История любви. Гл. 27. Встреча друзей

Глава 27

ВСТРЕЧА ДРУЗЕЙ

Тюрьма "Люксембург", куда доставили Демулена, отличалась ещё сравнительно мягкими условиями содержания по сравнению с другими тюрьмами Парижа.
Бывший Люксембургский дворец... теперь, в годы революции, его залы и комнаты превратились в камеры, на окнах были установлены решётки. У входных дверей и в коридорах располагалась охрана из вооружённых до зубов гвардейцев Национальной гвардии. И всё-таки здесь в течение дня заключённым разрешалось выходить из своих камер и собираться в общей зале, где они могли общаться. Им было позволено читать книги или, например, развлечь друг друга карточной игрой. Все эти занятия проходили, конечно же, под бдительным вниманием охранников. Но в любом случае, тюрьму "Люксембург" нельзя было сравнить с мрачной тюрьмой Ла Форс с ее тесными камерами, где вместо постели зачастую служили охапки грязной соломы. Или же со зловещей Консьержери, которая считалась непосредственным преддверием смерти. Именно из этой тюрьмы телеги с заключёнными отправлялись на площадь Революции, где их ожидала гильотина.
В тюрьме "Люксембург" содержалось немало аристократов, которых теперь презрительно называли "бывшими".

- Подождите пока здесь! - скомандовали Демулену, открыв дверь и впихнув его в довольно большую залу. - Посидите тут, пока найдут отдельную камеру.
Заключённых-то сейчас много, всё переполнено.

Дверь за ним закрылась. Гвардеец, говоривший это, вышел. Двое других остались внутри помещения. Они сели за длинный узкий стол, стоявший у стены.
Видимо, это был их постоянный наблюдательный пост.
Камилл осмотрелся. Это была довольно большая зала со следами былой роскоши. На стенах даже висела пара картин в массивных позолоченных рамах, у окна стоял диван с тёмно-зелёной атласной обивкой. Рядом с ним, у стены - несколько стульев. В центре - довольно большой стол овальной формы. А у противоположной стены даже стоял небольшой шкаф с книгами. Окна были забраны решётками.
- Можете сесть! - бросил ему один из гвардейцев, указав в сторону дивана.

Камилл прошёл и сел на диван, проведя рукой по прохладной атласной обивке. Вся эта обстановка невольно напомнила ему покинутый дом, к горлу подкатил комок...
Он отвернулся от уставившихся на него гвардейцев и посмотрел в окно. Сквозь металлические решётки пробивался тусклый свет. Было уже раннее утро.

От усталости и всего пережитого Демулен слегка задремал, когда вдруг с улицы раздался звук подъезжающего экипажа и чьи-то громкие голоса. Камилл даже подошёл к окну, чтобы лучше разглядеть. Во дворе тюрьмы стоял большой чёрный экипаж. Вот, дверца открылась, и он сразу же узнал вылезшего оттуда человека.
Это был Жорж Жак Дантон. В сопровождении конвоя из гвардейцев он вошёл в тюрьму "Люксембург".

***

- Чёрт побери, Камилл! Ты уже здесь! - воскликнул Дантон, когда, спустя некоторое время, его впихнули в ту же самую залу.
Подойдя к Демулену, он обнял его.
- Да, Жорж, - тихо ответил Камилл.

Сидящие за столом гвардейцы следили за ними с живым интересом. Один из них потянулся и задул горевшие в высоком подсвечнике, уже почти оплавившиеся свечи.
Было уже совсем светло.

Вскоре в этой же зале оказались ещё три человека, арестованные этой ночью. Это были бывшие депутаты Конвента - Лакруа и Филиппо и генерал Вестерман.

- Ну что, все в сборе, - усмехнулся Дантон.
- Тихо... они же все слышат, - прошептал ему на ухо побледневший Лакруа, кивнув в сторону гвардейцев.
- А что такого? - ухмыльнулся Дантон. - И пусть слышат. Мне скрывать нечего.
- Вы лучше налейте-ка нам что-нибудь выпить! - обратился он в сторону охранников, - не каждый день мы вот так вот собираемся, а... тем более, в таком месте - он засмеялся.

Хотя он и шутил, но в его голосе Демулен расслышал горечь.
Гвардейцы молчали, разглядывая его.
- Чёрт побери, граждане! - возмутился Дантон, - неужели вам жаль бутылочки хорошего вина для таких людей, как мы? Или вы не знаете Жоржа Дантона?
- Ладно... - протянул один из гвардейцев, по-видимому более старший в должности, - Марсель, принеси им бутылку вина.
Марсель кивнул и направился к выходу.
- Эй... и бокалы! - крикнул ему в спину Дантон, - не из горла же нам пить.

