила его сразу и держала в своих объятиях довольно долго. Проснулся от того, что затекли конечности. Сорвал с глаз бархатную, ночную маску, сглотнул. Горечь во рту, пересох язык. Потянулся к бутылке и замер – руки ходили ходуном. С трудом сел и уставился на дрожащие кисти:
- Oh, jeune fille Miriya!* Quels sont ces chaudasses chdelali avec moi?!** - Схватился за зеркало и внимательно рассмотрел себя.
За прошедшие часы, после встречи с женской половиной Гаев, Филипп сильно изменился. Его внешность стала отталкивающей, злой и уродливой. Как он не любил себя, как не восхищался собой, но не признать тот факт, что на него смотрит старичина, он не мог. Его кожа, ровно загорелая, блестящая ухоженностью, стала темно серой. Словно он не разгибая спины, копался в огороде и подставляя ее жаркому солнцу, обветривая не заботясь. Во весь лоб пролегала одна, но глубокая морщина – след бедняков, ищущих кусок хлеба. Впалые глазницы, потухший взгляд. Филипп, изучая себя, забыл, что вот уже много столетий, он живет, как французский король, как его кумир – Бонапарт Наполеон, что говорит его языком, что двигается величаво и неспешно. Швырнув на кровать зеркало, поднялся и уткнувшись лбом в стенку – взвыл.
Филипп был рожден русским и ругательства, запрятанные им далеко в глубину, вырвались наружу. Излив душу, довольно крепкими словами, он решился еще раз взглянуть на себя. Подошел к шкафу. Перед ним стоял не двадцатипятилетний парень, а изношенный, пятидесятилетний мужик. Сгорбленный, с выпяченными тощими коленками, с сутуло торчащими ключицами.
- Чертовы бабы! Это как же?! – Он стащил с волос сетку и опять ужаснулся, шелковые, струящиеся волосы поблекли, стали жесткими и матовыми. – Как вы со мной смогли такое сделать?... Ольга! – Вспомнил он. – Мне нужна Ольга. Уж она-то с вами… - Взял бутылку, глотнул, но тут же понесся в ванную и все выплюнул. Коньяк ожег небо. Выпил воды, прямо из-под крана, и побрел в комнату. – Сейчас я ей позвоню… Я выведу всех вас на чистую воду! – Рука замерла на последней цифре и он устало опустился на кровать. – Ольга… А что если она им передала всю свою силу? Мало вероятно, что она так бы просто нарушила свой же закон, но! Но здесь же явно что-то не то! Ольга… Татти… Бедная Тат… Я следующий… Это что же получается, они хотят…. Нет! Ольге звонить нельзя. Ольга тогда еще была сильнее всех нас, а за столько веков у нее силы приумножилось. Думай, Филипп, думай! – Он принялся метаться по комнате. Мысли накрывали его, череда событий спутывалась и он, устав, упал на кровать. Бутылка коньяка опять попалась на глаза, но его передернуло. – Эликсир! Где мой заветный флакончик? – Достал саквояж, вытащил из потайного отдела коробочку, открыл ее и взял небольшой, фигурный, серебряный флакон. – Мне надо оздоровляться. Несколько капель не помешает, вожу же на всякий, непредвиденный, случай. Эликсир… - Рука повисла в воздухе. – А что если Гаи сменили формулу? Стоп, Фил! Ты уже паникуешь. Первое – это из старых запасов. Второе – ты сам видел, как его разливали из общего сосуда и, при тебе десяток человек выпили. Жан первым делает глоток, чтобы показать всем истинность напитка. Так что… - выпил меньше половины, не в силах полностью отбросить подозрения. Прикрыл глаза и замер на минуту.
Опять взялся за телефон: - Здравствуй, брат! Давно не слышались, а еще больше не виделись…… Да, знаю я, что Гаи женились. Уже видел…. Я? Я сейчас в Украине. Дела, брат, дела…. Нет, к ним пока не попал…. Брат! Мне нужна твоя помощь….. Естественно за плату….. Я хочу знать все о женах Гаев…. Все – значит до мелочей. Что, где когда и с кем! Это очень важно. Подробности при встрече…. Да, и участь Татти мне известна…. В таком же шоке… Она такая молодая и так, нежданно, скоропалительно ушла. А тебе подробности неведомы? А что, Гаи не известили причину? А Стефан? Да ты что…. Позвоню. И ему, и тебе. Так ты не откладывай, внеурочные оплачу. – Он отключился, покрутил телефон в руках и сделал следующий звонок: - Стефан! Звоню принести соболезнование. Татти…. Да, я понимаю. Прощай. – Черт! Старый дубина! Говорить ему трудно! Можно подумать нам всем легко! Остолопень! … Трудно было поделиться. Больно скрытные все стали… - Его начал морить сон и Филипп, надев на волосы сетку, лег и уснул.
Поправив немного свое здоровье. Вернув себе несколько десятилетий, Филипп стал мало узнаваем, что его очень радовало. Он мог негласно наблюдать за женщинами, оставаясь в тени. Их жизнь ничем не изменилась, они по прежнему ничего не делали и никуда не уезжали. Но верить им он не торопился.
- Курицы! – Нашел он им одно единственное прозвище. Унизить их красоту он не мог, это, как не крути, были женщины, а женщин он любил. Но и простить отставку, также не было желания. – Это только паиньки Гаи верят, что вы овечки! Никогда не поверю, что у вас, до этих сосунков, никого не было! Такие куколки не сидят взаперти! Но к вам я еще вернусь. И так, что мы имеем…. Виленна! Жан явно тебя омолодил. Не скрывая, хотя прожили меньше года. Второй вопрос – когда он это сделал. Но раз так, то в тебе нечто открылось. И что? Что ты так старательно прячешь? И почему так быстро исчезла Ольга? Ах, курочки, у меня масса вопросов! А дядя Филипп не любит неясность…
Так прошли еще несколько дней. Силы тела его восстановились полностью, а возвращать молодость лицу он не спешил. Вернулись мужчины и вид их его поразил, но тут же глоток радости окрылил его. Они поссорились! Он улыбаясь наблюдал, как сбежала Вилена. Приписал это разногласие своей персоне. Видел как метались парни, даже понял причину – искали жен. И это он внес на свою пользу.
- Три : два в вашу пользу. Но это только начало! Род наш сильный, а вы, хоть и желанны, все же еще чужие. - Он хохотал над пустяковой ссорой Гаев. - Я могу забить еще один гол, распустить слухи, но пока не буду этого делать, а настроение подпорчу. Мы еще встретимся, обязательно встретимся! Глупые, пустоголовые курицы. Я бы мог научить вас тонкости любви. Показать прелести услады. Раскрыть тайну ваших тел. Но нет, так нет. Сами напросились! Вы еще пожалеете об этом! Вы принесете мне шкатулку, преклонив головы, моля о прощении, упрашивая взять вас, как приложение! – Собрал чемодан и прежде чем отдать ключи, сделал еще один звонок:
- Карл? Приветствую тебя, старина! Мне очень нужна твоя помощь. Вылетаю!....
_________________________________
*- Oh, jeune fille Miriya! – О, дева Мария! (франц.)
**- Quels sont ces chaudasses chdelali avec moi! – Что эти чертовки сделали со мной?!(франц.)
