Глава 8 Переселение душ.

Глава  8
Переселение душ.
                                 
 Январь пролетел как–то быстро, скучные зимние месяцы тянутся всегда  очень долго. Человек устаёт от морозов, тяжелой зимней одежды, и ждёт не дождётся, когда же придёт долгожданная весна. Особенно долгим бывает январь, самый морозный, самый скучный месяц, если не считать каникул, но каникулы - это память о  детстве. Этот же январь пролетел мгновенно, хотя ничего особенного он не принёс. Ребята продолжали учиться, ходили практиковаться на станции, уже пробовали работать на боевых, изучали устав.
  Серёга, послушав совета, переборол свою исконную лень и выучил весь устав, чуть  ли не наизусть. Кошкин, видя такое рвение к знаниям, стал привязываться к нему намного меньше.  Шла обыденная солдатская служба. Единственное, что было достойно внимания за весь январь - это то, что Кошкин сдержал своё слово и отправил Сикуна в первых числах января в госпиталь.  Тот, пролечившись две недели, вернулся злой и побитый, с ребятами разговаривать не захотел, и в первую же ночь навалил прямо в постель. В комнате после этой выходки стояла вонь целую неделю. А самого его в этот же день отправили в неизвестном направлении, поговаривали, что в психушку в Актюбинск, но точно никто не знал. В конце января наступили страшные морозы, доходило до сорока пяти градусов. Да ещё и с ветром, казарму продувало как старое одеяло, батареи замёрзли в первую же морозную ночь. Чугунные радиаторы полопались, и отопление пришлось отключить. В таком помещении жить стало невозможно, и ребят перевели в новую казарму.  Это была казарма автовзвода, в одной половине оставили школу автовзвода, в другую перевели школу операторов.
– В тесноте да не в обиде, – ответил замполит Кучин на возмущения командира автобата.
– Какая к чёрту теснота, тут теперь ступить негде, где мои ребята практиковаться будут? – ругался тот. Как ни пыхтел старый майор, казарму всё равно пришлось делить, мальчишки были довольны.
– Хоть поспим в тепле, – радовались они.  Казарма автобата была действительно  тёплая. Даже в такие морозы температура в ней не опускалась ниже восемнадцати градусов. После холодильника, так ребята называли старое место жительства, это был юг.
– Сочи! – шутили мальчишки. Единственным недовольным оказался капитан Кошкин. Пройдясь по казарме, он сделал недовольное лицо, и произнёс:
– Ну, вот дождались тепла, теперь будете, как сонные мухи ходить. Но из болтовни сержантов ребята слышали, что капитану не нравилось присутствие майора. Серёга и сам как–то раз подслушал разговор капитана и замполита.
– Придётся подчиняться этому старому пердуну, да ещё и козырять при каждой встрече, – возмущался капитан в разговоре со старлеем Кучей.
– Да ладно переживём, не в первый раз. Зато спать тепло на дежурстве, а то после каждого дежурства насморк, – отвечал тот. Кошкин посмотрел на замполита злыми глазами и сказал куда – то в сторону, то  ли замполиту, то  ли самому себе:
– На дежурстве спать не положено, товарищ старший лейтенант, – и, развернувшись на месте, ушёл.
– Ну и дерьмо же ты, капитан, – сказал ему вслед Куча. Но Кошкин этого уже не услышал, он вышел из казармы и со злостью захлопнул за собой дверь.
В школе автовзвода учились в основном  те, кто служил на «двадцатке» и на берегу.  Это были мальчишки Серёжиного призыва, но сумевшие на гражданке получить водительские удостоверения. Безразлично, какой категории, и на какой вид транспорта, не годились только права на мотоцикл. Обучались водилы, так же как и операторы, три месяца, но обучали их в основном старослужащие. Поэтому всё обучение заключалось в ремонте старых машин  в гараже. А вечером старослужащие устраивали концерт под названием «автопробег».  Они расставляли несколько табуреток в форме  буквы «Т».   В  первую табуретку втыкали палку от швабры, на которой крепилось старое рулевое колесо. Во вторую табуретку, стоящую рядом с первой, втыкали сломанную швабру, щёткой вверх - это была ручка переключения скоростей. Сажали за руль молодого бойца, рядом садился «дед», и концерт начинался.