Дантон разлил вино по бокалам. Камилл сделал небольшой глоток.
За зарешеченным окном было уже совсем светло.
- Сколько времени? - спросил Демулен у гвардейцев.
Марсель посмотрел на часы:
- Пол-девятого утра, - отозвался он.

Неожиданно дверь открылась, в залу вошли несколько заключённых. Камилл сразу понял, что это - заключённые. Скорее всего, эта зала была местом общего собрания, где они днём могли проводить время.
Несколько человек сразу же узнали Дантона. Один - пожилой седовласый мужчина, даже удивлённо вскрикнул:
- Как? И Вы здесь?
- Как видите, господа, - ответил Дантон. -  Я рассчитывал в скором времени освободить вас отсюда, но вот я и сам попал сюда! Чем все это кончится теперь - не знаю!
Услышав это чистосердечное признание, заключённый только тяжело вздохнул.

В залу зашли ещё несколько человек. В одном из них Камилл сразу же узнал Эро де Сешеля. Эро быстро подошёл к ним и, ничего не говоря, крепко обнял сначала Демулена, а потом и Дантона.
- Красавчик Эро, - засмеялся Дантон, - ну, вот и встретились. Признавайся, скольких женщин ты уже успел здесь соблазнить?
- Представь себе, ни одной, - слегка улыбнулся Эро. - Я храню верность моей Адель.
- Ты знаешь, что она тоже арестована? - тихо спросил его Демулен, - Адель уже неделю, как в Ла Форс.
- Да, - Эро кивнул головой, - мне сообщили. И это больше всего меня ранит... А теперь ещё и то, что вы тоже оказались здесь.
- Брось, Эро, - Дантон хлопнул его по плечу, - ты рано списываешь нас со счетов. В любом случае, ещё будет суд. И уж там то я выскажу всё, что накипело на сердце. Да, всё!  А решать, кто прав, кто виноват, будет народ Франции. И только он.
- Дантон, тише, прошу тебя... - подошедший к нему Лакруа дернул Дантона на рукав, опять показывая в сторону гвардейцев.
- А и чёрт с ними! - буркнул Дантон. - Ну, ладно, ладно... давайте, отойдем подальше.
Он, Эро и Демулен отошли в самый дальний угол помещения.

- Ну, как ты здесь, Эро? - спросил Камилл.
- Как ни странно, неплохо, - отозвался де Сешель, - здесь я встретил многих своих прежних знакомых, с кем общался при дворе ещё до революции. Если бы не решётки на окнах и охрана, можно было бы подумать, что всё вернулось на круги своя...
- Как-будто я опять в Версале, - он улыбнулся. - Единственное, что всё здесь рано или поздно заканчивается не так весело. При мне уже многих казнили.
Не знаю, почему тянут со мной... Мне до сих пор не предъявили даже обвинительного акта, хотя я здесь уже две недели. Скорее всего, они хотят собрать побольше людей, чтобы объединить в один заговор, - прошептал он. - Так будет выглядеть убедительней.
- Заговор? - переспросил Демулен. - От бессонной ночи и выпитого на пустой желудок вина, голова у него начинала немного кружиться.
- Ну да, - грустно улыбнувшись, отозвался Эро. - Им мало нас просто убить, перед этим нужно облить грязью.

Камилл вдруг подумал про Люсиль. О том, как она сейчас, что делает... К горлу опять подкатил комок.
Эро увидел слёзы, выступившие на его глазах.

- Э, Камилл, - он дотронулся до его руки,- держись. Постарайся не показывать им свою слабость.
- Я не могу, Эро,  - пробормотал Демулен, - когда я думаю про Люсиль и сына, сердце разрывается...
- Её хоть не тронули? - с тревогой спросил де Сешель, сильнее сжав руку Демулена.
- Нет, - Камилл покачал головой.
- Слава Богу, - тихо сказал Эро.

Он прошёлся до окна, выглянул за решётку во двор. Уже взошло солнце, и в зале стало совсем светло.
- А знаешь, Камилл, - весело начал Эро, опять вернувшись к Демулену, - здесь я подружился с одним ребёнком.
- Каким образом, Эро? - Камилл удивлённо посмотрел на него. - И откуда здесь взялся ребёнок?
- Его зовут Франсуа, и ему шесть лет, - продолжал де Сешель. - Его мать - аристократка. Во время ареста ей разрешили взять сына с собой.
Оставить его было не с кем, её муж, а также все родные и близкие здесь, в Париже, уже казнены. Франсуа - очень славный мальчик.
Мне разрешили, и теперь мы с ним почти каждый день играем в мяч на заднем тюремном дворике.
Эро улыбнулся.
- Они здесь уже почти месяц, - его голос вдруг стал грустным, - и... тяжело думать о том, что с ним будет, когда его мать казнят.

/Продолжение следует/