«Дед», садившийся рядом, начинал руководить молодым бойцом.
– Заводи! – приказывал он. Солдат поворачивал представляемый ключ, два других молодых бойца, сидевших рядом, начинали гудеть, изображая работу двигателя. Молодой боец включал предполагаемую скорость, отпускал сцепление, и машина начинала движение. Если водитель делал что–то не так, «дед»  лупил его палкой от швабры по спине и заставлял повторить всё сначала. И это продолжалось до тех пор, пока молодой боец не выполнял упражнение «на отлично». Затем усаживали другого салабона, и  так продолжалось до отбоя. Операторы с удовольствием наблюдали за этим концертом каждый вечер. Они усаживались на кровати и любовались издевательствами над такими же, как они, солдатами. При этом потихоньку, чтобы не заметил   дежурный сержант, жевали чёрный хлеб с  салом. В один из таких вечеров с Серёгой произошёл конфуз. Он разодрался с огромным Чаркиным из – за куска сала с хлебом.
В тот вечер, после ужина «деды» автобата устроили обучение молодых. Операторы расселись как в кинозале и стали наблюдать, за начинающимся концертом. Иван Шлихт, командующий раздачей сала, нарезал определённое количество ломтиков сала и стал их раздавать, кому положено.
Чаркин в эту когорту избранных не входил. Он из–за своего огромного роста страдал от голода больше других. И поэтому провожал каждый передаваемый бутерброд жадным взглядом. Серёга сидел дальше всех и ему должен был достаться последний бутерброд.  Иван окликнул Серёгу и протянул ему хлеб с ломтиком сала.    Корзун даже не успел поднять голову, как Чаркин схватил сало с хлебом и сунул себе в рот.
– Мать твою за ногу! – только и успел выругаться Серёга. Чаркин, даже не жуя бутерброд, проглотил его. Серёга, не долго думая, и видя, что поправить уже ничего нельзя, завопил, как бегемот:
– Убью, сука! – он соскочил с кровати, подлетел к Чаркину  и со всего маху заехал ему кулаком в нос. Чаркин, не ожидавший от маленького худенького Корзуна такой прыти, растянулся от его удара, на полу всей своей  массой. Серёга, не  дожидаясь, когда Чаркин очухается от удара и поднимется,  со всей силой пнул его в грудь сапогом.
– Ай, больно же! – пронёсся по  казарме детский крик. «Деды» автобата, забыв о своих сынах, переключили всё своё внимание на драку.
– Мочи Слона, Стрелок! – стали подбадривать они Серёгу. Сержант операторов Стрючок, дежуривший в этот вечер, попытался остановить драку. Но, получив от «дедов» автобата по шее, успокоился и стал наблюдать со стороны, кто окажется сильнее. Драка продолжалась,  худенькому Серёге победить двухметрового Чаркина, оказалось не так–то просто. Даже поверженный на пол и с разбитым носом, великан был страшен. Серёга, оценив обстановку, пришёл к заключению.  «Зря я затеял эту драку, чёрт с ним с этим салом, зато живой бы остался».
Но делать было нечего, надо было заканчивать драку или победой, или позором. Серёга решил - победой, он собрал в кулак всю свою смелость, схватил табуретку и огрел ей по башке сидевшего на заднице Чаркина.  Великан, получив удар табуреткой по башке, понял, что этот маленький худенький парнишка сейчас забьёт его до смерти, так и не дав ему подняться на ноги.  Он решил ретироваться, пока табуретка не опустилась на его голову ещё раз, и полез под кровать. Серёга, увидев, что его враг пустился в бегство, бросил табуретку и стал ногами помогать Чаркину побыстрее спрятать своё огромное тело под кроватью.
– Ну,  хватит тебе маленьких обижать! Смотри, ты его совсем под кровать загнал, сломаешь ещё чего – нибудь,  – остановил Серёгу «дед» из автобата. Он схватил Серёгу за рукав и с силой оттолкнул в сторону:  – Хватит, я сказал, а то сейчас сам получишь по сусалам.  
От таких решительных действий «деда» Серёга успокоился и присел на кровать, вытирая пот.  Дед вытащил Чаркина из–под  кровати и с иронией в голосе спросил:
– Ну как, малыш, вкусное сальце?
Чаркин, вытирая рукавом, разбитый нос, промямлил:
– Не очень, товарищ «дедушка».
– Ну, зато больше крысятничать не будешь, – под дружный хохот солдат сказал дед и дал Чаркину «леща».
– Не трогать больше его, – обратился он к сынам. Те молча закивали головами.
– Не слышу ответа, сыны! – зарычал дед.
– Так точно, не тронем, – ответили все хором.  Дед посмотрел на сынов зло, но ничего больше не сказал.  Он сел на стул и продолжил обучение водил.  Так день за днём шла Серёгина служба.  Двадцать третьего февраля в день Советской армии, ребята ещё раз решили отметить праздник, выпив одеколончику. Они как раз перед праздником получили получку, а в ларёк завезли тройной одеколон. Скинувшись по полтине, они купили четыре флакона одеколона и по пачке шоколадных вафель.  Вечером двадцать третьего, после вечерней проверки, Серёга, Иван Шлихт, Беркут и Бур собрались в умывальнике. Беркут, где–то раздобыл трёхлитровую стеклянную банку. В неё они вылили весь одеколон, добавили воды, перемешали и получили почти три литра гремучей, вонючей смеси. Беркут вылил немного на подоконник и поджег, смесь вспыхнула синим пламенем.
– Горит братцы, да ещё как! – обрадовался он. В этот момент в умывальник ввалились два сержанта из автобата.
– Что сыны, решили праздник отметить? – спросили они, хитро улыбаясь. Беркут, поставив банку со смесью на подоконник, зло спросил:
– А что, нельзя?
-Почему нельзя, можно! – ответил один из сержантов, поменьше ростом.
-А не рано им пить, сыны ещё? – спросил другой. – Да и много вам на четверых, поделиться бы надо, – добавил он.
– Мы не против.
– Раз не против, тогда пойдёмте в спальню, там спокойнее. Всё видно, никто врасплох не застанет, – предложили сержанты.  Они всей командой расселись в дальнем углу спальни автобата.
– Вот здесь будет спокойнее.  Беркут взял солдатскую эмалированную кружку и стал в неё разливать разбавленный одеколон. Кружка пошла по кругу, солдаты выпивали и закусывали вафлями.
– Ух, какая гадость, – сказал один из сержантов.
– Тогда зачем ты пьёшь эту гадость? – раздался вопрос. В проходе между кроватями стоял «дед». Сержант вскочил как ошпаренный и стоял молча, не зная, что ответить.
– Ну, чего молчишь, с тобой «дедушка» разговаривает, а ты молчишь, – стал привязываться дед. Сержант молчал.
– Демид, чего ты ждёшь, дай ему по сусалам, а вино забери, рано им ещё пить, – раздался голос второго «деда», стоящего в дверях казармы.
– Чей  одеколон? – спросил Демид у сынов.
– Наш! – ответили мальчишки хором.
– А как эти два козла попали в вашу компанию? – спросил Демид. И сам ответил:  – «На хвоста» сели.
– Да, – смутившись, ответили сыны. «Дед» взял стоявшего перед ним сержанта за грудки, поставил  на  четвереньки и, разбежавшись, пнул его в задницу. Сержант от сильного пинка ткнулся носом в пол. Так же он поступил со вторым.
– А теперь ползите отсюда.
Те, распластавшись на грязном полу, поползли к выходу. Дед стоявший в дверях, подойдя к ползущим, встал обоим на спины и приказал:
– Вперёд, черепахи.
Сержанты поползли в обратную сторону, подъехав на спинах, дед спросил:
– Сыны, а вам кто разрешил одеколон лопать?
– Да ладно, Егор, пусть развеются, помнишь, как мы